Дар 01

Май выдался переменчивым, как юная ветреница. То дул ледяной ветер и небо раскалывалось от сухих грозовых раскатов, то немилосердно пекло солнце, словно взбесившаяся печка, а пересыщенный влагой воздух принуждал сердечников глотать кардиопрепараты.
Но сегодня взбалмошная погода немного сжалилась над обитателями древнего города и с самого утра улицы, площади и аллеи заливали ровные лучи спокойного весеннего солнца. Освежал легкий ветерок, он мягко трепал цветущую сирень, бело-розовые стержни каштанов и гибкие стволы тополей. Волна безумного аромата заглушала городской смог и заставляла прохожих блаженно щуриться, наслаждаясь пряным запахом мая.
Стоял тот чудесный час, когда центр города освобождается от утренних пробок и улицы отдаются во власть гуляющих с колясками мамочек, степенных пенсионеров и праздношатающихся разновозрастных граждан, бесцельно сбивающих подошвы об асфальт. Солнце продолжает свой разбег, устремляясь к зениту, запах свежемолотого кофе дразнит кормящих матерей, а короткие тени лениво шагают вслед за семенящими стариками.
Напротив троллейбусной остановки аккуратно расположился небольшой парк имени товарища Эрнста Тельмана. Выложенная бело-красной брусчаткой дорожка вела к пустому постаменту, где много лет стоял скромный бюстик немецкого антифашиста. Но времена изменились, германец попал под закон о декоммунизации и переехал в хранилище при местном музее. Самое интересное, что сам парк не переименовали, то ли руки не дошли у районных бюрократов, то ли затерялась бумажка в груде архивных документов.
Десяток выкрашенных к Пасхе скамеек, узкий газон с полустертой табличкой – «Выгул собак запрещен!», где словно в насмешку ковыляла страдающая от ожирения такса и рыл землю грустный доберман. Их хозяин – опухший мужик средних лет, нервно пил грузинскую минералку и с тоской взирал на небольшой супермаркет откуда выходили счастливые обладатели прозрачных поллитровок. Вчера он крепко перебрал, и жена выгнала его спозаранку выгулять собак. Питомцы сделали все свои собачьи дела, но идти домой не хотелось, ничего хорошего мужчину там не ждало.
На соседней скамейке скрючился в три погибели половозрелый бездельник в узких джинсах. Он бездумно пялился в дорогой телефон и вяло шевелил крепкими челюстями, гоняя по рту модную жвачку. Чуть поодаль тихонько качали коляски, не связанные между собой три молодые женщины, а возле самой остановки сидел пожилой мужчина с короткой «капитанской» бородкой и абсолютно седыми волосами.
На нем стоило остановиться подробнее. Одетый в плотный не по погоде фиолетовый плащ, из-под которого виднелся дорогой двубортный костюм, мужчина внимательно изучал целый ворох разнообразной прессы, разложенной с обоих сторон скамейки. Внимательные серые глаза не отрываясь вчитывались в темные буковки газет и резкие литеры глянцевых журналов. Не смотря на очень почтенный возраст, мужчине можно было дать и шестьдесят лет и восемьдесят, очков он не носил. Смотрелся человек странно. Обычные пенсионеры не выглядят так фешенебельно, а богатые старики редко гуляют в городских скверах.
Прогуливающий пары паренек в джинсах глядел на «деда» с недоумением, на те деньги, что старик потратил в газетном ларьке можно было запросто купить недорогой китайский смартфон и читать новости совершенно бесплатно. Человек в плаще легонько улыбался, изредка отвечая на удивленные взгляды нерадивого студента, но дела своего не прекращал. Он внимательно изучал передовицы проправительственных газет и липкие обвинения «желтых» оппозиционных листков. Рекламные брошюры новых чудо-таблеток, корейских телефонов и пригородных новостроек он решительно откладывал в сторону. Иногда он замирал над гламурным глянцем дорогих журналов, из тех что под заклеенным пластиком хранят рекламу заморского алкоголя. Тогда его глаза вспыхивали от настоящего интереса к блестящей статье и некоторое время он полностью погружался в текст, но уже через миг мужчина легонько вздыхал и переворачивал остро пахнущую страницу.
Замершее время немного взбодрилось, минутная стрелка по двинулась быстрее, а перед старенькой остановкой мягко остановился троллейбус. Желтая дверь осторожно открылась и из нее показалась молодая женщина, яростно продолжающая незаконченный спор с невидимыми из сквера оппонентами. Одной рукой она рывками вытаскивала из троллейбуса видавшую виды коляску, в которой сидел малыш двух-трех лет, другой тянула за воротник бежевой ветровки старшего сына – мальчика лет пяти.
