Блог портала New Author

Мужской поступок

Аватар пользователя Олисава
Рейтинг:
14



Лужи давились желтой листвой. Под глянцевым панцирем – мутная водица. И не поймёшь это, пока не наступишь новеньким ботинком, начищенным пахучей ваксой. Сонно покачивался изумрудный зонт с бежевыми узорами. Дурацкий, как пятно зелёнки на коленке у Женьки. Вчера гонял с Матюшкиным на великах и неудачно развернулся на рассыпанной рядом с заброшкой куче щебня. Поверх зелёночного пятна – отглаженная брючина со стрелочкой, но Матюшкин-то помнит про вчерашний позорный полёт и снова будет ржать, как конь…

- Сафронов! – Смирнова догоняла, впечатывала каблуки в асфальт, протыкала ими листья, разбрызгивала лужицы – крошечные фонтанчики осенней холодной крови. Сразу понятно – староста. – В субботу День учителя. Будет самоуправление.

- Привет! И чё? – они поравнялись и затопали рядом – девчонка на голову выше.

- Наш шестой «А» должен провести у подшефного второго «А» чтение, русский и природоведение. Помоги с «природкой». Там ничего сложного: приметы осени, наблюдение за погодой, - Смирнова чуть наклонилась, улыбнулась, откинула назад светлую косу, сладковато-свежий запах яблок тонкой струёй просочился под зонт Сафронова.

Летом он издали видел старосту бесстрашно прыгающей с подвесного моста. Её гибкая фигурка в тёмно-синем купальнике вытягивалась в струнку, тонкие руки обнимали небо и замирали лодочкой над головой. Она разбивала отблески солнечных лучей и падала в них, исполненная кошачьей грации. Сафронов тогда приналёг на шест, зачастил, отталкиваясь от скользкого глинистого дна так, чтобы их плот, сколоченный из старых досок, развернулся и исчез за камышовым поворотом – Матюшкин с Громовым налаживали мормышку и лёгкий образ смелой красивой девочки не был убит сальными фразами, потому что достался лишь Женьке. Он смаковал его в одиночку, как дольку молочного шоколада, мысли текли сладко, таяли, обволакивали.

С этого дня Сафронов при упоминании школы не закатывал глаза, не изображал припадок смертельной болезни и рвотные позывы, а лишь скептически хмыкал – он ждал первое сентября. И ощущал внутреннее превосходство над остальными пацанами – даже Матюшкин, целовавшийся в кустах с Танькой из их двора, казался ему мальчишкой, которому далеко до настоящей мужественности.

«Она бы тоже прыгнула», - с гордостью думал Сафронов, стоя на краю бетонной плиты недостроя, «Со мной сюда не побоялась бы влезть» - он представлял Смирнову, сидящую рядом на заляпанной голубями крыше. Под кроссовками хрустело птичье дерьмо, гукало обшарпанное железо – за красно-чёрными спинами крыш путалось в тополях апельсиновое солнце. И в груди Сафронова взрывалась бомба безграничной любви, счастье вздымалось неотвратимостью ядерного гриба: «Мы скоро встретимся!»

Даже «Купим всё к школе» - ритуальный поход на местный рынок не стал для Женьки пыткой. Он не таскался за озабоченными родителями между цветастыми палатками со скорбной физиономией вождя апачей, как того требовал кодекс мальчишеской чести, а сосредоточенно мерил на очередной картонке синтетические штаны с лампасами и трехцветную куртку – будет форма на физ-ру. Толстая продавщица, пыхтя, держала большое узкое зеркало – в нём отражался вихрастый одиннадцатилетний мальчишка с коричневато-зелёными пытливыми глазами и тонкой шеей, обёрнутый во что-то бесформенное, обвисшее, лоснящееся. Мимо сновали суровые родители и их понурые дети, бросали косые взгляды на зеркало и исчезали.

В одной из палаток Женька выпросил дорогущий пенал, который стоил дороже рюкзака. Огромный, пластмассовый кирпич, обклеенный салатовым кожзамом, и множество кнопок – нажмешь – выдвигаются ящики секретных отделений – для ластиков, линеек, карандашей, был даже маленький термометр, спрятанный за крошечной дверцей, и увеличительное стекло. С верхней крышки грозно взирала тигриная морда. Сафронов решил подарить пенал Смирновой. И украдкой, через пакет, гладил тигриные полоски.

