Москва, спаленная пожаром...

«Москва, сожженная пожаром, французам отдана…»

Фраза из знаменитой поэмы «Бородино» знакома всем и каждому. Казалось бы, все предельно ясно – столица была сожжена отступающими русскими войсками, дабы не досталась врагу. Но… так ли это было? Или, может быть, это лишь официальная версия, угодная правящей верхушке того времени и устраивавшая правителей в более поздние времена. Ведь все необычное пугает…

Относительно недавно гражданин Франции (предки которого, кстати, были русскими) приобрел на юге страны, в окрестностях Тулона, запущенное поместье. Особняк старинной постройки и участок земли продавался практически за бесценок. Как и следует, новый хозяин затеял капитальный ремонт в значительно обветшавшем поместье. В комнатах еще сохранилась старинная обстановка. Рачительный хозяин справедливо рассудил, что не стоит выкидывать столы, диваны и стулья, превратившиеся в едва ли не раритеты мебельного искусства, а провести их основательную реставрацию. Именно тогда он и обнаружил в огромном дубовом столе потайное отделение, в котором лежала пачка пожелтевшей бумаги, исписанной мелким почерком. Это оказался дневник некоего Шарля Артуа, лейтенанта армии Наполеона Бонапарта. Офицер являлся участником похода Наполеона в Россию; был он и в Москве в момент пожара. Его наблюдения, выплеснутые на бумагу, более чем странные. Вот что пишет лейтенант.
«Я стоял во дворе большого русского дома. Невысокое солнце заливало Москву золотистым светом. Внезапно загорелось второе солнце, яркое, белое, ослепительное. Оно располагалось на двадцать градусов выше первого, истинного, и светило не более пяти секунд, однако успело опалить лицо Поля Берже, отдыхавшего на балконе. Стены и кровля дома начали дымиться. Я приказал солдатам вылить на кровлю несколько десятков ведер воды, и лишь благодаря этим мерам удалось спасти усадьбу. В других усадьбах, расположенных ближе к новоявленному светилу, начались пожары. Именно эта загадочная небесная вспышка и послужила причиной страшного пожара, уничтожившего Москву».
Запись в высшей степени странная и непонятная. Что за явление наблюдал офицер? Подозревать в клевете и приписках «для красного словца» человека, прошедшего горнило войны – верх глупости. Война сама по себе ужасное явление, и если участник сражений решается вести записи, то вряд ли он станет писать небылицы. Шарль Артуа фиксировал на бумаге лишь то, что видел. Последующие строки дневника лишь усиливают недоумение.
«Вокруг продолжаются пожары. Усадьба, где мы расквартированы, уцелела, но, как назло, новая напасть поразила наши ряды. Гнилая русская вода, невоздержанность в еде или иная причина, но все наши люди страдают от жесточайшего кровавого поноса. Слабость во всех членах, головокружение, тошнота, переходящая в неукротимую рвоту, добавляют несчастий. И не мы одни в подобном положении - все батальоны нашего полка, все полки в Москве. Лекари подозревают дизентерию либо холеру и рекомендуют поскорее покинуть негостеприимный город. Давеча приезжал Пьер Дюруа. Его отряд стоит в десяти верстах от московской заставы, все здоровы и веселы, правда, тревожат русские партизаны. Видя плачевное наше состояние, он тут же повернул назад, боясь подхватить заразу».
Неделей позже, лейтенант добавляет короткую запись – почерк неровный, «прыгающий», словно пишущий куда-то спешит или болен, и озноб не позволяет нормально держать перо.
«Начали выпадать волосы. Я поделился сим печальным открытием с Жирденом, но у него те же неприятности. Боюсь, скоро весь наш отряд - да что отряд, весь полк - станет полком лысых».
Далее записи становятся все более отрывистыми, рваными, без сопутствующего датирования.
«Многие лошади тяжело больны, что ставит в тупик ветеринаров. Как и лекари двуногих, они утверждают, что вся причина в злокачественных миазмах, растворенных в московском воздухе».
«Наконец решение принято: мы покидаем Москву. Покидаем, ничегo не добившись, пораженные недугом, ослабленные, немощные, бессильные. Одна лишь надежда увидеть родную Францию придает мужества, иначе мы предпочли бы просто лечь на землю и умереть - до того скверно наше состояние».
Тяжело больной офицер продолжал излагать мысли на бумаге на всем протяжении, пока обескровленная армия Наполеона отступала по разгромленной Смоленской дороге. Эти страницы тяжелы и скорбны. Отряд, в котором находился Шарль Артуа, терял людей ежедневно, иногда по несколько десятков человек. И отнюдь не в боях – воевать они уже не могли. Странная и страшная болезнь выкашивала людей. Тела покрылись гнойными нарывами и язвами. Люди страдали кровавой рвотой. Организм не принимал никакую пищу, даже те крохи, которые удалось раздобыть в разрушенных окрестных селениях. Это была уже не армия – лишь толпа полубезумных, умирающих на ходу людей, для которых просто двигаться и дышать уже было едва ли не подвигом.
Короткая запись, в которой сквозит боль и отчаяние.
«От ежедневных нападений русских отбиваются только те части, что не входили в Москву. Но их с каждым днем становится все меньше, а русских- все больше. Мне кажется, что этот кошмар не кончится никогда… Холодно, очень холодно… Скорее бы болезнь взяла меня…»
Лейтенанту Шарлю Артуа повезло – несмотря на обморожения и страшную болезнь, он вернулся на родину. Практически сразу ушел в отставку по состоянию здоровья, поселился в родовом поместье, но прожил недолго – умер в возрасте тридцати двух лет, бездетным. Странная болезнь из далекой Московии все же взяла его… Поместье перешло к дальним родственникам, со временем пришло в запустенье.