Никто из сидящих в троллейбусе пассажиров не пытался помочь женщине, что совсем уж было не похоже на обычно добросердечных горожан столицы. Худенькое несимпатичное лицо сморщилось от недавней схватки с другими пассажирами. Тонкие пальцы нервно подрагивали, а крохотные глазки метали громы и молнии. Она напоследок взмахнула сухоньким кулачком с криво нанесенным маникюром и бросила вслед удаляющемуся троллейбусу: - Они меня учить будут детей воспитывать! Своих нарожайте сперва!
Оставив таким образом последнее слово за собой, женщина дала крепкую затрещину старшему, от чего мальчуган за секунду очутился на ворохе яркого глянца, аккурат рядом со странным стариком.
- Стерва! – коротко бросила полненькая дама в берете, она на мгновенье даже привстала со скамейки.
- Родительских прав лишать таких надо, - поддержала толстушку ее соседка в стильном бирюзовом платье.
Теперь все в скверике смотрели на молодую женщину с осуждением, даже страдающий от похмелья мужик отвлекся от гнетущих каждого алкоголика невеселых утренних дум и глянул на виновницу с отвращением.
Последняя радостно хмыкнула и гневно раздула ноздри, готовясь к новой схватке. Но тут похожий на капитана мужчина резко обернулся и опалил странным взглядом соседей по парку. Случилось удивительное, мамочки, как по команде дружно принялись качать коляски, хотя их малыши и так безмятежно спали, страдалец надолго приложился к стеклянному горлышку, студент еще глубже наклонился к смартфону, а влюбленные, словно опомнившись припали друг к другу.
Женщина некоторое время буравила их злобным взглядом, затем со вздохом вытащила смятую пачку дрянных отечественных сигарет, затем глубоко вздохнула и принялась искать спички. Все это время оба ее сына безмолвно сидели на своих местах, один на скамейке, другой в коляске и не по-детски серьезно смотрели на мать.
- Позвольте за вами поухаживать, - мягко предложил седовласый мужчина и в его руке показалась дорогая зажигалка. Голубовато пламя рывком возникло словно из не откуда и легонько заплясало на теплом ветру.
- Зря клеишься, - грубо сказала женщина, но все-же прикурила, уж больно манил яркий огонек. – Ничего тебе не светит.
- Помилуйте, сударыня, - еще мягче сказал ее собеседник, - у меня и в мыслях такого не было, я хотел лишь услужить вам.
- Простите, - женщина вдруг почувствовала непонятную неловкость, этот старик и на нее действовал странным образом. Возможно виной тому было старорежимное произношение, которое она слышала только в древних советских фильмах про красных и белых. – Нервы ни к черту, и все это из-за этих скотов, - женщина с ненавистью ткнула в сторону уехавшего троллейбуса, затем резко указала на посетителей сквера. – Ханжи! Видите ли, нельзя детей бить! Меня тоже в детстве лупили и ничего! И вообще, это не их собачье дело!
- Как вас зовут? - мужчина подался чуть вперед и стал аккуратно складывать газеты и журналы в стопку. – Сложно говорить с человеком, не зная его имени.
- Ася, - растеряно произнесла женщина, она уже почти успокоилась и с все большим интересом смотрела на своего соседа. – Вообще-то меня зовут Настя, но сейчас это имя стало таким избитым, что совсем мне разонравилось.
- А я, - мужчина на секунду замялся, пожимая узкую ладонь с самодельным маникюром и желтыми от никотина пальцами, - называйте меня Германом, мне нравится это имя.
Ася кивнула и с удовольствием затянулась отвратительной сигаретой.
- Почему вы курите такой плохой табак? – Герман сморщился и вытащил из бокового кармана фиолетового плаща коробку французского «Житана».
- На что денег хватает, то и курю, - злорадно ответила женщина, ей доставляло удовольствие кичиться своей бедностью. – Попробуйте прожить на тысячу семьсот, что дает государство. Ну «старики» еще что-нибудь подкинут, а от биологических самцов, - Ася нервно скривилась, - и копейки не дождешься. Мать говорит, что при Союзе посадили бы их, как пить дать посадили, - она вытащила изящную сигарету из коробки и прикурила ее от окурка «Славутича».
- Возможно, что и посадили бы, - рассеяно вставил Герман, он не отрываясь рассматривая высокий каштан, усеянный бело-алыми завязями. - Только вам, милочка, от этого вряд ли была бы какая польза.
- Ну не скажите, - в тон ему сказала Ася, - получила бы, как говорят, моральное удовлетворение, зная, что эти козлы на зоне «чалятся»!
Герман оторвал свой взгляд от каштана и с жалостью посмотрел на женщину.
- Зачем вы бьете детей, Ася? – неожиданно спросил он. – Ведь вы уничтожаете их духовно и физически. Ваша мать точно также избивала тоненькую девочку с неряшливыми косичками, ставила на горох, запирала в сарае. Или вы забыли?