01. Улыбнулись (иль взгрустнули) и - за дело

А вот Петрович тут бы сказал так: сейчас, мол, не жизнь, в смысле свободы, а сплошная радость. В старые времена народ работал. Приближал, как говорили, «светлое будущее». А сейчас, получается, и до цели не дошли, и работа вся кончилась, и живём – не слишком жалуемся. Главное, куда ни глянь, всё есть. Ну, может, не для всех, конечно. Так для всех и раньше - не было. Зато свободы полно!

Петрович, например, с Катюшей вообще никогда не выезжали на природу, некогда было, а сейчас вот – собираются. На ИЖачке с коляской – память от деда. И Ксенька, что этажом ниже, тоже, вроде бы, готовится. Этой лет под сорок. Без мужа. Без детей. Не работает. У неё отец, якобы, шишка. Так она на его «кредитную линию» растолстела, что и в двери скоро не войдёт. Вот и решила выехать, чтоб похудеть, загореть.

До полуночи слышно было, как собиралась. Упаковывала рюкзаки, сумки. Проверяла зонтик, тросточку. Укладывала бутерброды. Нарезала колбасу, сало, хлеб. А утром вскочила так рано, что и соседям не дала доспать. Всё хлопала дверьми, таская вещи вниз. В детскую песочницу. Якобы, туда гонец от отца должен подъехать.

А пока она сидела в песочнице да жевала бутерброд, Петрович с Катюшей незаметно проскочили. А зачем «рисоваться»? Показывать свою убогость? Ведь у них, кроме жилистых рук да пустых карманов – ничего не осталось. А уже за домом: он - за руль, она – в коляску, и «погнали», без четкого на то плана. Ну, вроде, дикарей.

А за городом, Бог ты мой, такое всё! Осень ведь. Как же они раньше-то не знали об этом? На фермерских полях трактора с плугами да лущильниками снуют. Грачи расхаживают, будто генералы - планируют, где и что сеять на будущий год?

Вот овраг перебегает дорогу. Мимо него Петрович часто ездит – в село, к куму. Тут такие виды! Зелено. Свежо. Кричит Катюше: «Может, сюда свернём?» Не против. Руль вправо, и побежали колеса вдоль строя деревьев да кустов. Новизна! Едут, разглядывают живопись природы. Катюше понравилось одно из мест. Растительность там, ну, прямо-таки, древняя! Тормознули.

Оставили ИЖачка на открытой местности, а сами – в рощу. Угнать тут вряд ли смогут, так как, кроме птиц, коров да тёлочек, которых водят сюда с окраины города на пастбище, нет никого. Гуляйте, пенсионеры, сколько вздумается!

А особенность этого участка такова. Именно тут творение природы перестало быть канавой и стало преображаться в овраг. Широкий. Глубокий. Ещё и зарос, как старец, в жизнь не видавший бритвы, кряжистыми акациями, скрипящими клёнами, непролазными зарослями шиповника, бузины. Даже кустик калины выскочил навстречу. Кинул Петрович на него взгляд и подумал: «Ах, вот почему овраг называется Калиновым? Слышал. Да, преобладали тут в старину красные ягоды».

Стоят с Катюшей. Руки на плечах друг у друга. Поедают глазами не дозревшие гроздья терпкого на вкус калия и мыслят. Кто знает, о чем - она, но ему чудилось, например, что именно под этим кустом, а может, под кустом его матери, бабушки, прабабушки происходили действия, описанные в одной из легенд. Якобы, когда в наши края вторгались турецкие завоеватели, один из них был ранен под кустом стрелой со смертельным ядом, а крестьянская девушка излечила его, и он взял её в жены. А когда прощалась с сестрой Калиной, то поклялась, что впредь будет называть этот куст КАЛИНОЙ.

А кустик уставился на них. Ему тут, конечно, не скучно. Но света мало. И хотел бы, чтоб помогли. А чем, если тут, куда ни глянь, кругом – карандаши да шапки деревьев и кустов. Сбежались, как в поле на жатву, и принесли с собой особую атмосферу: свежесть, таинственность, говорливых птиц. Так и кажется, что это не роща, а место, где идут кровопролитные бои, а птицы, точно штабисты, командуют: «Слева! Слева!», «Глухая, что ли: чо-чо-чо!», «Окружай! Окружай!». А когда птицы умолкают, на арену выходит молчаливый дятел и работает клювом на старом дубе. Получается: «Тррррр! Тррррр! Тррррр!

Идут не спеша, присматриваются, прислушиваются. Как показалось, даже душами стали ближе друг к другу. Вот, что значит - природа! За рощей открылась поляна. Ступили на её краешек. Как дома – на палас. О, если бы взглянуть на неё из космоса, то, наверное, увидели бы зеленую площадку, обрамлённую деревьями, как креслами.

