По вторникам не умирают

«Никто не умирает по вторникам». Она мельком прочитала эту фразу и немедля в неё поверила. А сегодня, проснувшись на заре, верила ещё больше, чем обычно. Просто потому, что чувствовала себя счастливой. И не было тут никакого смысла. И в этом весь смысл.

Ведь он непременно придёт, как делает это всегда. Сядет за столик у окна, тот, самый дальний, наденет очки и будет внимательно читать меню, а потом посмотрит на неё чуточку печальными, чуточку растерянными глазами, которые кажутся крупнее обычного за стёклами, и закажет свой чизкейк и латте.

Она любила завтракать. Но сейчас не хотелось задерживаться и обращать внимание на еду. Буквально проглотив чай с ватрушкой, быстренько оделась и выскочила за дверь. Электричка в этот час почти пуста и можно устроиться у окна, смотреть на уныло плывущий пригородный пейзаж, на фоне которого бегут по стеклу струйки дождя, и думать о нём.

Почему он приходит только по вторникам? Что он постоянно записывает в свою книжечку? Почему воротник его рубашки торчит из-под свитера? Пальцы, такие тонкие, изящные, как у пианиста, никогда не держат ручку. Он будто греет их, обхватывая кружку с двух сторон. Может быть, и правда, музыкант. Или писатель? Интересно, на каком инструменте он играет?..

Поезд делает остановку и слышен голос, что объявляет название станции…

Вторников было пять. Сегодня шестой. Шестёрка – это счастливое число? Утреннюю смену она никому не отдаст. Ни за что. Он придёт в десять, а в десять ноль пять закажет чизкейк и латте. И она принесёт завтрак. И успеет полюбоваться на его русые волосы, чудные ресницы, белёсые, словно седые. На его губы. Совсем не тонкие, а даже наоборот. И ей ужасно захочется, как это происходит с первой встречи, поправить воротник его рубашки. И потрогать вязаный свитер. Легонько, может быть, прикоснуться к его щеке.

Её остановка. Вокзал, метро, знакомые улицы.

Может быть, выглядеть чересчур опрятной и не обязательно вовсе, но она прихорашивается дольше обычного, дольше обычного поправляет фартук. Ещё только восемь. Всего лишь восемь утра.

Он заходит. Снимает куртку и садится за тот, самый дальний стол у окна. По тону голоса, которым произнесено: «Здравствуйте!» – слышно, что у него хорошее, даже приподнятое настроение. И её радует волнение, которое теплом разливается по всему телу и настойчиво щекочет кончики пальцев. В десять ноль пять он заказывает завтрак. И она аккуратно, по самой серединке, кладёт на поднос салфетку, ставит высокую кружку с белой, почти крахмальной пеной, опускает рядом тарелку с чизкейком…

– Вы могли бы полюбить меня…

– Вы давно здесь работаете? – вопрос звучит как-то чересчур строго, видимо поэтому он тут же смущается. И хотя улыбка не заметна, на щеках появляется призрачный румянец.

Она старается ответить непринуждённо.

– Да, наверное. Помню даже, как вы начали приходить к нам.

Он приветливо кивает и продолжает смотреть прямо в глаза. И его чуточку белёсые ресницы делают взмах… потом ещё… Ей ужасно хочется, чтобы он улыбнулся.

– Рад слышать, что вы заметили меня.

– Я обязана замечать клиентов, – она едва удерживается, видя, что не улыбается он.

– Я подумал… то есть думаю уже давно, но всё же хочу спросить.

– Да?

– Скажите, а вы смогли бы встретиться со мной сегодня?

Она спрашивает в ответ:

– Вы приглашаете меня на свидание?

А в голове вспыхивает: «Я бы даже полюбила вас на всё оставшуюся жизнь».

Румянец на его щеках разыгрывается не на шутку.

– Ага, – в глазах пляшут озорные искорки.

Она почему-то совсем не теряется, как ожидал он. И не смущается. Но правду не говорит:

– Я бы подумала об этом.

– Стану ждать вашего ответа… сколько пожелаете.

– А знаете, что было первым, о чём сегодня подумала я? – вдруг перебивает она.

– Нет. Скажите.

– О том, что никто не умирает по вторникам. Глупо?

– Вовсе нет, – он, наконец, улыбается. Открыто и приветливо. – Мне бы не хотелось, во всяком случае. И вообще у меня другие планы.

– Простите, я совсем заболталась, – она улыбается в ответ и делает вид, что собирается уйти.

– Нет. Нет, постойте! Я бы хотел вернуться, когда вы закончите работу и пригласить куда-нибудь выпить…

Она чуточку закатывает глаза.

– Простите! Я имел ввиду другое место. Ведь вы не против другого кафе?

– Я очень за прогулку по свежему воздуху.

– И я люблю гулять. Так что если усталость не настигнет вас…

– А я ей не позволю.

– Если я вернусь в шесть, это будет правильно?

– Если вы вернётесь, это будет правильно, – она слегка наклоняет голову, внимательно глядя в его серые, крупные за стёклами очков глаза. – В шесть будет удобно. Только у меня к вам просьба.

– Конечно, любая.

– Вернитесь, хорошо?

Он медлит секунду, так прищурив глаза, будто её слова показались ему тёплым прикосновением, и говорит твёрдо:

– Я буду на этом месте в шесть.

Встаёт и, не прощаясь, выходит.»

Я вижу, что «не прощаясь» перечёркнуто резко, с нажимом, а сверху написано: «с поклоном». Дочитав, понял, – невольно вторгся в чужое, очень личное пространство, и воровато огляделся. Ну, в конце концов, не моя вина, что записная книжка лежит раскрытой на стуле.

– Можно вас?

– Да?

– Тут кто-то забыл. Возьмите пожалуйста. Может быть хозяин вернётся за ней.

Девушка только взглянула и сразу в её глазах вспыхнули искры. Она поспешно, чуточку раньше, чем я успеваю отдать, тянет записную книжку на себя. Как будто сама её оставила.

– Спасибо большое. Я кажется знаю, чья она.

За окном идёт первый осенний снег. Он тонкой-тонкой тканью покрывает сырой тротуар, на котором прохожие оставляют следы. Множество следов.