Абрикосы (№7)

Стояло жаркое июльское утро. Родители ушли на работу, а в моём дворе собрались школьные друзья: Витюха, Васёк и Мишка. Улица в селе была всего одна, а хаты ребят располагались в разных местах.

Ребята обманули родителей, что идут на пруд – он был посередине села, а сами всё утро упрашивали меня, чтоб провёл их в колхозный сад. Он ведь за моим огородом. А дело было в голодный тысяча девятьсот сорок седьмой, и кушать хотелось неимоверно. Каждый из нас уже и пухнул не раз от недоедания, и сознание терял.

Я, конечно, не хотел идти на такой поступок. Потому, что перед их матерями потом не оправдаешься. Особенно перед матерью Витюхи. Он у неё - единственный, поскольку отец умер от ранений, и она берегла его, как драгоценный камень. Выйдет, бывало, на середину улицы, сложит ладони рупором и кричит на всё село: - «Ви-ть-тя! Ви-ть-тя!».

Попробуй, не явись. А если мы уйдём в сад, это ещё дальше от моего дома, и не услышим, тогда что? Но у людей существует чувство солидарности. Присутствовало оно и у меня.

А идти надо было по лесопосадке, которая отделяла мой огород от соседа. Там такая непролазная тропка! Акация с острыми колючками, шиповник. Оборвешься, исколешься, пока доберёшься до сада.

Так и случилось. Ещё и половины не преодолели, а Витюха уже хнычет – хлестнуло веткой по глазу. Я тоже корягой ногу расцарапал до крови. Лишь Васёк с Мишкой молчали. Но они от природы - тихони.

Мишка жил через дорогу. Мы с ним целыми днями гуляли друг у друга. Мать его умерла, а отец куда-то уехал. Говорили, на заработки. И видно было, как подростку нелегко живётся с бабушкой. Придёшь, бывало, а у него, кроме залежалого сухарика, и покушать нечего. Что ж, принесу из дому, что есть, подкормлю – благо, отец мой работал в тракторной бригаде, где зарплату выдавали продуктами.

А однажды нам знакомая бабушка дала по пирожку. Это дело! Ей-богу, были на седьмом небе! Ели, ели и придумали: «А что, если остатки закопать в землю, чтоб и назавтра было?» Так и поступили. Ух, смаковали на следующее утро! Такого аппетита я еще не ощущал!..

Вот, наконец, приблизились к дороге, которая разделяла огороды от сада. Это была обычная грунтовка, с травкой посередине. По ней, как правило, возили инвентарь или собранный в саду урожай. Посторонним там ходить и ездить запрещалось. Оттуда, как на ладони, видна хата садовода, и ему отлично видно нас из дому.

Сторож уже дважды прокричал из середины сада: «Вижу, вижу!». Кому не понятно, что это имитация верности садоводу? Но все-таки! Трудно после этого переступить черту запрета, то есть, перебежать дорогу. Но вот, наконец, голод взял верх над нерешительностью. Выскочили, и - короткими перебежками, будто в атаку. Ох, признаюсь, нелегко это далось! Все тощие, слабые. Кроме того, у меня нога болела, Мишку насморк замучил. А тут ещё Витюха, к несчастью, отстал. Но ждать его было рискованно – сами могли выдать себя. Решили, что глаз успокоится, и он подойдёт.

Выбрали самые роскошные деревья, взобрались на них, разместились так, чтоб, если не видеть, так хоть чувствовать друг друга. Приступили к работе: кто руками, кто зубами – голодные ведь! А вокруг столько с красными боками да сочных абрикосов! Не встречал еще такой блажи: бери и ешь…

Я уже надкусил с десяток (детская шалость) и потянулся, чтоб сорвать самый-самый, как вдруг, слышу, кто-то нащупывает мою ногу. В этом саду, если кого и надо остерегаться, так это сторожа или садовода. Сторож на край сада никогда не выходит. Это мы знали. А садовод, тот хитрый, вечно появлялся, когда его не ждёшь.

Я всё же подумал, что это шутка кого-то из ребят, и громко возмутился: дескать, вы же знаете, что у меня нога болит! А они, приняв мои возмущения за сигнал тревоги, посыпались с деревьев и побежали, кто - куда. Я нагнулся, чтоб посмотреть вниз и разобраться в ситуации, и увидел внизу садовода. Как всегда, на нём серая, мокрая от пота, рубашка, на голове - широкополая кавказская фуражка. Стоит, главное, и указывает пальцем: ну-ка, спускайся, мол…

Разве такому здоровяку не подчинишься? Нехотя, но повинуюсь. Ноги переставляю медленно, как важная персона. И даю понять, что там у меня болит. Мало ли! Может, сжалится. А садовод, смотрю, и в самом деле, как бы боится, что ли, притронуться ко мне. Избегает, видно, лишних неприятностей. За нас он, впрочем, частенько получал от наших родителей…

Спустился. Стою. Как перед святым ликом. Он схватил меня за рубаху и молчит. А я, подпёртый его кулаком к горлу, соплю. Секунду стоим, вторую, будто изучаем глазами друг друга. Потом я как дёрну, и побежал в сторону огородов. Там как раз картошка готовилась к цветению, и он туда, разумеется, не рискнет. Топтать? Да его за это проклянут! Только и успел крикнуть мне вдогонку: «Стой!». Но это уже выглядело, как «Вижу, вижу!»

