Донбасс порожняк не гонит

И вот он прямо с корабля
пришел стране давать угля…
Вл. Высоцкий.

Законы человеческой памяти сложны и не подчиняются логике. Можно забыть какие-то важные подробности и хорошо запомнить гудок паровоза, услышанный однажды в далёком детстве много лет назад. Из разрозненных мелочей вдруг проявиться удивительный аромат прошедшего времени…
С Андреем Петровичем я познакомился летом в санатории. Бывший проходчик подлечивал Славянскими грязями хронический радикулит. Петровичу было далеко за шестьдесят, хотя выглядел он моложе. В его ординарной внешности меня более всего привлекли глаза – ясные, открытые, какие бывают обычно у простых, скромных и бесхитростных людей. На шахте он уже не работал, но его – заслуженного шахтёра, орденоносца, возглавлявшего когда-то одну из лучших на Донбассе бригад коммунистического труда, там не забывали: каждый год выделяли путёвку на оздоровление.
Как-то, после обеда, спасаясь от жаркого солнца, мы с ним забрели в небольшую беседку, что спряталась в тени старых сосен, присели у столика и разговорились.
– Дожили, – негодовал Андрей Петрович, – шахты закрывают, целые посёлки обезлюдили, в пустыри превратились. Видимо для него, потомственного шахтёра, эта была самая больная тема. Чем я мог утешить ветерана? Разве что предложить закурить. От моего «Винстона» он отказался, достал из кармана примятую пачку «Примы» и увесистую зажигалку в виде статуи «Свободы».
– Американская? – поинтересовался я.
– Самая, что ни на есть американская, из Нью-Йорка!
– Вы что же в Америке бывали?
– Довелось, – пыхнув сигаретой, ответил горняк.
Спешить нам было некуда, и я приготовился слушать…