Утром первого сентября он чувствовал себя женихом – ночью ему снилась Смирнова в воздушном подвенечном платье, она улетала сквозь солнечные лучи к расписному потолку собора и смеялась. И букет упакованных в слюду гладиолусов Сафронов принял безропотно – будто должен их отнести не классной руководительнице, а долгожданной невесте.

Перед тяжелой школьной дверью у Женьки сбилось дыхание, он запаниковал, как ловец жемчуга, у которого кончился кислород, и чуть не отступил назад – выручила жизнерадостная малышня, подхватила шумным, разноголосым потоком и затащила внутрь.

- Привет! – слышалось отовсюду. Ребятам не терпелось признать в загоревших модниках своих повзрослевших одноклассников, послушать о летних приключениях. На этом радостном предчувствии, обрамлённом акварельными букетами гладиолусов, хризантем и роз, и держится праздник первого сентября, без него он стал бы унылым днем начала ежёгодной школьной канители.

Женька не замечал махавших ему рук, не отвечал на дружеские хлопки по плечу. Он искал Смирнову. И увидел её у раздевалки. Смирнова в строгом светлом брючном костюме стояла в кругу щебетавших девчонок. Несгибаемая, стальная. В ледяных серых глазах ни намёка на улыбку. Они обливали всех вежливым презрением. От летней солнечной девочки не осталось ничего – она стала снежной королевой. И главное – была на голову выше Сафронова.

- Привет! – сказал ей Женька.

- Привет! – ответила Смирнова и даже не повернулась в его сторону, продолжив беседовать о книгах из списка для чтения. Её длинная коса свешивалась спящей змеёй.

Женьку захлестнула боль. Он грубо отодвинул толстушку Фадееву, подругу Смирновой, с силой схватил пшеничную плетёную змею, дёрнул. Смирнова с разворота ударила его локтём в лицо – резко и больно, так, что он не успел даже выругаться, а жалко закрылся ладонями. Фадеева двумя руками схватила за плечи и оттолкнула к стене. Сафронов упал. Все засмеялись.

- Видите, девочки. Наши пацаны ещё глупые и дурные дети. Мы взрослеем и умнеем гораздо раньше, - Смирнова со свитой пошла в класс.

- Сафронов, ты ло-о-о-ох! – хохотали Матюшкин с Громовым над его скорчившейся фигуркой.

А Женька не знал, зачем ему дальше жить.

Пенал с тигром он выбросил в мусорку. Потому что пластмассовый кирпич лежал на душе и прожигал её раскаленной тяжестью, будто железный. Стало чуть легче.

- Так что, проведешь урок? – спросила Смирнова.

- А русский и чтение кто проведет? – хмуро поинтересовался Сафронов, аромат яблок будоражил воспоминания лета.

- Мы с Фадеевой.

- Проведу, - буркнул Женька, со злостью закрывая изумрудно-зелёночный зонт у школьного крыльца.

- Класс! Мужской поступок! – Смирнова подмигнула. – Зайди после уроков в библиотеку, возьми учебник по природоведению. Я покажу тебе, что сейчас второклашки проходят.

В кабинет они вошли вместе.

- Тили-тили-тесто, жених и невеста, - запищал Матюшкин.

- Красавица и чудовище, Белоснежка и гном, Эсмеральда и Квазимодо, - вторил ему Громов.

Смирнова с безупречно прямой спиной прошествовала мимо них и стала искать в шкафу карту, нужную для урока. Сафронов показал средний палец, так, с пальцем, и занял своё привычное место за третьей партой у окна, перед Матюшкиным и Громовым.

Мысль о том, что через несколько дней ему придется вести занятие для второклашек, волновала Женьку. Когда начался урок, и пришла историчка, он следил за каждым её жестом и словом. Наблюдал со стороны, будто игру хорошей актрисы, и очень удивился бы, вызови она его к доске. Весь урок запинающиеся одноклассники пересказывали параграф из учебника, а в конце получили задание на дом - выучить ещё один. «Нафига такое, - размышлял Сафронов.- Прочитать и вызубрить учебник и без учителя можно. Я бы лучше рассказал новое так интересно, чтобы самим захотелось узнать больше…А по ней видно, что на всю эту историю средних веков ей глубоко плевать, она ей в корне надоела. С чего же нам вдруг захочется ворошить вековую пыль?»