- Вот бы подвезти сюда столы, - размечталась Катюша, - накрыть их скатертями, поставить на них салаты, оливье, напиток из калины, да пригласить гостей…

- Верно, Катюша!

Тут Петрович вспомнил о мотоцикле. В безопасности ли? Огляделся и обнаружил, что стоит себе при поляне. Ну, и прекрасно! Итак – картина маслом: за спинами - стена деревьев, перед глазами – зелёный палас. А за ним - тоже роща. Между деревьями и кустами, там, мельтешат бока рыжих, рябых, черных коров, телят. Ей-Богу, лучше, как воскликнул однажды царь, что - из кино, не сказать: «Красота-то какая! Лепота!»

Вдруг неожиданно из зарослей выбежал бык. Холеный, гад! Тонны, наверное, на полторы! Видно, что сил и энергии в нём, как в тракторе, и готов с её помощью всё рушить. Петрович с Катюшей - шаг назад, и - в роще. В животах, правда, что-то заурчало. А он бежит. Кажись, и сам не знает, куда. Вот остановился, сориентировался. Рванул в сторону мотоцикла. Голову, соответственно, наклонил, а рога направил в цель. Петрович: «Конец ИЖачку! А дальше – что? Как – что? На вас, дорогие, пойдёт!» Что ж, пришлось прикидываться карандашами, якобы, торчащими среди деревьев-карандашей. Ещё мысль: «Ну-ка, тонны полторы против, примерно, ста семидесяти кеге? Если, конечно, обоих взвешивать в одежде и с экскрементами, которые уже отделились от тел».

Глянул, бычара, на ИЖачка с ближнего расстояния, прикинул, видимо, «фронт работы», и приступил к решению плана «А»: поднял рогами коляску, потряс её. Что-то, кажется, оттуда выпало, насос, что ли? Перешел к плану «Б»: забежал с противоположной стороны; поднял рогами и потряс мотоцикл. Да так нагло!

И тут нутро Петровича взбунтовалось: владельцем-то мотоцикла является он, а не бык, и сделал шаг вперед, чтоб громко заявить об этом.

- Э-э-э! – только и хватило его. Ну, кулаком пригрозил.

Заметно, что бык не знал о существовании Петровича, ибо глянул на него, как на видение, прикинув, наверное: «Полторы тонны - против семидесяти кеге?» Да как рванёт всем своим нетто в его сторону. Разве успеешь тут объяснить распоясавшемуся животному, что Петрович, мол, не один, что к его весу надо добавить еще сотню кеге. Но, поняв, что тут и двойной вес, даже с экскрементами, ничего уже не решит, сгруппировал мысли вокруг вопроса самообороны.

А бык бежит, играя мышцами. Мечтает, наверное, что сейчас проткнёт рогами Петровича, как шашлык шампуром, и поджарит на солнце. А тот и о себе думает, и о Катюше, крича внутренним голосом: «Катенька! Катя!» Но не увидел и не услышал её, так как некогда было. Что тут осталось: пару метров, и враг на позиции. Значит, надо передвигаться в такое место рощи, где между деревьями-карандашами бык не пройдёт по ширине туловища.

А бык, гад, так целеустремленно бежавший, так всех напугавший, а у самой рощи – передумал, что ли, развернулся и гордо рванул обратно. И исчез из глаз. А вокруг Петровича сразу зазвенели птичьи голоса: то «Вить! Вить!», то «Тюх! Тюх!» (разгорелся мой утюг), то «Слышь, Петь!», «Слышь Кать?». Может, они и раньше щебетали, но ему, если честно, не до них было. А, услышав «Кать», крикнул в рощу:

- Ка-а-т-тя!

- Что-о-о? – ответил тоненький голосок.

По всему видно, с дерева. Глянул в её сторону. Да, кажется, метра два от земли. «Как она туда взобралась? Высоко ведь. Ещё с таким весом». Снял её. Такая встреча была! И обнимались, и целовались. Будто Петрович – моряк дальнего плавания, а сейчас вот прибыл из очередного рейса. Катюша вся в эмоциях: «Сверху, знаешь, как грибы хорошо видно? Надо ещё приехать. Насобираем на зиму…»

Эх, Катюша! Теперь главное – мотоцикл. На месте? На месте! А бык где? Стали подкрадываться. Идут между деревьями, чтоб бык не усёк, а план «быстрого реагирования» варится в головах: Петрович должен подбежать к ИЖачку, ключ - в замок, ногой - джик, и – по газам; а Катя – чем быстрее окажется в коляске, тем лучше…

Когда подъехали к своей многоэтажке, увидели в песочнице Ксеньку. Она, как сидела, так и сидит в ней, и ест колбасу с хлебом…