24. Роковой лед. Глава девятая

Призрак безлунной ночи еще бродил по Московским улицам, нехотя встречая рассвет, когда Кравцов, стряхивая с шапки и воротника снег, спустился в допросную КПЗ.

Он неспеша разделся, достал из портфеля протокол и по телефону внутренней связи дал указание привести подозреваемого. Через пять минут надзиратель прибыл с задержанным. Кравцов издалека услышал их гулкие шаги в тишине длинного коридора.

Нелепо смотрелся в тюремных стенах дорогой модный костюм Орешкина, служивший здесь ему повседневной одеждой и пижамой одновременно.

Высокий надзиратель с угрюмым заспанным лицом усадил задержанного на стул около стола и, гремя ключами, удалился. Орешкин молча присел, пряча за торчащим из под пиджака надорванным воротником сорочки синие кровоподтеки на шее.

Набросав шапку протокола, Кравцов стал задавать лобовые вопросы, но разговор не шел. Совсем. Орешкин держался настороженно, высокомерно, позиционируя себя как жертву произвола.

- Не надо делать из меня козла отпущения, я никого не убивал, - с вызовом бросил он, - вам, товарищ следователь прокуратуры, должно быть известно, что такое презумпция невиновности. Так что я не обязан доказывать свою непричастность.

- Известно, известно, - ответил Кравцов, - а еще мне известно, что такое отсутствие алиби и мотив. Не хотите мне рассказывать, посажу в общую камеру, там вас быстро исповедают.

- Позвольте! - возмутился Орешкин. - Я что, уголовник какой-то, что вы так со мной разговариваете. Я человек в городе известный. Заслуженный тренер. И работаю не в летнем театре билетером, а в элитном клубе. Э-лит-ном! - повторил он по слогам. - Куда простым смертным дорога закрыта. У нас дети высокопоставленных чиновников и партийного руководства занимаются, - затем, что-то прикинув в голове, добавил, - если вы сын того самого Кравцова о котором я подумал, то должны понимать. В ином случае требую предоставить мне адвоката и возможность позвонить.

Кравцов, имеющий огромный опыт работы и ведения допросов почувствовал, как порождаемый страхом включился у Орешкина защитный механизм и он при всей своей показной ершистости уже поплыл. Но и Кравцов блефовал тоже – кроме мотива и отсутствия алиби никаких доказательств его вины не было. Требовалось чистосердечное признание или как минимум конструктивный диалог. Ведь Орешкин, являясь подозреваемым, мог запереться и вообще ничего не говорить. Грубой силой вряд ли от него чего-то добьешься, начнет жаловаться, дойдет до ЦК, отец точно не будет в восторге. Незачем бросать тень на репутацию семьи. Нет, здесь нужен тонкий подход, а не нахрапистость и нажим. Поэтому Кравцов решил играть по другим правилам.

- Да, с отцом вы угадали, - смягчив голос, участливо произнес он и спросил, - а вы его откуда знаете?

- Фадей Тихонович с десяток лет назад произносил речь на торжественном открытии клуба, - оттаявшим тоном произнес Орешкин, - а в прошлом году просил за кого-то из родственников перед руководством, чтобы взяли в группу. Конечно же, взяли, пошли на встречу. Это ведь не одно и то же, что со всем стадом на общую открытую коробку. Ну, вы понимаете, о чем я?

Вспомнив, как отец замолвил словечко за племянника не прошедшего отбор на общих основаниях, Кравцов согласно кивнул и добродушно улыбнулся, выражая Орешкину всяческое свое расположение.

- Валерий Николаевич, - уважительно обратился он, - вы поймите меня правильно, у меня нет какой-то особой задачи обвинить именно вас, и я лично меньше всего вас подозреваю, но сами видите, обстоятельства сейчас сложились не в вашу пользу. Мне кажется, при вашей поддержке мы смогли бы быстрее во всем этом разобраться.

Почувствовав перемену атмосферы и некоторый триумф, Орешкин приосанился. В глазах его мелькнул оттенок самодовольного выражения.