- Эй, Ромео, ты чё-то вообще не от мира сего! – Матюшкин дёрнул за рюкзак Женьку, стоящего у окна с отсутствующим лицом.

- Иди нафиг! – огрызнулся Сафронов. Матюшкин мешал ему думать.

- Клиника! – сочувствующе осклабился тот. – А мы с батей вчера новый картридж прикупили. «Капитан «Америка» - зачётная игруха. Там чувак идет, щитом кидается или другой – со стрелами, тот слабее, ему надо несколько раз попадать, а тот, который со щитом – с первого раза всех выносит!

- Крутяк! – Сафронов понимал, к чему этот разговор. Родаки разрешали Матюшкину играть только на стареньком чёрно-белом телевизоре. Сафронов же врубал приставку на большом цветном «Самсунге». Бравые танки защищали герб, спрятанный за бетонными, непробиваемыми блоками, Аладдин собирал яблоки, а ёжик Соник – колечки, Марио нырял в трубы и сражался со смешными горбатыми драконами. Конечно, было интересно посмотреть, что там за «Капитан «Америка», но…

- Пойдём сегодня к тебе, я игруху принесу. Зарубимся! – Матюшкин был уверен, что это предложение, от которого нельзя отказаться, потому как ничего интереснее на свете быть не может.

- Извини, братан. Я в библиотеку забегу. Если хочешь - подожди. А потом пойдём.

- В библиотеку? Ты? – большего омерзительного удивления Матюшкин и изобразить бы не смог. – По кой?

- Учебник возьму. Смирнова попросила для мелких урок провести. В день самоуправления.

- Ах, Смирнова попросила, - расплылся в улыбке Матюшкин, - а ты и рад стараться. На задних лапках побежал, а на друга забиваешь, да?

- Да чё ты начинаешь. Я только учебник возьму, - Сафронову не хотелось ссориться.

- Ой, не гони… Нормальные мужики в учителя не идут. Чего Смирнова у тебя ещё попросила? Подкаблучник хренов!

- Иди нафиг! – Сафронов вернулся на исходную. Конечно, новую игру посмотреть хотелось, но про «нормальных мужиков» - это перебор.

Матюшкин поймал его сзади в захват, но Женька сердито вывернулся и оттолкнул:

- Катись ты со своей игрой! Колбаской!

- Ах, колбаской! – озверел Матюшкин, - ты ответишь за базар, ботаник хренов! Пойдём, Громов, к тебе! Нахрен эту бабу! Уроки он тут будет проводить. Ради Смирновой…А я ему ещё новый картридж хотел дать… - они ушли вперед по коридору, хохоча на всю школу перекатистым эхом.\. И больше с Сафроновым в этот день не разговаривали.

Учебник природоведения вызвал у него умиление и светлую печаль. Как можно было всё это не понимать? Вот так всегда: заглянешь в сентябре в новенький учебник и обалдеешь, как же всё там сложно, а в мае сам над собой смеёшься – таких элементарных вещей не знал и сочувственно киваешь потом младшим товарищам во дворе, когда те рассказывают, как много им задают, киваешь и стараешься не рассмеяться горьким смехом – а вот нам-то сейчас… Сафронов вспомнил, как вырисовывал в тетрадке мак, раскрашивал цветными карандашами, подписывал стебель, цветок, листья, корни… Как бежал с утра к оконному термометру, чтобы сделать отметку в дневнике наблюдения за погодой. Как они стояли всем классом в осеннем парке и пытались правильно назвать все деревья, на которые показывала учительница. Всё это уже было и у этих малявок. На прошлой неделе они тоже ходили на осеннюю экскурсию, а его задача – помочь им запомнить то, что они там видели. Как же это сделать интересно? Сафронов взял чистый лист бумаги, написал заголовок – «План урока». Какое занятие он им проведет, такое они и запомнят. Другого у них не будет. Это кусок их школьной жизни… От осознания важности происходящего у Женьки закололо в боку и зачесалось в носу. Он наклонился к ящику, где лежали старые игрушки сестры, выудил оттуда пластмассовую забавную белку. Посадил её на стол, долго смотрел в черные нарисованные глаза, словно просил одолжить немного детства. А потом начал размашисто и вдохновлено писать.

