10. Когда я был романтиком. Тропа на перевал

XIII

На подъезде к городу меня вдруг охватила какая-то странная, лихорадочная дрожь. Дрожь нетерпения. То самое мучительное свойство, какое сопутствует дороге, будь то путь в неведомое, к приключениям, или возвращение в обыденное – домой.
Я вспомнил всех родных моему сердцу людей – друзей и близких. Я знал, что через неделю я снова увижу родные лица, улыбки, глаза вопрошающие и ждущие того момента, когда ты подаришь им частичку нового мира.

Ташкент встретил нас, как всегда – дикой толчеей.
Злобноликие узбеки штурмовали пригородные поезда. Под напором этой яростной, орущей толпы, трещали стены престарелых, должно быть давно списанных вагонов. Люди ломись в узкие двери, отталкивая бровастых женщин и чумазых детей, лезли в окна. Поезд уходил в перенаселённую, Ферганскую долину…

Мы двинулись в направлении почтового отделения с рахитичной надеждой на денежный перевод. Лично я смутно представлял, где искать это отделение. Помню, что оно было где-то в районе базара, оставалась надежда только на Балайскую память. Но надежда не оправдалась.
Как Балай, так и Светка считали меня знатоком Ташкента и ожидали от меня решения вопроса.
– Балай, ты помнишь, хотя бы как называлась улица?
– Нет, Ребенок, улицу я не запомнил. Я ведь надеялся на тебя.
– Но ведь обратный адрес на открытке писал ты, значит, ты и должен был запомнить название улицы. К тому же я склеротик.
А поскольку времени оставалось немного, совсем в обрез, я все больше раздражался, ведь через каких-нибудь полчаса закроются все службы, и тогда жди до завтра в этом противном мне городе.
Балайская мечта о «получить перевод, пойти на базар и обожраться розовыми дынями», рассеивалась как утренний туман.
Мы миновали отделение милиции, откуда нас прощупали десятки косых взглядов, и мне показалось, что это та самая милиция, которую мы решили, было переманить на свою сторону, когда обсуждали вопрос о «восстании». Было это месяц тому назад. Мы шли на базар, где мои спутники впервые познакомились со среднеазиатскими арбузами и дынями, и составляли прожекты всяческих «властезахватных операций». Тогда мы были еще полны энергии и настроены весьма воинственно.
Дорогу пересекала улочка с высохшим арыком и деревянным забором.Я спросил:
– Быть может здесь? Я припоминаю, будто бы уже видел этот забор.
– Нет, только не здесь, – возразил Балай, – по той улице не было арыка. Это я наверняка помню.
С каждым шагом крепло наше взаимное раздражение. Я ворчал:
– Старый ты пьянчуга, Балай, последний ум пропил. Ну, как ты мог не запомнить улицу?
– Заткнись, Ребенок! Не каркай хотя бы ты. Конечно, я дурак. Дурак, что понадеялся на тебя, когда ты так уверенно вел нас по этим улицам.
– Но, черт тебя дери, – взвинтился я, – мне надоело повторять, что я вел вас на базар. Понимаешь, на базар, где я был три года тому назад. И, в конце концов, не я писал открытку, не я просил выслать денег, и, наконец, не я писал обратный адрес, а ты. Своей собственной рукой.
Балай сопел и упрямо твердил, что корень зла во мне, что я «полупроводник» и «Иван Сусанин» мелкого пошиба.
– И вообще, Ребенок, я уже давно собираюсьтебе сказать. Что ты обнаглел за последнее время, «скурвился» в своем Курвске, где с тобой носятся как дураки с писаной торбой. Ты стал слишком заносчив и самоуверен. Ты даже не потрудился подумать, что я не нанимался к тебе завхозом, а все же переложил на меня все бытовые заботы.
– Балай, старый ты дурак, да разве моя вина в том, что ты хлопал ушами, там, где нужно было взять записную книжку, карандаш и записать пару слов.
– Это также относится и к тебе даже еще больше, ежели ты не надеешься на свои скудоумные мозги.

Так бы мы и грызлись, усугубляя взаимные оскорбления, но Светка прервала наш диалог: «Ну, довольно. Я вас наслушалась, теперь послушайте вы «глупую женщину». Идите-ка лучше за мной».
Мы покорно поплелись за «глупой женщиной» и очень скоро вернулись на ту самую «забракованную» Балаем улицу с забором и арыком.
Светка свернула и повела нас вдоль арыка. Минут через пять мы увидели вывеску отделения связи.
– И был Диавол посрамлен, – процитировал Балай, а я еще раз удивился Светке.

Мстительно посмотрев на Балая, я спросил, вкладывая побольше сарказма: «Ну, так как, старина, насчет арыка? А может это происки нашей контрразведки, и арык прорыли вчера с целью нашей дезориентации?»
Балай ничего не ответил. Он только засопел.
На почте для Балая была открытка от тетки, в которой она писала о том, что перевела немного денег. А так, как извещения не было, Балай предположил, что деньги посланы на главпочту.
Условившись о встрече, мы разделились. Балай поплелся разыскивать главпочтамт, мы со Светкой взяли курс на базар.
Денег у нас почти не оставалось, и Светка прибегала к ее излюбленному приему – вымогательству. Она задирала молодых узбеков, кокетничала с аксакалами и всем строила глазки. Сейчас она походила на росянку: дерзкая улыбка, блеск глаз. Узбеки слетались на эту приманку, как осы к киоску с газированной водой и…попадались в ловушку.
– Ты посмотри Володька, какие арбузы. Ну, просто красавцы, – показывала Светка на гору арбузов, сваленных на брезент, – а какой мальчик, богатырь. Правда, он похож на Тамерлана?
«Мальчик-Тамерлан» расплывался в блаженной улыбке и таял как клубничное мороженное на горячем асфальте. Он выбирал арбуз, называл цену, но в это время захлопывалась ловушка – прекрасный цветок с капельками утренней росы на лепестках, превращался в прожорливого хищника. И говорил Светкиным, грудным голосом: «Так ты мне его даришь? Ну, спасибо, дружище», – и капельки росы превращались в пищеварительные ферменты. Потомок Тамерлана, нерешительно помявшись, выдавливал слабым голосом: «Да».

Продолжение следует.