13. И ночь прошла мимо них, пьяна...

Медленно, очень медленно Наташа возвращалась к реальности. Или это реальность возвращалась к ней? Поначалу, молодая женщина с трудом различала, что говорят ей медсёстры и врач, удивлялась, почему рыжеволосый мужчина с осунувшимся, посеревшим лицом просит у неё прощения. «Это ведь твой муж. Разве не признала?» - язвительно улыбалась Наташе кареглазая брюнетка в больничной пижаме, и девушка понимала, что опять вышла из тела. Но возвращаться в него стало труднее, чем раньше. Душа парила где-то под потолком и с отвращением смотрела на свою бренную оболочку.

Мир напоминал детскую мазню, нарисованную красками. Кто-то перевернул на него стакан с водой, и предметы расплылись, оттенки смешались. Невозможно было разгадать замысел неизвестного творца. Но в конец концов Наташе удалось вынырнуть из расплывающейся нереальности. Она смогла садиться на постели, а потом и вставать.

Грязно-белая прикроватная тумбочка потрескалась. Такими же трещинами были покрыты недавние воспоминания Наташи: залитые утренним солнцем пустынные улицы, безумец с обезображенным лицом, пожар бывший... где-то, когда-то и с кем-то.

От яркого весеннего солнца болела голова, и слезились глаза. И очень утомляли соседки по палате. Безбровая блондинка Светлана раз за разом пересказывала Наташе историю своей немудрёной жизни. Муж ушёл от Светланы, когда её сынишке только-только исполнилось пять лет. Через год она познакомилась с неким Арсеном.

- Я ведь в палатке одеждой торгую. Постоянно мужики рядом толкутся, - говорила Светлана. Её грубоватый прокуренный голос болью отдавался у Наташи в висках. – Арсен нормальный мужик, но Веньку, сынка моего, на дух не переносит. Вот и пришлось Венечке у мамаши моей поселиться. И с тех пор я с ним вижусь пару раз в неделю да и то украдкой. Венька хороший пацан, только дурачок. На второй год в прошлом году остался. Да и в этом... неизвестно ещё, как всё сложится. А Арсен мужик нормальный, только бешеный. Я ему на ужин приготовила не то, что он хотел, вот он и набросился. И вот я… И вот я здесь. Арсен меня даже не навещает. Может, другую нашёл? Только Венька ко мне сюда и ходит.

«Променять ребёнка на мужика. Уму непостижимо!» - мысленно возмущалась Наташа. Венька часто навещал мать и с обожанием смотрел на эту расплывшуюся некрасивую бабищу.

Наташе нравился хрупкий, худой, как спичка сероглазый мальчик. Она жалела Веньку и с ужасом думала о его будущем. «Ограбит ещё чего доброго киоск вместе с дружками лет в пятнадцать, а потом…» - Наташа морщилась от неприятных, острых, как осколки разбитой чашки, ассоциаций.

Светлана пыталась расспросить её о происшествии, но Наташа наотрез отказывалась говорить на эту тему. Недавние события причиняли молодой женщине почти физическую боль.

Вторая соседка по палате Клавдия Степановна была ещё более несносной. Целыми днями она рассказывала о своих обидах.

- А когда мне четыре годочка только-только исполнилось, меня мать выставила из избы и сказала, чтобы я домой не возвращалась. Учительница тоже нехорошая у нас была. Амалией Аркадьевной звали. Унизила меня как-то перед всем классом. И муж мой Иван Иваныч один раз приходит и говорит: «Дурнушка ты у меня, к тому же, бесхозяйственная». Он, правда, в земле давно, а я всё равно помню. А ведь я хоть куда была, с косой русой ниже пояса, все парни в деревне оглядывались. А соседка Варвара Сергеевна в восемьдесят втором году про меня сплетню распустила. Сказала, что я гуляю с Ванькой. Он на краю села жил, одноглазый и мрачный всегда, - Клавдия Степановна могла плести кружева из старых обид целыми днями.

Светлана то и дело покрикивала на неё, старушка ложилась на кровать, отворачивалась к стене, а спустя полчаса снова начинала бормотать. Наташе как-то неудобно было прерывать Клавдию Степановну, она даже сочувственно кивала, делая вид, что внимательно слушает весь этот бессвязный, никому не интересный поток.

- Ты у меня вместо внучки. Я ведь совсем одна, - растроганно говорила старушка.

- Клавдия Степановна, но у вас ведь сын, невестка и чудесные внучки. Смотрите, какое замечательное печенье они вам принесли, - увещевала её Наташа.

- Это они здесь, на людях делают вид. Вот недавно Катя, внучка моя, приходит из школы, а я ей говорю… - далее следовал скучный и путаный рассказ про очередную обиду, нанесённую внучкой.

Одно было хорошо. Черноглазая старуха в синем халате никогда не задавала Наташе вопросов. Клавдия Степановна с головой зарылась в грязное кружево старых обид, и потому её совершенно не интересовала чужая жизнь.