- Я так боюсь! – Фадеева жаловалась Смирновой и переминалась с ноги на ногу в украшенной стенгазетами и цветами рекреации. Староста сочувственно кивала и сама то краснела, то бледнела.

- А вдруг они не будут слушать? А если начнут ржать? – беспокоилась Фадеева и мяла в руках тетрадку с планом урока. Мимо проносились вольные ватаги, вышагивали чопорные счастливчики, – черный низ, белый верх - которые стали на сегодня учителями. На лестнице старшеклассница-директор отчитывала какого-то бедолагу, превысившего скорость. А лохматая и осунувшаяся от важности доверенного ей дела Юлька из шестого «Б» нервно смотрела на часы – она сегодня давала звонки.

- Всё будет хорошо. Мы справимся. Это несложно, - Сафронов улыбался блестящими радостными глазами, но девчонки его не слушали и продолжали волноваться.

Наверное, они казались второклашкам очень взрослыми, потому что те сидели, смотрели настороженно, как зверьки из норок, и молчали. Для них это были действительно настоящие уроки. Женька вспомнил, что и он во втором классе не видел особой разницы между вожатыми-шестиклассниками, выпускниками и учителями – все они растворялись в абстрактной категории – очень взрослые.

Всё же он сейчас волновался, потому что ноги подрагивали где-то в коленках и маячила мысль, что он что-нибудь обязательно перепутает. Смирнова и Фадеева уже провели свои уроки и теперь уплетали в столовой булочки - заедали стресс. Сафронов один стоял у доски и смотрел, какие же эти второклашки разные, какие забавные и искренние. А они смотрели на него – такого взрослого серьезного парня в выглаженной белой рубашке.

- Ребята, на прошлой неделе у вас была осенняя экскурсия. Вы узнали много нового. И сегодня мы постараемся все вспомнить, - Женька старался говорить, всматриваясь в лица, обращаясь к ним, но слова путались, забывались. Приходилось подсматривать в спасительный листок с конспектом. А ведь казалось, что выучил наизусть. Даже перед зеркалом репетировал… Эх…- И поможет нам в этом Бельчонок.

Когда пластмассовая белка выпрыгнула из рюкзака и уселась на учительском столе, стало гораздо легче. Малыши смотрели спектакль с интересом, стали улыбаться, отвечали на вопросы, помогая незадачливому зверьку определиться, что же надо запасать на зиму, и какие деревья бывают в лесу.

- Вот апельсины Бельчонку нужны? – спрашивал Сафронов. – Нет? А почему? Не растут у нас они? А если в магазине купить? Как же тогда быть? Ах, шишки запасать и грибы! Вот оно что! Точно! – Женьке тоже стало весело, и слова вдруг стали находиться сами, без подсказки, ещё лучше и вернее, чем были те, записанные на бумажке, в которую он больше не смотрел. Он высыпал ворох приготовленных осенних листьев, которые два дня разыскивал в парке, среди них печально зеленели листья комнатных пальм, безжалостно срезанные с маминых любимцев и принесенные в жертву педагогике. Бельчонок зарывался в них по самые уши, второклашки смеялись, растаскивали листочки по рядам, зарисовывали, выкрикивали названия. За последней партой благосклонно кивала седой головой первая Женькина учительница и, кажется, даже немного гордилась, что когда-то учила этого способного мальчика.

Из класса Сафронов вышел опустошенный. В его уставшей голове сидела лишь одна идея, не додумывавшаяся до конца – о том, что быть учителем здорово. И, похоже, теперь найдется, что отвечать назойливым дальним родственникам на их замшелый вопрос: «Кем же ты хочешь стать, когда вырастешь?» От этого было радостно и светло.

Во дворе его ждал Матюшкин.

- Ну, как, Сафронов, показал свою власть над мелкими? – рябое рыхлое лицо Матюшкина довольно улыбалось.

- В смысле?

- Орал? Указкой по столу дубасил? Дебилов из класса выгонял?

- Не. Нафига. Они нормальные дети, - Женька не мог понять, к чему клонит товарищ.

