Как Маруся была невестой миллионера

Однажды Маруся была невестой настоящего швейцарского миллионера. Недолго.

Все началось с участия в конференции. Это была первая конференция в Марусиной жизни. И когда попросили участников представиться и очертить круг проблем к обсуждению, ее парализовало от страха, она выскользнула из зала и вернулась, когда представление было закончено. Но в обсуждении Марусе все равно пришлось взять слово, и даже учинить дискуссию, довольно жаркую. После этого к ней подошел один бизнесмен, они обменялись визитками, поговорили о поднятой проблеме, и он сказал, что позвонит для дальнейшего обсуждения.

Герой позвонил в этот же день, но Маруся была все время занята. Бизнесмен был настойчив, и на третий день вытащил ее на ужин. Он оказался швейцарцем и владельцем многого чего, в том числе и консалтинговой компании, с которой сотрудничала Марусина фирма. Звали его Жан, был он страдающим от недавнего развода отцом трех дочерей, жил на две страны и изнурительно желал вписаться в российскую действительность. Он пригласил Марусю поужинать в модный клуб в саду Эрмитаж; она на всякий случай поехала с водителем и попросила его ждать. Водитель был счастлив, потому что за каждый час вечером у него шла двойная оплата.

Во время ужина за соседним столиком сидел известный телеведущий, неприлично, непотребно пьяный. Он громко орал, строил официантов и матерился к месту и не к месту. Другой достопримечательностью пейзажа была певица второго эшелона, ведущая себя примерно в логике телеведущего, только орала тише, зато материлась больше. За третьим столиком сидел знаменитый музыкант в полном одиночестве, закидывая в себя каждые пять минут порции виски и испытывающий явный дискомфорт от подходящих взять автограф и выпить на брудершафт. Швейцарец смотрел на все это большими глазами, пока Маруся объясняла, кто из них есть кто. Он был скромен, умен, мил, заказывал дорогие блюда и эксклюзивные вина по меню и разглагольствовал о том, как иностранный бизнес спасет умирающую Россию. Маруся все пропускала мимо ушей и с достоинством улыбалась. Музыка в клубе была такой громкой, что она все равно ничего не слышала. Подошла тетенька с букетами, и Жан выбрал ей самый роскошный, отчаянно торгуясь за него. Однако, когда нужно было заплатить, выяснилось, что букетная тетенька карты не принимает. Потом, как выяснилось, карты не принимали также и в самОм модном клубе, все попытки кавалера расплатиться долларами также потерпели фиаско. Он совершенно растерялся, было видно, что это первый случай в его жизни. В этот день Маруся как раз получила зарплату, и скрепя сердце, заплатила за ужин, который составлял примерно половину этой зарплаты. Вечер был подпорчен, они с водителем довезли гостя до отеля, а потом поехали домой. Лежа в кровати, она мстительно корила себя за пустой вечер и потраченную кучу денег.

Но Жан не оплошал - наутро в офис принесли корзину цветов и потраченные деньги за ужин. В цветах лежала записка – «Может быть, мы сходим в Большой Театр?» Швейцарец платил по счетам. Наверное, Маруся очень вовремя оказалась со своей зарплатой в тот неприятный, и даже оскорбительный для него момент.

Надо сказать, что Большим театром Марусю было не удивить. Работая в юности переводчиком, она каждый день водила туда туристов и по сто раз пересмотрела весь репертуар. Бывало, встречаясь в кулуарах с коллегами-переводчиками, они бросали подопечных и шли в буфет выпить шампанского и обсудить дела, результатом чего иногда случались арии, которые они пели в унисон с солистами Большого Театра. Служительницы смотрели на них укоризненно.

Итак, в тот самый день давали «Евгения Онегина». В первом ряду партера Жан достал партитуры. Он был фанатом оперы и знал многие из них наизусть. При виде партитур Маруся начала спрашивать, будет ли он просто отслеживать неточности в исполнении, или же будет отмечать ручкой, где накосячили певцы или оркестранты; будет ли это ручка одного цвета или с разными стержнями и тому подобное. Она невинно поинтересовалась, если бы он пошел на балет, например, на Лебединое Озеро - считал ли бы он прокрученные фуэтэ. А если бы их не докрутили, пошел ли бы он предъявлять претензии к администрации? Или прямиком в Министерство культуры? Любитель оперы понял стеб и убрал партитуру. Но «Остапа уже несло». Маруся спрашивала, есть ли у него дословный перевод русского либретто на итальянский или английский, и заверен ли он нотариально, - а если нет, то можно быстро сгонять к нотариусу и оформить все в лучшем виде по сходной цене. В общем, глумилась она по полной программе. Во время антракта Маруся, которая с шести утра была на ногах, практически без обеда, направилась в буфет. Жан вяло поплелся за ней, увидев цены, сделал брови домиком, но Маруся сама оплатила свои бутерброды с чаем, потому что реакция собрата по искусству была противна.