Что же наблюдал на свою беду лейтенант? Читая строки дневника, невольно появляется догадка – офицер описывал симптомы лучевой болезни, а «второе солнце, яркое и ослепительное»… вспышка высотного ядерного взрыва?

Идея, отдающая откровенным бредом. Кто на планете мог обладать ядерным оружием двести лет назад? Или Шарль Артуа наблюдал редкое астрономическое явление – атмосферный взрыв необычного метеорита с выделением огромной массы лучистой энергии? Загадка на загадке. Однако, стоит обратиться и к иным свидетельствам офицеров французской армии, благо есть и таковые.

Граф де Сегюр в мемуарах так же указывает на странное явление.
"Два офицера расположились в одном из кремлевских зданий, откуда им открывался вид на северную и восточную части города. Около полуночи их разбудил необычайный свет, и они увидали, что пламя охватило дворцы: сначала оно осветило изящные и благородные очертания их архитектуры, а потом все это обрушилось... Сведения, приносимые съезжавшимися со всех сторон офицерами, совпадали между собой. В первую же ночь, с 14-го на 15-е огненный шар спустился над дворцом князя Трубецкого и поджег это строение".
Многие историки воспринимают данное повествование лишь как яркое описание для придания красочности повествованию или как откровенную выдумку. Но не думаю, что в тот момент французский генерал был склонен к беспочвенным фантазиям…

О подобных странностях говорят и другие очевидцы.
«Первым загорелось огромное торговое здание, помещавшееся в центре города в одном из богатейших кварталов. И тотчас же Наполеон поспешил отдать соответствующие приказания, а при наступлении дня сам поспешил на место пожара, обратившись с грозной речью к молодой гвардии и к Мортье, который в ответ указал ему на дома, крытые железом: они продолжали стоять запертыми, нетронутыми, без малейшаго следа взлома, а между тем, чёрный дым клубился, выходя из них… Тогда наши удалились в уцелевшие кварталы в поисках новых жилищ, но прежде чем войти в эти запертые и покинутые дома, они останавливались, услышав там лёгкий треск взрыва, вслед за ним поднималась тоненькая струйка дыма, которая быстро становилась густой и чёрной, затем красноватой, наконец принимала огненную окраску и вскоре всё здание обрушивалось в вихре пламени!»