- Брось! Все так делают. В учителя идут слабые истеричные мудаки, чтобы вымещать злость на ещё более слабых.

- Не гони, есть и хорошие, - Сафронов возражал, но Матюшкин гнул своё.

- К нам вот сейчас такая цаца пришла из девятого – о-го-го! Не отвлекайтесь, не разговаривайте… Училкой себя возомнила, корова толстозадая…

- Довели?

- Угу. В соплях убежала…

- Сволочь ты, Матюшкин…

- Значит, и ты такой же истеричный мудак, Сафронов. И второклашки твои дебилы. А я ещё как друг жду тебя, - кривая ухмылочка Матюшкина расползлась ещё шире.

Женька вспомнил доверчивые, открытые лица детей и подавился комком гнева:

- Они. Нормальные.

Матюшкин заржал. Сафронов подскочил, повис на его плечах, пригибая к земле, воткнул колено в мягкую рыхлость тела. Тело завыло, внезапно распрямившись, ударило Женьку головой в нос. На белую рубашку брызнула кровь. Сильные руки Матюшкина натянули тонкую ткань, обрывая пуговицы… В ушах у Сафронова зашумело, будто он взлетал на самолёте, во рту стало липко и тошно.

- Вычитать и умножать, малышей не обижать учат школе. Учат школе. Учат школе, - гремело из динамиков на крыльце. И бежали охранники-одиннадцатиклассники, завидевшие драку. Чтобы не огрести от них, мальчишки метнулись в разные стороны.

- Эх… - Сафронов притормозил у колонки. Вспомнил, с какой гордостью мама вечером наглаживала ему рубашку, думала, что вести урок у малышни – честь. А теперь он придет вот такой…

Кровь из носа не останавливалась. Женька набрал пригоршню воды, запрокинул голову и вылил на распухшую переносицу. Ледяные струйки потекли за разорванный воротник. Ничего, ещё можно зашить, а вот кровь, он где-то слышал, не отстирается, если сразу не замочить в холодной воде. Поэтому Сафронов стащил рубашку через голову и попробовал оттереть красные пятна под жесткой струёй. Когда выкручивал – выжимал, слышал, как трещала разорванная ткань. В майке идти по улице не решился, напялил мокрую рубашку обратно. Она прилипла и холодила на осеннем ветру так, будто была бронежилетом из снега.

Дома никого. Но вечером он непременно будет объясняться с мамой, потом с отцом и наконец – с непроницаемым дедом, который обязательно испепелит справедливым презрением – что за шпана растёт.

Едва Женька успел переодеться, зазвонил домашний телефон. Он снял трубку, слушал, прижимая её к уху, и медленно-медленно сползал по коридорной стене. Это была Смирнова.

- Сафронов, я в курсе, что у вас с Матюшкиным. Ты оказывается подлец и неадекватный психопат. Он только пошутил, а ты первый набросился и избил. Друга! Сафронов! Друга! И это видели мелкие, у которых ты вёл урок. Наверняка видели, вы ж прямо под окнами сцепились. И теперь прикинь. Они тебя уважали, верили тебе, а потом увидели это всё, что они подумают? Как в людях разочаруются? Может, у них психологическая травма на всю жизнь останется… Какой же ты учитель, Сафронов? Ты мудак! Что ты молчишь? Я слышу же, как ты дышишь! Вот попробуй только зареветь, ничтожество! Свои ошибки надо признавать и исправлять. Сам не сможешь, мы поможем. Короче, звони Матюшкину и проси прощения. Иначе весь класс объявит тебе бойкот, как недостойному слабаку. Слышал? Знаю, что слышал…

- Да, - выдавил Женька.- Зря я его ударил. Я позвоню.

- Давай. Это хоть немного докажет, что ты не слабак. Хотя… со страху и мышь в змею вцепляется… Пока.

Короткие гудки представлялись Сафронову трассирующими пулями… И все они попадали в цель. Казалось, что лицо распухло так, что теперь не пролезет в дверь, но в трюмо отражался обычный, разве что немного сонный и растерянный Женька. Он разочаровал доверчивых детей, которые ему верили, разочаровал друзей и одноклассников, разочаровал родителей…

Сафронов помедлил и набрал номер Матюшкиных. На другом конце провода отозвались сразу же, будто ждали.