Устав от бормотания старухи и бесконечных жалоб Светланы, Наташа покидала грязноватую больничную палату и, держась за стены, шла в больничный сад. Случалось это чаще всего в вечерние часы. Выкрашенные масляной краской коридоры смотрели на неё с неодобрением, проходившие мимо раздражённые медсёстры что-то ворчали себе под нос.

Наташа мысленно разговаривала с Закатом: «Ты чувствуешь себя в чём-то виноватым, потому и краснеешь, оттого и стыдишься. А я ведь тоже… Мне всё время кажется, что я кого-то предала и обманула. Глупость, конечно». Наташа чувствовала постоянную, непрекращающуюся тоску. Временами она плакала, кусты шелестели что-то утешительное, заходящее солнце ободряюще улыбалось, но грусть, поселившаяся у неё в душе, никуда не уходила, сидела, как заноза. Весенний ветер лёгкими и нежными поцелуями сушил слёзы Наташи, но от этого молодой женщине было не легче.

Почему-то в такие одинокие, закатно-винные и рубиновосолнцные минуты Наташе вспоминалось детство. «Наверное, меня Клавдия Степановна заразила. Тоже теперь буду копаться в прошлом и камушки обид перебирать», - грустно улыбалась молодая женщина.

Ранние годы Наташи напоминали черно-белый фильм о беспросветной жизни в российской глубинке. Однообразный, скучный и гнетущий. Мать, высокая, плотная, крикливая брюнетка, стирала руками белье и громогласно жаловалась на отсутствие машинки «Малютка», которую как-то пропил отец. Или же, стоя у плиты, помешивала серовато-коричневый, безвкусный суп. В кроватке надрывалась от плача сестрёнка Леночка, Наташа пробовала убаюкать её песенками и детскими стишками, но малышка продолжала жаловаться на серость, нищету и безысходность. Мать заходила в комнату и громко отчитывала Наташу за глупость и инфантильность.

Вечером приходил пьяный, раздражённый отец и отчаянно искал, на ком бы сорвать злобу. Наташа и мама ходили на цыпочках и даже дышать боялись. Даже Леночка затихала, понимая своим младенческим умом, что может быть выкинута из кроватки, а то и «случайно» выпасть из окна.

Но отец всё равно находил к чему придраться. Мать не расслышала его приказания, Наташа ответила ему слишком тихо или не так на него посмотрела… И тогда начинался визжаще-кровавый кошмар, от которого они спасались у родственников, в квартире соседки или в подъезде.

Как-то снег безжалостно искусал босые ноги Наташи, выбежавшей из квартиры в одном халатике. После этого девочка тяжело заболела и две недели пролежала с высокой температурой, корчась от мучительного кашля. В детстве она была худенькой, слабой и больной.

«Сама виновата. Неумеха она неумеха и есть. Я-то сапоги успела натянуть А ты: рот раскрыла. Раззява! Лечи ещё тебя! На лекарства в долг у коллеги попросила. Стыд и срам» - говорила мама, поя Наташу каким-то горьким чаем и кисловато-шипучим жаропонижающим. Девочка ничего не отвечала и проваливалась в душное забытьё.

И видела себя лежащей в красном гробу, над которым летали вороны, мечтающие выклевать ей глаза. Обезумевшая от страха Наташа не могла даже закричать. Мать стояла в стороне и говорила какой-то своей подруге: «Я же её предупреждала. Сама виновата. Неумеха и есть». Мать брала подругу под руку и уходила в сторону чёрных кованых кладбищенских ворот. «Брошена! Брошена! Неумеха! Никому не нужна!» - кричали вороны и набрасывались на девочку всей стаей.

«Когда же это случилось? В середине первого класса. Но были же и у меня светлые минуты», - и Наташе вспоминались игры с дворовыми подружками. Больше всего она подружилась с Кариной.

Однажды брат Карины Лёнька взял девчонок на озеро и учил их плавать. А потом тихая и мечтательная Наташа плела венок из каких-то неизвестных цветов, что-то напевая себе под нос. Карина лежала на траве, а её брат курил и временами как-то странно посматривал на Наташу. Кареглазая девочка с длинными чёрными волосами, в старом жёлтом платье, из которого она давно выросла, чем-то привлекала Лёньку. Наташа краснела, пугалась, а сердце сжималось от странной тоски и необъяснимого страха.

Воспоминание о загородной поездке стало одним из немногочисленных ярких кадров в черно-белом фильме её детства. Только эта сцена насквозь пропиталась тревогой. Озеро было каким-то слишком голубым. Таким же блестящим, как боль в кабинете зубного врача. В траве, возможно, ползали змеи или кто-нибудь похуже. Цветы как будто сочились ядом.

