Кнут

Когда через село гнали стадо, следом всегда шёл мужик с длинным кнутом через плечо. В пиджаке ли, в одной ли рубахе, в зависимости от погоды, но с неизменной затёртой серой кепке, надвинутой на лоб. Пастух.

Шёл не торопясь, чуть приволакивая одну ногу, в темпе рогатого стада, которое ускорялось лишь когда... А когда? Никто не упомнит, чтобы в мирное время коровы куда-то мчались или хотя бы длительно бежали. Деревенские пацаны уж точно не видели такого. Лишь более старшие вспоминали, как много лет назад и совсем другие коровы неслись через луг, убегая от спикировавшего на стадо в своём «юнкерсе» веселящегося немецкого лётчика. Вот там коровы демонстрировали оголтелый галоп, пока не падали, приняв пулю или осколок бомбы. Да и после налёта долго ещё находили по окрестностям обезумевших животных с вытаращенными от страха глазами и мычащих дурным голосом при приближении людей — жаловались.

Задача пастуха была проста: принять домашних коров, сопроводить на выпас, а вечером вернуть на хозяйский двор. Если где-то, быть может, и были пастухи-весельчаки, которые перебрасывались шуточками с деревенскими бабами или наигрывали мелодии на дудочках, то этот никогда не разговаривал. Как и многие взрослые мужчины, наверняка, досыта хлебнул фронтового лихолетья Великой Отечественной, и, скорее всего, колхозным пастухом оказался от невозможности выполнять другую, более тяжёлую работу. Молчал он от старой раны и контузии — говорил с трудом, долго примеряясь челюстью, напрягая шею и заикаясь на самых простых словах. После нескольких попыток что-то сказать, растирал себе шею и грудь, словно накурился чего-то едкого, раздирающего горло.

Костику в то лето было всего шесть лет и взрослые дела его мало интересовали. Однако он знал, что пастуха зовут Митрий. То ли это он так услышал Дмитрий, то ли пропустил звуки в слове Дмитриевич, то ли на самом деле у пастуха было такое необычное имя — парнишке было не важно. По-разному могло получиться: деды у Костика не могли похвастаться сохранением всех своих зубов, и поэтому некоторые звуки произносили не чётко, причмокивая и пришепётывая. Мальчик пастуха побаивался и одновременно завидовал ему. И именно из-за кнута.

Костик много раз видел пастуха, но всё больше ближе к закату, когда роль Митрия была минимальна: коровы, бредущие по просёлку неким подобием единой колоны, сами поворачивали к нужным воротам; хозяйкам оставалось лишь створку заранее открыть и тут же, приняв отяжелевшую от накопившегося молока Зорьку, Белку или Рыжуху, закрыть. Митрий шёл по сельской улице с кнутом на плече и лишь молча смотрел из-под козырька своей кепки.

Иногда паренёк видел пастуха днём на лугу: он, как правило, находил тенистый куст и оттуда приглядывал за коровами. Кнут лежал где-то рядом, готовый влипнуть рукоятью в ладонь хозяина при необходимости. Но днём коровы не разбредались, они были заняты сочной растительностью, которой вокруг хватало.

Но вот в те нечастые моменты, когда Костик вставал рано и видел, как пастух собирает стадо, тут-то у него и возникала зависть. По утрам кнут работал гораздо активнее, чем в другое время: пока уйдут за пригорок, раза два-три щёлкнет.

Коровы норовили, не дойдя до луга, пойти на любую зелень, которая попадалась по пути. И вот в тот момент, когда нарушительница сходила на обочину, чтобы внедриться жадными губами в поросль культурных насаждений у дома или покуситься на колхозные зеленя, или, совсем не думая, «потеряться» в придорожной канаве, пастух коротким движением сбрасывал кнут с плеча и тут же широким и быстрым замахом посылал его вперёд. Удар получался точный и своевременный — на упреждение. Звонкий щелчок раздавался рядом со скотиной, не задев её с зазором в несколько сантиметров, но так, что она шарахалась обратно, словно только что уткнулась рогами в непроходимую стену. Как же лихо у Митрия получался тот щелчок! Щёлк и порядок, и снова кнут виснет на плече.

Соседский Серёжка был постарше. Ему уже исполнилось десять. И он тоже умел хлопать кнутом. Кнут был другой, сделанный из старой вожжи, тяжёлый. Откуда его Серёжка раздобыл, он не рассказывал. Просто однажды Костик вышел на улицу, а ребята сгрудились у серёжкиного двора и дружно наблюдали, как Серёжка хлопает кнутом.

Получалось совсем не так, как у Митрия. У того коротко и хлёстко, одним движением, а Серёжка долго готовился, тянул кнут за собой, расправлял по дороге во всю длину, и только потом — на! — дёргал рукой, бросая хвост кнута вперёд, и почти сразу чуть ли не всем телом тянул обратно. В какой-то неуловимый для глаза момент получался глуховатый щелчок.

Ребятня уважительно перемещалась за расхаживающим по дороге Серёжкой. А тому приходилось для каждого щелчка тянуть кнут шагов десять, чтобы расправить. Когда Серёжка подустал, или надоело ему, он разрешил другим попробовать свою удаль. Но кнут был тяжеловат, а в компании — народ сплошь малолетний, а значит, слабосильный: семилетний Мишка, восьмилетка Лидка, Костик и Зойка – вообще шестилетки. Однако попробовали все. У Лидки почти получилось кнут вперёд послать, но на щелчок сил не хватало. У Мишки кнут и на полдлины не улетел. Что уж говорить о Зойке с Костей. А лихо щёлкнуть — ой как хотелось.

