Командировочный 03

- Послушайте, - раздраженно нахмурился Леонид Петрович, - кто вам дал право рыться в чужих вещах? И вообще, это презент директору, дорогущий армянский коньяк, вам и на зуб его не хватит!
- Мля, - водитель с тоской мотнул головой, - там того… с Кравой плохо… мля.
Леонид Петрович поднялся с кровати, не спеша одел очки в роговой оправе и посмотрел на середину их огромного номера. Там в окружении странно притихших водителей за столом сидел абсолютно лысый человек и что-то увлеченно писал. Незнакомец кого-то напомнил командировочному, но кого… Крава! Точно, это был тот самый мохнатый буян и осквернитель светлой памяти несостоявшегося руководителя Финской демократической республики.
Он постригся наголо, сбрил огромную, как у лешего бороду и неузнаваемо изменился. Перед Кравой лежали пахнущие свежей типографской краской «Известия», из которых он что-то выписывал в тонкую тетрадку неровным ученическим почерком.
Это так диссонировало с всегдашним Кравой, что Леонид Петрович на миг застыл, как вкопанный. Затем сбросил наваждение и спросил, обращаясь к Абдурахману:
- Что он пишет?
- Тезисы, - за уфимца ответил сам Крава. – Апрельские, последнего пленума партии. Очень интересно, почему я их раньше не читал? - Он посмотрел на командировочного совершенно трезвыми глазами, в которых полыхал огонь безумия.
- «Белка», - упавшим голосом поставил диагноз кто-то из толпы. – Его похмелить надо, тогда «попустит».
- Вы уверены? – Леонид Петрович бросился к чемодану.
- Точно, мля, - подтвердил Абдурахман. – «Белка», она всегда на опохмел приходит. Вот и Краву цепанула с утра. Пошел, мля, постригся, купил газету и пишет, мля, пишет… Как Циолковский, мля.
- Меня «белка» тридцать семь разов хватала, - доверчиво поведал тощий шофер из Челябинска Витек. – И кажный раз все бесы, бесы… - водитель потер сухой ладонью острый кадык, - Даже у ментов из-под галифе хвосты торчали… а потом сто пятьдесят на грудь и все… пропадают черти. Изничтожаются добровольно. Боятся, значитца, «беленькую».
Леонид Петрович резко скрутил золотистую крышечку и щедро плеснул в подставленный стакан ароматный армянский коньяк. Водители сразу шумно задышали, дивный букет этого напитка был для них чем-то новым. Словно открылось окошко в другой, волшебный мир богатой и беззаботной жизни. Коньячок с лимоном, колбаска «с/к», американское «Мальборо» и пышногрудая блондинка с роскошной «химией». Японский «видик» в заставленной румынской мебелью комнате. Эталон… Вместо этого вонючий «Памир», отвратительная брага, протухшая «варенка» и быстрые утехи в холодной кабине с пьяненькой «плечевой».
Абдурахман опасливо покосился на напиток, облизал пересохшие губы, но тут-же взял себя в руки и рывком протянул стакан Краве: - На, пей!
Тот мягко отодвинул газету и недоуменно уставился на башкира:
- Вы что, девушка, прессу не читаете? – В помутневшем мозгу алкоголика Абдурахман почему-то превратился в женщину. – Партия борется-борется, а вам… - его голос сорвался на фальцет, - все нипочем! Несознательные!
Крава от обиды едва не расплакался. Губы мелко задрожали, а из припухших щелок, заменявших шоферу глаза, в любой момент могли потечь слезы.
- Дохтура звать надо, - предложил кто-то.
- Какие, на хрен, доктора, - обозлился Абдурахман. – Те его на «дурку» в Кондопогу свезут, серу под кожу фигарить станут, холодной водой обливать, санитары почки отбьют. Или вы не знаете, что такое сера?
Водители грустно промолчали, видно знакомство с этим препаратом карательной советской медицины было широко известно.
- А что ты предлагаешь? – Насупился Витек. – «Белка» сама по себе не пройдет, чай не насморк. Так и будет газеты переписывать до смерти. Ты за него на маршрут выйдешь?
Абдурахман минуту колебался, не зная какой путь спасения выбрать, затем резко махнул рукой: - Силком зальем, мля, не впервой. Он осторожно поставил на облупленный, много раз крашенный подоконник драгоценный коньяк и решительно двинулся к столу: - Крути его пацаны!
Часть водителей последовала за уфимцем, но большинство не сдвинулось с места, огромный Крава страшил их.
- А!!! – дико завопил гладковыбритый шофер и легко, словно пушинку, подбросил к потолку тяжелый стол.
Началась свалка. Леонид Петрович мигом забрался под продавленную кровать и принялся наблюдать за схваткой, так сказать, на расстоянии. За последнюю неделю ржавая, с торчащими в разные стороны пружинами, кровать не раз спасала его от низколетящего табурета и сапога фабрики «Коммунарка».
А битва была еще та. Крава не обладал способностями боксера или модного нынче каратиста, зато имел в достатке богатырскую силу, доставшуюся от предков за так. Огромными ручищами он хватал ближайших к нему противников и отбрасывал их в сторону. Несколько товарищей буяна уже мирно почивали в разных углах комнаты, но оставшиеся в строю шоферы, во главе с маленьким Абдурахманом, яростно пытались повалить непобедимого Краву.