Побежал и он. Но не по картошке. Рванул, хитрец, по дороге, которая отделяла сад от огородов. Бежит параллельно мне и косит глазом: в чей же, интересно, двор я побегу? Тогда, мол, и он туда свернёт.

А мне ничего не оставалось, как «вырулить» на любую тропинку, чтоб оказаться в первом попавшемся дворе. А дальше видно будет. Смотрю, и Витюха, выскочив из кукурузы, тоже пристроился ко мне.

- Где остальные? – спрашивает.

- По пашне ушли! – отвечаю.

А пашня была плантажная, сантиметров семьдесят глубины. Свежая. Надорвутся ведь. Кроме того, волновало вот ещё что. Мишке-то, конечно, предстоит получить, что и нам. А вот ВаськА жалко. Дело в том, что зимой он по неосторожности столкнул в прорубь дочь садовода, и тот теперь, под предлогом разворовывания колхозного добра, может сделать с ним, что угодно…

И вот мы под скирдой. Чьей – и сами не знаем. Стоим и обдумываем: «Куда же теперь?» А садовод приближается. Значит, пора срываться. Вскакиваем во двор, а там, откуда они взялись, полно народу. Кто? Зачем здесь? Стоят, главное, крУгом и все, как по команде, смотрят вниз. Мы тоже нашли в крУге свободные места и пристроились. Вроде, с самого утра тут торчим.

Только сейчас до меня дошло, что этот двор я знаю. Тут, оказывается, живёт Ленка, моя одноклассница. Мы с нею вчера около сарая шептались. Помню, притронулся к её руке, а она покраснела и говорит: «Приходи завтра. Тут будут копать колодец. Постоим, поболтаем». А-а-а, колодец, значит!?

Садовод, подбежав к мужикам, тоже прикинулся лисой. Ему стыдно перед сельчанами, что гоняется за подростками. Но урожай-то беречь надо! И он пристроился, как и мы, в круг, уткнувшись глазами вниз. Будто и он тут с утра.

А планировка двора такая. Если сорваться и бежать, то надо либо в огород, но ту сторону «прикрыл» садовод, либо через двор на улицу. А там свои сложности. Сарай и хата образуют узкий проход. Среди снующих там мужиков можно в горячке запутаться. А садоводу это было как раз на руку.

А, думаю, что за жизнь без риска! Будь, что будет! Срываюсь. Вылетаю, как испуганный заяц, в тот самый узкий проход. И надо же такому случиться! Навстречу, откуда ни возьмись, Ленка несла кому-то кружку воды. И мы с ней, как два велосипеда, врезались. И разлетелись в разные стороны. Не помню, что было дальше. Пришел в себя, когда уже бежал по улице, а садовод семенил параллельно, по тротуару.

По пути встретил и бабушку Мишки, и мать Витюхи. Но было тогда не до объяснений. Правда, и они молчали. Может, думала каждая из них: «Господи, хорошо, хоть не мой!». И долго глядели вслед. Будто мы – на стометровке, а они болеют за нас…

Садовод потерялся за селом, потому что там я оказался, как выражаются футболисты, на своем поле. Этот высокий цветущий бурьян ему - по плечи, а меня в нем вообще не видно, знаком мне, как мои пять пальцев. Тут мы с ребятами постоянно собирались и гуляли до первого "Ви-ть-тя!"

Вскоре подтянулись и остальные. Почувствовав себя в безопасности, мы занялись разбором «полетов». Долго обсуждали свои просчёты и последствия случившегося. И пришли к такому неутешительному выводу: то, что мы убежали, мелочи по сравнению с тем, что нас ещё ожидает. Получим, наверное, и от родителей, и от тех, кому картошку истоптали, а я - ещё и от Ленки…

С таким вот настроем и пошли домой. Но не учли одного. Опытный охотник, к которым мы относили садовода, лису поджидает на выходе из норы. Именно в таком «узком» месте он нас и схватил. Выстроил в колонну по одному, как пленных, и повёл в сад. Там, без единого слова, насыпал каждому в карманы отборных абрикосов и топнул ногой:

- А теперь марш по домам!