После театра он пригласил выпить по коктейлю в Метрополе, где он жил во время командировок, и Маруся уточнила, будут ли коктейли включены в представительские расходы, так как понятно, что буфет Большого в них не входил. Короче, она уехала домой. Но Жан не сдавался.

В следующий раз он попросил помочь с переводом и отвести его в ЦДХ , где проходила выставка одного слепого художника. Художник потерял зрение во время аварии в зрелом возрасте и рисовал по памяти и по наитию. Жан и Маруся более двух часов бродили по залу и она очень хотела, чтобы он купил картину. Маруся намекнула. Подозвав администратора, Жан долго и нудно выяснял, как именно пишет творец, если он не видит, когда было потеряно зрение, и что он чувствует, когда пишет. Марусе было ужасно стыдно. Она предложила ему сразу потребовать предъявить историю болезни со всем анамнезом , а также с анализами крови и мочи. Почувствовав ее бешенство, миллионер приобрел два полотна, однако не забыл оговорить условия возврата, если вдруг что.

Потом они поехали поехали пить кофе на крышу отеля, откуда открывался сумасшедше красивый вид на ночную Москву. Жан долго держал в руке Марусину руку и признался, что это его первый выход в свет после развода, что он никогда не думал, что сможет как-то жить еще, но вот, кажется, оно случилось, у него самые серьезные намерения и прочие подробности, включая перечисление всего имущества во всех странах. Офигевшая Маруся молчала и пила чай. Под влиянием момента она тоже проронила пару слов о себе, и с удивлением почувствовала облегчение от того, что она рассказывает свою историю, которая была ой как не проста. Два совершенно чужих человека, сведенные обстоятельствами времени и места, изливали друг другу душу, все, что накопилось в ней за долгое время молчания. По-моему, он даже прослезился под недоуменными взглядами официантов, которые изо всех сил делали непроницаемые и вежливые лица. «Хорошо встретить родственную душу, это редкое явление, у нас не принято обсуждать свои проблемы. Ты можешь пойти к психоаналитику и отдать ему кучу денег, чтобы он выслушал тебя. Однако это редко приносит облегчение», - сказал Жан. В России тогда ни о каких психоаналитиках слыхом не слыхивали, и звучало это странно. Какие на фиг аналитики, если есть любимые подруги, которым можно и поплакаться, и получить совет и поддержку и помощь. И совершенно бесплатно. Маруся вслух начала прикидывать, сколько бы денег она состригла с этого волшебного вечера. Жан развеселился, сказал, что она первый человек, с которым он так много смеется после развода. Он сказал, что она самая интересная девушка, которую он встречал в жизни. Он сказал, что думает о ней целыми днями. Сказал, что ему невероятно повезло, что он ее встретил. Сказал, что хочет все время быть вместе. «Ну как же все невпопад», подумала Маруся. Ответного чувства никак не возникало.

Маруся спросила, почему, находясь половину времени в России, Жан живет в отеле, а не снимает квартиру. Он сказал, что привык, чтобы всегда было чисто, убрано, завтрак в номер, свежие рубашки и фитнес на втором этаже. Кроме того, поиском квартиры заниматься некогда и некому. Маруся включилась и довольно быстро нашла ему роскошные трехкомнатные апартаменты в Камергерском переулке, прямо напротив его офиса. С домработницей, которая готовила завтраки, гладила рубашки, отдавала в химчистку костюмы. За углом был фитнес с бассейном, туда можно было пройти через двор в халате и тапочках. Жан ликовал. Стоимость апартаментов вместе с помощницей была ровно в пять раз ниже, чем он платил за суперлюкс в Метрополе.

Через неделю к Жану приехала старшая дочь, и он пригласил их в театр.

