Ловите ушами моих слов

В июле 1975 года мы жили в Макеевке, в сером двухэтажном доме старой постройки и у моего соседа, врача–терапевта Фимы Либермана родился сын. Коллега был очень разочарован, он хотел дочь!

Все – родители, друзья, знакомые, наперебой успокаивали безутешного Фимочку, говорили, что он идиёт, что знаменитости всех времён и народов мечтали о сыновьях – продолжателях рода, дела и фамилии, а он лишь вяло кивал в ответ, а потом и вовсе запил!

Пока его Софочка лежала в отделении с послеродовой горячкой, убитый «горем» папаша пил вечерами во дворе с грузчиками расположенного рядом гастронома и распускал нюни.

Как-то раз, когда мы возвращались с работы, он и меня уговорил немного «посидеть» с ним за компанию и тут же вытащил из портфеля полученную в качестве презента от какого-то благодарного пациента бутылку армянского коньяка. Отказаться от трёхзвёздочного армянского было не в моих силах! Присели за столик, где мужики обычно по выходным играли в домино и я принялся в очередной раз убеждать доктора, что, – «сын, таки тоже, неплохо!»

– Будешь с ним ездить на рыбалку, ходить на футбол, а подрастёт, так вы ещё вместе и «по бабам» ходить будете! – утешал я коллегу.

Тот только ухмылялся в ответ и смотрел куда-то вверх на облака, мои слова до него не доходили…

В это время откуда-то появился наш сосед по подъезду Лёня Барский, известный всему посёлку скандалист и бабник. Несмотря на молодой возраст, Лёха был уже трижды женат и свою известность приобрел умением в любой компании из ничего сочинить скандал и получить за это по морде. «Украшенный» фиолетовым синяком под глазом, Барский незаметно подошел к столу и полуобнял свежеиспечённого родителя за плечи:

– Фимочка, я слышал, у тебя там что-то родилось?

– Да, вот, – поведал ему Фима о своих терзаниях.

– Дурашка, тебе чего не так, – начал свою речь Барский, – не расчёсывай себе нервы!

Представь, что у тебя дочурка. Проходит, каких нибудь, семнадцать лет – (время сейчас летит быстро, ты и не заметишь), и вот в один из вечеров, ты – уже потёртый жизнью и слегка полысевший Фима Либерман, сидишь дома, и ждёшь с женой свою красавицу дочь. А её нет! Она пошла на танцы в этот наш знаменитый клуб имени Кирова, что на «Трубном». Её нет в двенадцать, её нет в час, а ты бегаешь по квартире, то ложишься, то встаёшь, надеваешь пальто, чтобы куда-то бежать, потом снимаешь и вдруг, звонок в дверь.

Вы с Софочкой вдвоём бросаетесь открывать. На пороге стоит лучезарная, счастливая ваша дочь, а за ней стою я!

– Па–па, – говорит она, – познакомься, это Лёня.

Ты втаскиваешь её в квартиру и в истерике, разбрызгивая слюну, визжишь ей всё, что ты обо мне думаешь и хорошо знаешь!

– Папочка, – говорит она, – ты ничего не понимаешь в жизни, я его люблю!

После этого я сперва вхожу в твою квартиру, а потом в твою семью! Теперь скажи мне, только честно, оно тебе надо!

Фима сделал осмысленное лицо, потёр подбородок, почесал в затылке и, молча, разлил по стаканам остатки коньяка. Мы дружно выпили за новорожденного, а наутро доктор Либерман, надел свой лучший костюм и, прикупив по дороге шикарный букет красных роз, бутылку шампанского и «Киевский» торт, радостный помчался в родильное отделение делать жене приятное!