Теперь Кравцову оставалось только немного дожать, обозначив свою полностью доверительную позицию. Например, предложить задержанному сигарету, как он обычно поступал в таких случаях, но вот незадача - Орешкин не курил. И тут Кравцов вспомнил о маленьком термосе в своем портфеле, который для себя всегда предусмотрительно брал на службу, если предстояло работать вне кабинета.

- Может быть, хотите стаканчик кофе? – запросто предложил он, словно дело происходило не в тюремном подвале, а у него на загородной даче.

Приглашение оказалось весьма своевременным и возымело чудодейственный эффект, сняв у Орешкина остатки напряженности.

- Кофе? – удивленно переспросил он.

- Да, я всегда беру для себя термос, - также просто пояснил Кравцов.

- Не откажусь, - сухими губами, ответил Орешкин, - кофе в этих казематах равно глотку свежего воздуха. Разве можно отказаться.

«Ну, вот и славненько, - подумал Кравцов, вспоминая вчерашнюю неудачную попытку допроса Ваурина, - ничего, щенок, найдем и к тебе подход, а пока посиди, подумай».

Он щелкнул замочком портфеля и достал термосок. Под верхней крышкой его находилась еще одна поменьше, которая также как и первая служила стаканом. Налил оба, первый поставил Орешкину.

Тот, обмазанными зеленкой сбитыми в кровь пальцами осторожно поднял стаканчик.

Орешкин оказался настоящим гурманом.

- Это не просто кофе, - смакуя напиток, оценил он, - это бальзам.

Кравцов не торопил события, и они выпили по нескольку глотков, прежде чем Орешкин начал рассказывать.

- Вы прямо мастер выводить на откровенность, - сказал он, - столько всего накопилось, я даже не знаю с чего и начать.

«С начала, - подумал Кравцов, но ничего не сказал».

- Вот вы предполагаете, что это я виновен в смерти Натских, а между тем, скажу откровенно, если гибель Амелии меня до сих повергает в шок, то от кончины Натского я ничего подобного не испытываю. Более того не побоюсь показаться циничным - поделом ему. Нет, только вы не подумайте, это не рассуждения мужа, которому наставили рога, хотя признаться, ничего хорошего и в этом тоже нет. Меня другое больнее задело. То, что я его за товарища считал. Мы дружили, можно сказать.

- Вот как! – удивился Кравцов.

- Да, с того времени когда он пришел ко мне и просил за Лию. Она же в группе у Кольцовой в середнячках ходила. А Натский, знаете ли, упертый, если что в голову взбрело, в лепешку расшибется, но сделает. Так и с Лией - решил из нее чемпионку воспитать. А она фигурное катание ненавидела просто. Да и кому понравится, когда тебя заставляют, не спросив согласия.

- А как же ее успехи? – спросил Кравцов.

- А, - протянул Орешкин, - об этом отдельный разговор. Девочка то она способная была, только без желания занималась. Ходила в клуб и ходила, лишь бы отца не раздражать. А я как-то на одной тренировке увидел, как она на моего ученика Ваурина заглядывалась. Все старалась поизящней прокатиться, чтобы он ее заметил. Ну, я взял да и обмолвился, что неплохо бы их в пару поставить. Натский неделю потом от меня не отставал, звонил, уговаривал, чтобы я ее к себе забрал. У Кольцовой-то одиночники только, а у остальных тренеров другая возрастная группа. Я и взялся за этот проект. Уже через год пара Ваурин-Натская вошла в десятку сильнейших фигуристов области. Ну а дальше больше, сами знаете, слышали, наверное. Натский вокруг меня только что хороводы не водил. А так и подарки к праздникам по поводу и без повода и дефициты разные помогал доставать - стенку, ковры, хрусталь. Но сейчас не об этом. Как-то само собой вышло, стали мы больше общаться и за стенами клуба. В гости домой и на дачу к себе нас с женой частенько приглашал.