С улицы раздались заливистые трели свистков, то прибыли вызванные комендантом «пэпээсники». Урчание машины привело Краву в трепет. Он отбросил очередного противника и стремительно запрыгнул на подоконник, по дороге перекинув коньяк.
- Стой! – истерично заорал Витек. – Расшибешься, на хрен!
Но Крава его не слышал. Коротким пинком он вышиб ставни и с блаженной улыбкой на гладко выбритом лице повалился вниз. К недавно опозоренному товарищу Куусинену. В вечность, в небытие…
Удара Леонид Петрович не слышал. Он скрючился в пыли, под старой продавленной кроватью и навзрыд расплакался. Страшно и безутешно, как в детстве. Когда кажется, что весь мир ополчился на тебя, а постигшее несчастье безгранично.
Медбрат выволок из-под кровати командировочного, докторша сунула под язык валидол и двинулась к лежащим шоферам. Краве помощь медицины была уже не нужна.
После этого трагического случая Леонид Петрович впал в полнейший ступор. Перестал выходить на улицу и днями лежал под тонким клетчатым одеялом, накрывшись с головой. Его жизненный путь был закончен. Где-то там осталась семья и крепкий дом, вишневый садок и резкая синева моря. Друзья и любимая работа, старый пес Енот и добротная немецкая двустволка. Ему никогда не вернуться домой. Городок с труднопроизносимым названием станет последним пристанищем и вечным приютом.
На третий день Абдурахману надоел «живой труп», как шоферы прозвали командировочного, и он, с помощью приятелей, выволок Леонида Петровича на улицу, и крепко вывалял в ломком от мороза снегу.
Подействовало. Он едва ли не в первый раз крепко выругался и даже лягнул ногой Витька. После этого долго пил обжигающий чай, закусывал дешевым печеньем и с удовольствием слушал нескончаемые рассказы почти трезвых водителей. Смерть Кравы подействовала и на них.
Утром Леонид Петрович привычным путем двинулся в леспромхоз, уже ни на что не надеясь. В правлении было непривычно многолюдно, кругом стояли венки и бумажные цветы. Кто-то представился.
Леонид Петрович решил уже вернутся в гостиницу, смотреть на еще одного покойника совсем не хотелось, но тут из кабинета директора вышел приятный молодой человек в темно-синем костюме и сам окликнул командировочного:
- Простите, товарищ, это вы за "кругляком" приехали?
Леонид Петрович, не веря своему счастью несмело кивнул и зашел в прокуренный кабинет вслед за молодым человеком. Хозяина кабинета звали, как и генсека, Михаил Сергеевич, он только сегодня приступил к выполнению служебных обязанностей, и взялся за это рьяно.
- Все в порядке, - директор быстро пролистал накладные и витиевато расписался. – Извините за задержку, Леонид Петрович, бывший директор две недели болел, - он выразительно погладил ребром ладони по своей бледной шее, - а позавчера, того… умер. Сердце не выдержало.
- Мои соболезнования, - пожевал губами командировочный, к своему стыду он говорил неправду. Никакой жалости к незнакомому Иллариону Семеновичу он не испытывал. Другое дело Крава. – Возраст, наверное?
- Вы шутите? – искренне удивился новый директор. – Тридцать один год! Водка, все она, злодейка. Не смог Илларион Семенович из запоя вовремя выйти, вот и стало сердце. - Он отложил ручку и устало потер лоб: - я только прибыл сюда из Череповца, у нас тоже, конечно, пьют, но то, что творится здесь, в Карелии… ни в какие ворота не лезет. Представляете, Леонид Петрович, я вчера видел пьяных детей! Не подростков, а именно детей. Лет семи-восьми, у меня самого дочь их возраста.
Он резко поднялся и в упор посмотрел на командировочного: - Страшно, больно и обидно! Поверьте, страна скоро рассыплется, но вовсе не из-за политики, сепаратизма всякого, а от пьянства! У государства, где пьют дети – нет будущего.
Михаил Сергеевич с трудом раскурил сырую сигарету и устало плюхнулся в потертое кресло, сейчас он казался развалиной, давно отжившим свой век стариком. Три острые морщины обезобразили лоб, глаза потухли. Казалось из человека вынули стержень и сделали беспомощной марионеткой.
- Ну, я пойду? – Леонид Петрович вожделенно смотрел на смятые товарно-транспортные накладные. Измученному последними событиями командировочному было не до судеб Отчизны. – Вы распорядитесь об отгрузке?
Михаил Сергеевич некоторое время не мигая смотрел в шустро бегающие узкие глазенки гостя с юга, затем отчетливо вздохнул и протянул свернутые трубкой документы: - Да, да. Не смею вас задерживать.
В тот же вечер Леонид Петрович покинул негостеприимный полярный городок. Билетов в кассе, понятно, не было, но командировочный протянул толстой проводнице пятидесятирублевку. Увидев, что дама никак не отреагировала на деньги, отдал последний свой резерв – коллекционную «Горiлку з перцем» и уже через минуту оказался в абсолютно пустом купе с завешенными пыльными портьерами.
Леонид Петрович провалился в сон сразу, словно упал с обрыва, не раздевшись и не сняв ботинок. Сквозь матовую пелену блеклого тумана он увидел Краву. Бывший шофер тянул на спине тяжелый бочонок. Время от времени останавливался, и вытирая соленый пот, с тоской смотрел на бесконечную серую тропу. Та петляла, изворачивалась, словно уж, и терялась в безликой пепельной пустыне.
Конец.