Король

Король внимательно оглядел пустой зал. Зал был огромен. Взгляд монарха зацепился за один из стволов готической колонны и невольно взметнулся вверх, туда, где на сводах потолка гибкие нервюры сплетались в таинственную паутину. Морща широкий лоб, он прошептал молитву и опустил глаза долу. Утренний свет, разбитый стёклами витражей в множество разноцветных осколков, безмолвно улёгся на мраморном полу длинными полосатыми дорожками. В камине ёжились серые холодные угли, воздух полнился тончайшей пылью невидимых сквозняков и тишина, что обнимала помещение, вдруг стала так густа и крепка, что король не выдержал и крикнул:

– Эй!

– Эй-эй… – метнулось меж стен послушное эхо.

Зал умолк. По стариковски кряхтя, властелин поёрзал на троне костлявыми ягодицами. Что-то хрустнуло в них, словно медная шестерня в часовом механизме, защекотало и отдалось невнятной болью. Пришлось замереть на мгновение, а после ёрзать ещё, чтобы устроиться удобнее. Откуда-то снаружи донёсся хриплый крик петуха. Король встрепенулся, хлопнул ладонями по подлокотникам, обитым засаленным красным бархатом, и снова грозно огляделся вокруг.

– Министров ко мне! – разорвал тишину его приказ. – Министров!

Король, чуточку напуганный звуком и эхом собственного голоса, ссутулился так, будто действительно ждал, что сейчас загремят барабаны, зазвенят трубы и шумной толпой в расшитых золотом камзолах заявятся его придворные министры. И выстроятся в ряды. И первый из них, учтиво кланяясь, спросит: «Что угодно Вашему Величеству?» И вовсе не растерявшись, король вскинет голову, прищурится властно и скажет: «Чаю! Подайте мне чаю немедля!» «Но Ваше величество! – жалостливо воскликнет министр военных дел. – Народ! Народ бунтует, дороги перекрыты, торговля остановлена. Во дворце нет чая!» И умолкнет, виновато понурившись. «Так что же! – великодушно ответит король. – Кофе. Несите мне кофе». «Но кофе запрещён!» – позволит себе дерзость первый министр. И эта фраза станет последней каплей в чаше терпения монарха. Он встанет, вскинет руку в знак молчания, сделает длинную-длинную угрожающую паузу и ледяным голосом спросит: «А гильотина? Гильотина в моём королевстве не запрещена?» Испуганный шум, дрожащий гул понесётся по стройным рядам придворных, гримасы страха и скорый надрывный шёпот станут кривить их лица и губы. Лицо короля, спокойное, надменное до той минуты, мигом побагровеет. Он, топая ногами и брызгая слюной да выкатив глаза, закричит не своим голосом: «Бунтовать? В кандалы вас, саботажники! В цепи!» И эти ужасные, эти обжигающие, словно брызги расплавленного металла, слова эхо немедля разбросает по залу... Но как только раздастся стук колен о мраморный пол, как только послышатся первые мольбы о пощаде… слуги расступятся с низкими поклонами и к трону поспешно, шурша белоснежным кринолином, подойдёт фрейлина с серебряным подносом, на котором будет стоять фарфоровая, изумительной работы чашка горячего, благоухающего розмарином индийского чая. Король сдержит гнев, любуясь испанской мушкой на розовой щёчке фрейлины, глотнёт из чашки, держа её аккуратно и чуть отставив мизинец, а после небрежно кинет сквозь зубы: «Всем отрубить головы!»

Буйные фантазии в голове Якова Петровича вдруг стихли. Он очнулся и открыл глаза, застав себя сидящим в кресле с руками перед лицом, будто собирался поднести к губам невидимую чашку на блюдце. Чашку? Да-да, это была чашка. Голубая фарфоровая чашка. Кажется с чаем. Или кофе? Яков ужасно жалел, что не помнил своих снов. То есть, помнил, конечно, но смутно и несвязно. Чашка была точно. И ещё кричал петух. А ещё?.. Какой-то странный потолок. Да, очень странный потолок, в который упирается взгляд и не может двигаться дальше. Ох уж это щемящее чувство забытых снов!

Яков Петрович поёрзал на стуле, чувствуя, как занемели его костлявые ягодицы, и потянулся. За окном расцветало унылое хмурое утро, чем-то напоминающее средневековое.