- Алло! – пророкотала трубка голосом одноклассника.

- Матюшкин, это я. Я это… Погорячился. Короче. Прости, ладно? Не со зла.

- А-а-а… Бойкота испугался? Мелкая ты душонка, Сафронов. То на друга с кулаками, то как припекло – в кусты. Я тебя ждал, картридж принес, поиграть вместе хотел. А ты вон как. Ради твоего блага, не могу я тебя так быстро простить. Надо, чтобы урок запомнился. Понимаешь? Приходи через час на заброшку. На третий этаж, где «Цой жив» написано. Понял? Будет тебе дружеский урок. И чтобы не орал и не сопротивлялся. Тогда простим и бойкота не будет. Докажешь, что мужик. Усёк?

- Да, - Женька положил трубку на рычажки и снова глянул в зеркало. Никакой не мужик. Растерянный и испуганный мальчишка. С распухшим носом и красными ушами. Если он не пойдёт, то бойкот и презрение класса. Если пойдёт… Матюшкин наверняка позовет двоюродного брата, он на три года старше и вообще без башки: ворует на рынке кассеты и сигареты, махается с кастетом, весной их компашка избила у пивнухи взрослого алкаша. Значит, Сафронова они вообще могут забить до смерти… Глаза в трюмо потемнели до черноты. А может, это на улице собирался дождь. Там… на заброшке, есть шахта лифта. Его могут избить, скинуть туда и никто не найдет… Или лучше сразу. Самому. Это будет мужской поступок? Ведь стреляются люди. И по самурайскому кодексу, осознавшему свою ошибку, положено сделать харакири. Это искупает вину. Но дед всегда считал самоубийц слабаками. Ему будет стыдно за такого внука. А за внука-мудака – не стыдно? И учителем ему никогда не стать. Психологически неустойчивый человек не имеет права быть учителем. Лучше уж сразу – в шахту – и конец. Или…пусть бьют. Позор, так позор. Главное – не сломаться и не запросить пощады. Именно этого ждет Матюшкин. Не должется. «Вот ему» - Сафронов показал средний палец своему отражению. Усмехнулся и медленно начал зашнуровывать кроссовки. Будь, что будет. Терять всё равно нечего и будущего больше нет.

Накрапывал дождь, оставлял длинные плевочки на серых стенах. Женька остановился перед бетонным забором, подышал сжатым горлом. Потом втянул голову и юркнул в дыру между плитами, будто сиганул в полынью. Лестничных пролётов в этой секции не было, обычно все поднимаются в соседней, а сюда переходят через остовы лоджий. Ещё можно забраться снаружи по деревянным костям, оставшимся от строительных лесов. Сафронов выбрал второе. Дерево было мокрым от дождя и поэтому скользким. Стало страшно. «Чудак, - подумал про себя Женька – только что в шахту лифта готов был броситься и на смерть, можно сказать, сейчас иду. А боюсь, что поскользнусь и упаду. Пофиг ведь. Всем пофиг. И мне тоже». Подпрыгнул, подтянулся, перелез, перехватился, снова подтянулся, прошёл по качающейся доске. Мысли отступили. Теперь нужно было просто добраться до цели.

Он смотрел снизу вверх на стоявшую на площадке компанию, видел, что они ждут его не оттуда. Заметил среди рослых пацанов девчонку в камуфляжных штанах – узнал в ней Смирнову, но ничего не почувствовал. Ему уже было пофиг. На стене горели алые кривые буквы – «Цой жыв!» Женька навалился на плиту животом, как тюлень на льдину, подтянулся, встал. Выпрямился. Не взвизгнул бы по-щенячьи голос, иначе точно забьют до смерти.

- Привет, - прозвучало неожиданно со спины, все обернулись. Там стоял маленький и худой Сафронов. Почему-то сейчас было особенно заметно, что он на голову ниже всех.

Братан Матюшкина покачал в руках кусок ржавой трубы:

- Ну, шкет, как и договаривались: не визжать, мамочку не звать. Позволяется молить о пощаде и целовать руки.

Матюшкин не улыбался, затесался куда-то к стене, в тень.

- Да чего ты, мы же только поговорить, - ласково завёл кто-то.