Какой-то весьма необычный пожар, уничтоживший практически всю Москву. Официальная версия гласит, что причиной быстрого распространения огня на большой площади являлась преимущественно деревянная застройка кварталов столицы. Но это в корне не соответствует действительности – центр Москвы в те времена был каменным. Подобные строения имели в большом количестве и в других кварталах. Еще во времена Петра был издан указ о «постройке жилищ каменных или из кирпича обожженного, на горелых местах, дабы наперед избежать пожаров». Однако, и эти здания оказались разрушенными, что видно из мемуаров генерала. Пострадал даже Московский Кремль. Ортодоксальные историки объясняют это действиями французов-вандалов, расстреливавшими из пушек каменные здания и подрывавшие их пороховыми зарядами, хотя здравого смысла в подобном поведении нет вообще. Однако, вернемся к очевидцами событий. На момент, когда над Москвой взошло «второе солнце», далеко не все население покинуло столицу.
«…тут же была серебряная посуда, с которой нашим приходилось есть лишь обуглившееся чёрное тесто и недожаренную кровавую конину… Несколько хорошо одетых москвичей, мужчин и женщин, оказавшихся купцами, вместе с остатками своего имущества искали убежища около наших костров… Та же участь постигла и неприятельских солдат в числе приблизительно десяти тысяч. Они бродили среди нас на свободе, причём некоторые из них были даже вооружены… Когда беспорядок уменьшился или, вернее, когда начальники превратили мародёрство в регулярную фуражировку, было замечено большое количество отставших русских. Был отдан приказ захватить их, но тысяч семь или восемь успели убежать. Вскоре нам пришлось с ними сражаться…»

То, что превратило Москву в руины, выжгло дотла и покрыло пеплом, потрясло очевидцев до шокового состояния и едва не вогнало в ступор. Сознание просто отказывалось воспринимать окружающую действительность. Только этим можно объяснить «призрачное» состояние – жителей города, уже ни от кого не скрывавшихся. Десять тысяч русских солдат, отчасти вооружённых, уже не думали воевать с французами – произошла полнейшая деморализация сознания. Даже мысль просто покинуть разрушенный город пришла не сразу. Аналогичное состояние было и у французских солдат, которые тоже не обращали внимания на присутствие вооружённого противника.

Такое состояние людей продолжалось несколько дней, по прошествии которых началась хоть какая-то организация и преследование вооружённого неприятеля, который как раз к этому времени тоже пришёл в себя и сбежал из города. Не похоже, чтобы обычный пожар, пусть даже большой, способен был вогнать в прострацию бывалых солдат, не раз повидавших и огонь, и смерть.

И еще один необычный факт в заметках очевидцев – они говорят о «топкой холодной грязи» и «сырой соломе». Разве может при таких условиях огонь распространяться быстро и повсеместно? А результаты странного пожара оказались просто чудовищными. По свидетельствам французских офицеров, 39-дневное пребывание в Москве стоило им около тридцати тысяч жизней.
«От французской армии, как и от Москвы уцелела лишь одна треть…»- пишет граф де Сегюр в мемуарах. Количество потерь личного состава армии Наполеона сопоставимо с потерями в Бородинском сражении. И причиной тому – всего лишь большой пожар? Но был ли он таковым? Что произошло в небе над Москвой в тот злополучный день?

Ответа нет. Истина скрыта пеленой времени и косностью ученый мужей, исходящих из принципа «этого быть не может потому, что не может быть никогда». Но есть еще два момента наталкивающих на определенные размышления.

Повышенный уровень фоновой радиации в центре Москвы образует характерное пятно, с «факелом», вытянутым в сторону юга - в воспоминаниях очевидцев есть указания, что в тот день ветер дул с севера. Эпицентр пятна расположен как раз в том месте, на которое выходили кремлёвские окна двух офицеров из мемуаров Сегюра. Тех самых, которых разбудил «необычный свет», и на глазах которых обрушились каменные дворцы.

И еще.

5 апреля 1813 года император Александр I прибыл проститься с Кутузовым, который лежал при смерти. За ширмами, около постели светлейшего князя, находился состоявший при нём чиновник Крупенников. Он и сохранил для потомков последнюю беседу Кутузова с Александром I:
- Прости меня, Михаил Илларионович! - сказал Государь и Самодержец Всероссийский.
- Я прощаю, государь, но Россия вам этого никогда не простит, - ответил фельдмаршал.

За что император просил прощения у Кутузова? Может быть, за свой совершенно секретный приказ об оставлении Москвы? Или за то, что с ней случилось после оставления? Александр I знал, что случиться после того, как русская армия оставит столицу?
Здесь есть над чем подумать…