Серёжка честно делился секретом умения:

— Кинул и на себя тащи. Резко нужно, тогда получится, — поучал он.

Малышня старалась, но безрезультатно. Пробовали долго.

— Тяжёлый он для вас, — махнул рукой Серёжка в итоге. — Сил не хватает.

Ближе к вечеру Костик решил сделать кнут самостоятельно. Поворошив запасы деда в сарае, он обнаружил довольно длинную верёвку, а уж чтобы прицепить её к крепкой хворостине большого ума не потребовалось.

Во дворе никого не было, и Костик решил потренироваться, чтобы на улицу выйти уже подготовленным и сразу продемонстрировать своё мастерство. Сначала он, копируя Митрия, пробовал держать кнут на плече и посылать его на щелчок оттуда, но быстро понял, что это требует особой подготовки. Способ, который показывал Серёжка, оказался легче.

Раз попытка, два... Верёвка улетала вперёд и глухо падала в пыль. Попробовал дёргать на себя. Чёткого звука не получалось. В какой-то момент Костик понял: нужно больше места. Выглянул за ворота, на улице никого. Начал тягать кнут по пыли, расправляя перед посылом. Вроде бы всё делал правильно, а звук не такой. У Митрия звонкий. Даже у Серёжки похож, а Костик сколько не старался — никак.

В запале паренёк перестал обращать внимание на то, что происходит вокруг: его задачей было поучить нужный щелчок. Потому он не посмотрел куда в очередной раз бросил конец кнута. Спохватился только тогда, когда заполошно закудахтали и бросились врассыпную куры. Посмотрел, а там, где только что хлопнул кнут, в пыли лежал цыплёнок. Совсем маленький, покрытый ещё не плотными первыми пёрышками.

Костик испугано оглянулся — что и говорить, заигрался. Но рядом никого не было и этого «подвига» никто не видел. Удара верёвки хватило, чтобы перебить цыплёнку шею — он лежал с не закрывшимися глазами и неестественно вывернутой ножкой.

Костику казалось, что все вокруг его осуждают: и отбежавшие недалеко куры, и повернувшие головы гуси, и даже ласточки, которые до этого летали с криками, осуждающе замолкли.

— И зачем мне этот кнут, — мальчик посмотрел на своё изделие уже не как на развлечение и игрушку, а как на орудие убийства.

Смотал верёвку вокруг кнутовища и забросил в кусты у забора.

— Что это с цыплёнком? — откуда-то неожиданно появилась бабушка, подошла сзади.

— Так петух, — соврал мальчик.

— Что петух?

— С забора слетел и точно на него.

— Что это он, очумел? — бабушка прищурилась против солнца, выглядывая нарушителя. — Сроду такого не было.

Воспользовавшись моментом, Костик убежал за дом. Вечером, когда ложились спать, мальчик слышал, как бабушка рассказывала деду про странный случай с гибелью цыплёнка, и показалось ему, что дед не очень поверил в историю с петухом.

На следующий день Костик старался дедам лишний раз на глаза не попадаться, не шумел, и всё время думал, что поступил очень нехорошо. И ладно бы просто кнутом баловался, так ведь и невинного цыплёнка играючи убил, и бабушку обманул. Ни дед, ни бабушка его ни в чём не упрекали, но паренёк чувствовал, что они догадываются о его поступке, и только от большой любви не ругают и не поучают — видят, как сам себя наказывает.

Через некоторое время случай с цыплёнком стал забываться, Костик снова начал играть с ребятами, и снова смотрел на Митрия. Но теперь без зависти, а с уважением — пастух-то кнутом зря не хлопал и по коровам не метил, жалел.

И про секрет щелчка мальчик со временем понял: звонкий звук получается от сильной умелой руки и от тонкой витушки из конского волоса на самом конце. Про эту деталь ему дедушка подсказал.

— А он сам это придумал? — Костик указал вслед удаляющемуся Митрию.

Сказал так, что одновременно и удивление высказал и восхищение — вот так пастух!

— Какое, — усмехнулся дед, — ещё я малой был, вот как ты, уже такое плели. Из хвоста у лошади дёрнешь и цепляешь. Только ты сам не вздумай, а то зашибёт лошадь-то.

— Деда, — Костик решил воспользоваться говорливостью старика и узнать больше, — а это его на фронте? Ну, по шее.

Дед взглянул на любопытного непоседу, прикинул, стоит ли говорить правду, и произнёс:

— Да не, после. Уж когда вернулся. Поле пахал на корове и мину нашёл.

— Как это нашёл?

— А так. Зацепил лемехом. Их тут понатыкано было, страсть. Фронт вот туточки проходил, — дед длинным движением провёл рукой полукруг, мимо дальней рощи, по верху холма и махнул куда-то через реку. — И наши ставили и немцы. Только не все после сапёры нашли. У нас тут запросто подрывались.

Костик слушал затаив дыхание — что же дальше?

— Вот и его щёлкнуло. Корову так сразу, а Митрию повезло, шею не перебило, застрял осколок, — дед показал пальцем место снизу на челюсти, куда пришёлся удар. — Свезло, да... Он с поля тогда сам и пришёл. Теперь молчит всё больше да кнутом щёлкает. Такие вот, милок, дела.

Старик вздохнул своим мыслям, потрепал внука по вихрам и ушёл в дом, а мальчик долго стоял за воротами и старался рассмотреть следы давней войны вдоль той линии, которую прочертил перед ним дед.