***

Женился я рано, сразу, как только срочную на Черноморском флоте отслужил. С женой решили: жить будем отдельно от родителей, начали дом строить. Деньги зарабатывать надо? Так! Пошел на шахту, где отец тогда работал. Повезло, сразу на хороший участок взяли. Вкалывать, конечно, приходилось, но я работы не боялся, да и здоровьем Бог не обделил. Платили в то время нам неплохо. Начальство меня заметило. На учёбу в техникум направили и предложили комплексную бригаду организовать. Хлопцев сам подобрал, по себе – работящих! Стали мы давать стране угля! По две – три нормы за смену выдавали! Премии, награды посыпались – всё нам! Бригада коммунистического труда! За пару лет хороший дом достроили, сынишка уже подрастал…
Как-то раз, после бани, домой собираюсь, а ребята мне:
– Андрей, иди, там тебя парторг, спрашивает.
Захожу в парком, а мне прямо с порога:
– Собирайся, Андрюха, в Америку поедешь! В составе делегации наш рабочий класс представлять будешь…
А я не то, что за границу, из Горловки своей редко куда выезжал. Как отпуск подходил, всё мне недосуг: то строил, то перестраивал, а в тот год надумал баньку во дворе соорудить.
– Может, кого другого, – говорю, – послать, некогда мне, да и языка не знаю…
А парторг смеётся:
– Да я бы и сам поехал, да нельзя. Надо чтобы рабочий, а тебя, «голубя», где надо уже по всем параметрам проверили – подходишь! Так, что иди, – говорит, – и не морочь мне голову! Партийная дисциплина!
Надо так надо! Выписали мне премию на шахте, чтобы приоделся поприличнее, инструктаж провели, о доверии сказали, не подведи, мол, парень…
Месяца не прошло, как я летел уже через океан вместе с доярками, трактористом из МТС, мариупольским сталеваром и двумя молодыми учёными из какого-то института – шустрыми такими «накаченными» хлопцами с «острым взглядом глаз горящих»…
В Нью-Йорке встретили нас свои, из консульства, разместили в гостинице. Не «люкс», конечно, и не в центре, но ничего: у каждого отдельная комната с телевизором, ванная, туалет. Кормить обещали бесплатно, да еще по двадцать долларов выдали. На сувениры хватит, а чего ещё надо? Обещали по городу возить, встречи с профсоюзами организовать. Всё это потом так и было, а в первый вечер все после перелёта спать улеглись, а у меня бессонница. Не привык я днём спать. Сижу, телевизор клацаю, не понимаю ни черта.
– Эх, – думаю, – Андрюха, куда тебя занесло! На другой конец света! И такая тоска на меня напала! К выпивке я вообще-то равнодушен, а тут не сдержался, достал одну бутылку, из тех двух, что в Союзе разрешили взять с собой, сто грамм принял, водичкой из крана запил.
Выходить из отеля нам строго-настрого запретили, но на крылечко-то, – думаю, – можно выйти, покурить на воздухе. Спустился на первый этаж, вышел на улицу, закурил, вдоль дверей туда-сюда прохаживаюсь. На улице, как сейчас помню, темнеть начало, дождичек пошел. Не наш дождик – солёный и трава не так пахнет. Пока я философствовал, откуда ни возьмись – эти двое, как из-под земли вылезли. Чернокожие, негры, в курточках коротеньких, капюшоны на глаза надвинуты. Один, повыше который, ко мне идёт, лопочет чего-то и на карман показывает.
– Чего вам, – говорю, – ребята, закурить?
А второй уже в наглую ко мне в карман лезет, нож в руке крутит.
Тут до меня дошло, – мама, родная! Грабят!
А деньги у меня, те самые двадцать долларов в кармане брюк лежат в бумажку завёрнутые.
– Ну, нет, – думаю, – чтобы меня – шахтёра горловского, вот так, запросто, два америкоса обчистили? Не бывать этому! Да и обидно мне стало, сынишке хотелось игрушек каких- нибудь привезти. Присел я слегка, как учили, да и врезал ему в челюсть с разворота. На флоте немного боксом занимался. Американец мешком на асфальт. Рядом урна стояла, так я за неё и на второго пошел. Тот, с перепугу, глазищи вытаращил, рот раскрыл, потом как рванёт в темноту за угол, а ко мне уже швейцар бежит. Он из-за стеклянных дверей всё видел и охранника позвал. Тот на ходу по рации полицию вызывает. Пока я урну на место прилаживал, они негра скрутили, а тут и стражи порядка подоспели…
Полицейские на меня с интересом поглядывают, удивляются, языками щелкают. Им швейцар с охранником рассказали, как дело было.
Короче, пришлось мне с двумя нашими «молодыми учёными» в полицию ехать объяснения давать. Там на меня уже пялился весь участок, а их старший начальник предложил к ним на работу устроиться. В шутку, конечно, а потом уже всерьёз сказал, что за содействие в задержании грабителя готов тут же выдать мне денежную премию от полиции города. Тут вмешались сопровождавшие меня «ученые» и ответили, что «никаких денег нам не надо, мы люди не бедные, и что у нас, в СССР, все граждане всегда помогают милиции и делают это не из-за денег, а по велению души». Им, видимо, хотелось побыстрее всё закончить. Начальник полиции только дёрнул плечами, мол, дело ваше, если отказываетесь. Пожал мне руку, по спине похлопал и до дверей проводил, а потом взял со стола эту зажигалку и протянул мне – на память…

***

Незаметно наступил вечер. Солнце скрылось за старыми тополями, с ближнего озера потянуло запахом тины. На танцплощадке заиграл баян. Я сидел напротив Андрея Петровича и смотрел на его руки – тяжелые, натруженные руки рабочего человека, переплетённые синими жгутами вен. Чего только не пришлось за долгую жизнь этим рукам делать: дом строить, уголёк рубать, детей нянчить и даже американскому грабителю морду бить. И всё это они делали на совесть. Это даже в Америке признали!