Дочь швейцарца, Лиз, оказалась разнузданной девицей переходного возраста с пирсингом, с крашенными в зеленый, синий и красный цвет волосами, в драных джинсах и с презрением на лице. Презрение относилось не лично к Марусе. А ко всему окружающему в целом. Они пошли в Большой, и Лиз демонстративно вставила в уши плеер, в котором грохотал хэви метал, закинула в рот жвачку, так и просидела весь спектакль. «Папаша с партитурами, дочка с плеером в опере, совершенно безумные оба, пусть ходят оба к психоаналитику, может и правда поможет», - подумала Маруся.
Но сделала вид, что ничего не происходит. Потом, во время ужина, она спросила Лиз, что ее радует и что грустит. И получила ответ на пару часов, которым гордился бы любой психоаналитик. Лиз все говорила и говорила, а Маруся все думала, как же безумно мы все одиноки в этом мире, и как нам нужно говорить о том, что для нас важно, и как редко бывают рядом те, кто может услышать. И иногда, и даже часто, это бывают совершенно чужие люди…

Через день Жан позвонил Марусе, и, захлебываясь радостью, рассказал, как Лиз была счастлива увидеться с ней, как Маруся ей понравилась и как она почувствовала во ней родственную душу.

Марусе вспомнился папа друга ее сына. Папа этот в молодости пел в известном ансамбле, который гремел по всему миру, и это были его звездные часы. Количество поклонниц, которые мечтали попасть в его объятья, гастроли по всему свету, сумасшедшие деньги, на которые он потом купил три квартиры… Они вместе выгуливали сыновей, ходили в кино, и марусин сын часто оставался у них в гостях, а его папа все это время бесконечно, часами мог рассказывать о себе при Марусином полном молчании, а потом говорил

– Какой вы прекрасный, редкий, интересный собеседник!!

Примерно то же самое было с Лиз.

В офисе девчонки знали о ухаживаниях «настоящего миллионера» и с нетерпением ждали развязки, они смотрели фотографии Швейцарии, искали себе должности в швейцарской консалтинговой фирме в Москве, втихаря подыскивали билеты на выходные, когда Жан пригласил Марусю с сыном провести их в своем шале, намекая на выбор колец и принятие окончательного решения.

Иногда Марусю посещали мысли, что может, вот и надо бросить эту нескончаемую тягомотину с любимым мужем, с которым она в очередной раз разошлась, и его бывшей женой, которая всегда была незримой третьей в их союзе. Но никакого намека не то что на любовь к Жану, но даже на маленькую влюбленность, в Марусином сердце не обнаруживалось.

Ей было также совершенно не понятно, как заказывая вина по 700 долларов на ужин, и привозя ей разные приятные дорогие мелочи, вроде духов, палантинов, ручек Паркер, ежедневников из крокодиловой кожи, карт в самые дорогие спа-салоны города; Жан ни разу не купил даже шоколадки в дьюти фри для ее сына.

Однажды они ужинали в швейцарском ресторане, ели фондю, пищу пастухов, и Жан после ужина подарил ей специальную кастрюльку для приготовления фондю, сыр и роскошное вино, весь набор продавали здесь же, в ресторане. Намекал на приготовления домашнего ужина в новой квартире, но Маруся не услышала. Чек от подарков Жан положил в бумажник, чтобы потом провести его через представительские расходы. Марусе стало совсем грустно…

Через две недели, не выдержав разлуки, позвонил Марусин муж, с которым у нее была затяжная и болезненная ссора. Все происходившее за это время сразу покрылось пеплом и рассыпалось, как карточный домик. Маруся рассказала мужу о сватовстве миллионера, он резонно заметил, что хороший был вариант, и они крепко обнялись, чтобы уже никогда не ссориться и не расставаться. Они взяли сына и уехали на три недели на море, и это были невероятно счастливые дни. Им не верилось, что они снова вместе, недоумевали, как можно было столько молчать. Они ужасались количеству потерянного времени. И буквально утопали друг в друге и в сыне.

…Позвонил Жан, который был в курсе событий, и настоятельно предлагал Марусе развестись. Маруся ему все объяснила, попросила прощения, за то, что сама не желая того, дала повод надеяться, передавала привет Лиз, звала ее в гости…

Ну а он, выслушав, взяв мхатовскую паузу, совершенно спокойно спросил Марусю, как бы ему вернуть купленные картины слепого художника… знал, куда бить…