- Тогда вы и догадались про их отношения? – поинтересовался Кравцов.

- Нет, что вы, таких артистов еще поискать надо – даже намека не было. Разговаривали, общались и все. Лия только как-то Нины сторонилась, чувствовала видать ложь, хоть та к ней вроде как со всей душой. Дети они фальшь чувствуют. А раскусил я их не сразу. Дело вот как было.

Кравцов заинтересованно слушал, с интересом ловил каждое слово.

- Собирался я как-то в клуб на вечернюю тренировку, - продолжал Орешкин, - а на улице довольно сильно похолодало. Ну и решил достать теплый свитер. В шкафу не нашел, полез на антресоли и наткнулся на упаковку импортных кожаных перчаток. Дефицитная вещь. Мои тоже не дешевые, но отечественная кожгалантерея. А здесь импорт, Швеция. Подумал, жена молодец, подарок мне приготовила, на седьмое ноября видимо решила сюрприз сделать. Я неделю счастливый ходил. Утром седьмого подходит ко мне, глаза еще закрой говорит и дарит…одеколон. Вы представляете?

- Так может вы поторопились с выводами - к Новому году перчатки были? – спросил Кравцов. – Да и какое отношение это к Натскому имеет, то есть, каким образом это на него указывает?

- Никаким, согласен. Я тоже так и подумал – на седьмое - одеколон, на Новый год - перчатки. А тут через пару дней на руках у Натского их увидел. Как я удержался тогда, вида не подал, сам не знаю. Внутри аж закипело все.

- Может у него такие же перчатки были?

- Да ну что вы, наивные отговорки. Я бы может и внимания на его руки не обратил, если бы не особая примета, как выражаются в вашем ведомстве. На правой перчатке, на коже характерный рисунок – складки расходятся, как сноп ржаных колосьев, а над ним пересекаются, словно две турецкие сабли. Я когда нашел их в антресоли, хорошо разглядел, из тысячи узнаю. Согласитесь, неповторимая особенность для кожаного изделия.

Кравцов кивнул.

- И после праздника перчатки из антресоли исчезли. Я можно сказать ему доверял, а он меня предал. Я потом не выдержал все-таки, дома жене скандал устроил, вынудил во всем сознаться.

- А жену насколько я понял, вы простили? – подметил Кравцов.

- Простить то простил да обиду не забыл, а так с ней легче потом управляться будет. Может выводы сделает из всей этой истории, за ум возьмется да послушней станет. Не смотрите на меня так. Да, я такой, все мы разные. Каждый по-своему свое гнездышко вьет.

- Интересную же историю вы мне рассказали, - покачал головой Кравцов.

Тюрьма стала потихоньку просыпаться. В коридоре послышался лязг дверей и засовов, скрип тележки – задержанным развозили утренний чай.

- А как вы про Ступино догадались, что жена именно туда уехала? – осведомился Кравцов.

- Да никакой особой догадки не было, удача и расчет, вот и все.

Кравцов заинтересованно наклонил голову.

Орешкин продолжил:

- Взял с полки книжного шкафа записную книжку и по всем адресам ее родственников и близких подруг дал одинаковые телеграммы.

Кравцов присвистнул.

- Да, - усмехнулся Орешкин, почти двадцать телеграмм. Как видите, отлично сработало.

- А с Вауриным-то чего не поделили? – как бы между прочим, поинтересовался Кравцов.

Орешкин скользнул по следователю быстрым оценивающим взглядом – так ли уж случаен был заданный вопрос? Не высказал ли ему Игорек свои умозаключения? Но никакого особенного поведения не увидел - Кравцов подперев рукой толстую щеку, непринужденно делал в протоколе какие-то пометки и был похож на большого домашнего хомяка.

Орешкин подавил улыбку и с ехидцей произнес:

- Ваурин? Еще один влюбленный Ромео. Он тоже решил, что это моих рук дело, мстителем себя вообразил.

Он отхлебнул из чашки.

- А кофе у вас отменный, Дмитрий Фадеевич.