09. Перевал. Глава пятая

Глава 5

Небо утром видимо брало короткую передышку, потому что с полудня лило с новой силой, не переставая.

Выйдя из института в свободное плавание под проливной дождь, и не совсем успешно скрываясь под маленьким шатром зонта, я первым делом обошел угол здания. Разглядеть что-либо на высоком козырьке оказалось невыполнимой задачей. Тем лучше, значит, и пакет надежно скрыт от посторонних глаз. