Обаяние антиквариата

Яша увидел его первым. Вскинул руку и, настойчиво тыча худым указательным пальцем в воздух, закричал:

– Успеем! Успеем!

И бросился вприпрыжку. Мне ничего не оставалось, как припустить за ним.

Звучит не плохо: «бросился», «припустил»…

Да вот только пара стариканов, корячащихся в «стремительном» рывке к троллейбусной остановке – смех до безобразия. Что там смех, жалкая комедия. У нас же лет на двоих – полторы сотни. Не шутка. Но, раз уж, благодаря треклятой Яшкиной зоркости, обнаружили чёртов троллейбус, пришлось спешить. Привычка!

Правда скорости отчаянно не хватало. Двурогая штуковина, шипя и поскрипывая, уже подползла к остановке и распахнула двери, а нам еще – о-хо-хо! – бежать и бежать. Тем более, что после первых двадцати шагов пыл у обоих поостыл, азарт пропал, а лёгкие издавали звуки, похожие на вой охрипшей медицинской сирены.

Задыхаясь, Яша всё же выдавил:

– Да-а-вай быстре….

А я:

– Аха-а!

Его «припрыжка» сама собой перешла в ходьбу, а мой «бег» в причудливое ковыляние. Но, пыхтя, что два древних паровоза в гору, плечо к плечу мы двигались вперёд.

Какого чёрта вообще побежали-то? Сейчас вот давление как врежет… греха не оберёшься. Всё Яшка. Неймётся ему.

– Поднажми! Уйдет.

Командует ещё, сукин сын. Ох, и есть что ответить, да не очень можется.

Оставалось всего-то ничего, когда, пронзительно взвизгнув, створки дверей намертво захлопнулись. Гулко зашипев, троллейбус стал выворачивать на дорогу.

– Ёш… – выдавилось. – Стой! Ну!

Еще хоть немного бы. Черт с ней, с одышкой, конечно. И нам в общем спешить особо некуда. Но дело ж принципа! Вот почему не подождать? Секунду. Видит ведь, зараза, что люди бегут.

Троллейбус продолжал медленно двигаться. Всё. Не успели.

И тут!

Яша выкинул фортель. Он остановился как вкопанный. Вот те раз! Я, оборачиваясь на ходу, перехватил инициативу:

– Ты чего? Он же…

Но Яша стоял.

Глядя, как уплывает задняя дверь троллейбуса, в бессильном отчаянии хотелось грозить кулаком в огромное зеркало заднего вида, где я разглядел молоденькую девицу, выворачивающую баранку.

А Яша медленно, с выражением искренней растерянности поднял обе руки в стороны, наклонил голову набок и сделал глаза… такие глаза…

Ох, ребята, это...

Если б водительша глянула в зеркало, то увидела бы там растрепанного, худющего, ушастого старика с безвольно раскинутыми руками и таким взглядом, что… что… даже не знаю... рука б сама полезла в карман за милостыней.

И она ж таки посмотрела! Я обалдел, когда троллейбус, пшикнув нежно, притормозил. Задняя дверь приветливо распахнулась. Только благодаря этому, наверно, Яша не прижал уши ещё и к затылку. Хватило так.

А сукин сын с хитрой усмешкой уже прошагал мимо, вежливо помахал вожатой и поманил.

– Вперед, старина!

Через минуту мы катили по проспекту.

– Что это было-то? – в третий раз спрашивал я, с трудом потирая ноющие бока.

Яшка не то, чтобы чувствовал себя намного лучше, но хорохорился:

– Видал?

– Да видал-видал. Как ты её!

– Во-о-т. Есть еще блеск… – он закашлялся.

– Береги свой беск, антиквариат.

– Но ведь получилось.

— По-моему, ты вышел чертовски жалостливый.

Яша выпрямился и снова проткнул пальцем воздух. Теперь над головой.

– Не путай. Жалостливая – это она, наша вагоновожатая, а я, – он приосанился как смог и принял гордый вид.

– А ты чего?

Друг мой помедлил как следует и объявил проникновенным голосом:

– Я – обаятельный!

– Не густо ж в тебе осталось...

– Хватило, – ухмыльнулся Яша.

© Игорь Шляпка, 2006