«Но где же счастливые моменты? Не бывает детства без светлых пятен», - удивлялась Наташа, и перед глазами её возникали какие-то разрозненные кусочки счастья. Осколок летнего солнечного дня: Наташа рисовала на асфальте солнышко и море. Зелёные вечера, пахнувшие тайнами и сыростью, когда она, Карина и другие девочки играли в прятки в тихих дворах и среди ржавых гаражей. Но потом радостный мир чернел и морщился, словно жжёная бумага, Наташе приходилось возвращаться домой, и всё начиналось заново. Так же ворчала и ругалась мама, превращался в дикого зверя отец, и плакала Леночка.

А спустя месяц после странной, опасновато-тревожной поездки на озеро мать с маленькой Леночкой попала в больницу. Малышка подхватила какой-то кишечный вирус. Обрадовавшись свободе, отец пошёл в разнос и целыми днями пил на кухне один или в компании дружков.

Наташе ярко вспомнилось, как однажды утром она сидела на диване в большой комнате и со страхом прислушивалась к пьяному разговору и раскатистому смеху, доносившемуся с кухни. «Туда нельзя. Папа рассердится, а они скоро подерутся. Пойду лучше к тёте Ане»,- Наташа тихонько оделась, обулась и выбралась на лестницу. Отец, занятый разговором и водкой, не услышал, как щёлкнул замок.

Голод шевелился в животе, словно нетерпеливый зверёк с острыми коготками, у Наташи болела и кружилась голова. Она предвкушала чай со сладкими пирожками. Мамина тётя Анна Ивановна любила Наташу, ласково улыбалась ей и всегда угощала чем-нибудь вкусным. И как спокойно, тихо и чисто было в её маленькой квартирке! Ещё один уголок света и счастья в сером однообразии Наташиной жизни.

И вот теперь она шла по пыльным, раскалённым от июльского солнца улицам к заветному дому. Коричневому, словно шоколадная плитка. «Эх, сейчас бы шоколаду!» - думала Наташа, поднимаясь по прохладным ступенькам на третий этаж. Но дверь девочке никто не открыл.

Старушки, сидевшие у подъезда, сказали Наташе, что тётя Аня уехала на дачу и вернётся только поздно вечером. Вернувшись в свой двор, Наташа поиграла немного с Лизой и Катей. Карина, по их словам, уехала вместе с матерью к родственникам в деревню. Лиза угостила Наташу шоколадным батончиком, а потом поднялась к себе. Они с родителями собирались на день рождения к каким-то знакомым. Катя тоже вскоре ушла к матери на работу. Наташа осталась одна, покачалась немного на качелях и решила побродить по городу.

Словно чешуя дракона, зеленели листья на деревьях. В этом зеленом мареве притаились розовые, жёлтые и коричневые дома. «А те, что по цвету, как мох, маскируются. Прячутся от кого-то. Но чего же они боятся?» - размышляла Наташа. Какое-то время она глазела на кукол, игрушечную мебель и мягкие игрушки в «Детском мире», а потом злобная толстая блондинка прогнала её.

- Украсть что-нибудь хочешь? Не выйдет! - прошипела продавщица и буквально взашей вытолкнула Наташу на улицу. Небо облачилось в полупрозрачный бело-голубой пеньюар. «Скоро-скоро оно нарядится в винное вечернее платье и поедет на бал», - но никакие фантазии и сказки собственного сочинения не могли отвлечь девочку от мучительного голода и усталости. Она отдала бы всё на свете за тарелку обжигающего супа, чай с печеньем или пирожками и тёплую постель.

Но домой идти не хотелось, а тётя Аня должна была вернуться только через несколько часов. И бессмысленные блуждания продолжались. Наташа набрела на некрасивый жёлтый дом без балконов, из открытого подъезда доносились чьи-то возбуждённые голоса и смех. «Старшеклассники чего-то празднуют», - подумала Наташа и перевела взгляд на возящихся в пыли ребятишек. Девочка с сальными чёрными кудряшками ни на шаг не отставала от мальчишки лет двух. Его длинная грязная футболка походила на платье, а обувь куда-то испарилась. Или её и не было? Сидя на скамейках, судачили о чём-то старушки.

- Наташка, ты что ли? - послышался чей-то радостный и смутно знакомый голос.

Девочка обернулась. Чуть поодаль стоял Лёнька, старший брат Карины. Его светловолосый дружок держал за руку мальчишку лет трёх.

- Ну ладно, мне пора, - незнакомый парнишка вместе с младшим братом скрылся в шумном, многоголосом подъезде. Лёнька некоторое время смотрел на Наташу, словно на что-то решаясь.

- Ты чего домой не идёшь? - наконец, выдавил он. - Поздно уже.

И Наташа, сама не зная зачем, выложила Лёньке историю про маму и сестру, лежащих в больнице, пьяного отца и уехавшую на дачу тётю Аню.

- Ты голодная, да? – серые глаза Лёньки как-то странно сверкнули. – Хочешь я тебе пирожных куплю, а потом пойдём ко мне и попьём чаю?

И Наташа, полумёртвая от голода и усталости, радостно закивала. Девочка и подумать не могла, чем обернутся её неосторожность и излишняя доверчивость.

Продолжение следует