Сафронов сжался и шагнул подальше от края, чтобы не слететь вниз с первого удара. Он знал, что после вкрадчивых и тихих слов бьют особенно сильно и жестоко.

- Ладно, пацаны, попугали и хватит, - заговорила Смирнова.- Он извинился, не испугался, пришел и этим искупил вину…

- Неее, - не согласилась братва.- Мы что – зря тащились что ли. Проучим шмокодявку, чтобы другие боялись…

- Тогда и меня бейте. Это я его попросила урок провести. С которого всё началось, - Смирнова кокетливо поправила светлую гриву и встала рядом с Сафроновым.

- Ого! – присвистнул главарь. – Вот это баба! Козырная! Кайф! И чё, думаешь, если баба, то не тронем? Гы-гы-гы. Зря думаешь. Ещё как тронем…

Сафронов замер. За Смирнову он будет биться, терпеть не станет. Внутренняя сумасшедше-горячая энергия вытеснила страх, рвалась наружу и требовала действия. Так, наверно, бросаются с гранатами под танки. Скорее бы уже всё началось.

Смирнова стояла уверенная, прямая, не позволила себе ни одного лишнего нервного движения. Казалось, что вот-вот эта боевая валькирия достанет из-за спины меч или снайперскую винтовку. И тогда пощады не будет.

Матюшкин-старший шагнул к ней, замахнулся, но не ударил, обхватил рукой, с силой притянул к себе и поцеловал взасос:

- Люблю таких! Братва – отбой! Вместо разминки будет вечеринка. Пошли бухать! Всем по пиву. Я угощаю. У меня новая девушка. Будем встречаться, красотка? – Смирнова кивнула, торжествующе улыбнулась и обняла его за шею.

Пацаны одобрительно загалдели. И стали спускаться вниз, забыв про Сафронова. Он смотрел, как они переходили двор, как Смирнова и Матюшкин-старший останавливались, чтобы поцеловаться, как блестели под дождем волосы и кожа девушки, как один за другим вся ватага исчезла в дыре между плитами забора. У него не осталось сил, чтобы слезть отсюда. И это было неважно, как и всё остальное.

Женька сел в дальний, заплеванный угол, долго наблюдал, как исчезают в сумерках декорации странного спектакля, потом положил пылающую голову на руки и услышал, как в шум осеннего ливня вплетается плач сирены скорой помощи. Дождь смывал все лишнее. За стеной маячила и звала шахта лифта. Сафронов отмахнулся от призрака шахты, сознание спуталось и погасло.

Рейтинг:
14
Олисава в Втр, 20/08/2019 - 23:26
Аватар пользователя Олисава

понравился рассказ+

Цветок спасибо

Сергей Тишуков в чт, 22/08/2019 - 19:54
Аватар пользователя Сергей Тишуков

Рассказ заинтересовал ещё и потому что в моём детстве подобных ситуаций не возникало. +
Кстати, любителям искать "воду" в рассказах всегда рекомендую читать газетные статьи, где всё строго и академично. Большая улыбка

__________________________________

Сергей Тишуков

Ида Р. в чт, 22/08/2019 - 20:06
Аватар пользователя Ида Р.

Рассказ понравился. +++

__________________________________

Ида Р.

Алые паруса в пт, 30/08/2019 - 17:05
Аватар пользователя Алые паруса

Этот рассказ, если честно, понравился мне меньше вашей предыдущей работы под названием "Хрупкий мир". Там всё больше строилось на ощущениях, описаниях и стилистических красотах. Зато здесь лучше показана неприглядная правда жизни. К сожалению, игры( если их вообще можно так назвать) детей, росших в постсоветском пространстве, зачастую напоминали бандитские разборки. И таких подстав в школах и во дворах хватало. Понравилась концовка:

Женька сел в дальний, заплеванный угол, долго наблюдал, как исчезают в сумерках декорации странного спектакля, потом положил пылающую голову на руки и услышал, как в шум осеннего ливня вплетается плач сирены скорой помощи. Дождь смывал все лишнее. За стеной маячила и звала шахта лифта. Сафронов отмахнулся от призрака шахты, сознание спуталось и погасло.

Так что +

Олисава в пт, 30/08/2019 - 20:39
Аватар пользователя Олисава

Так что +

спасибо! Сердце Smile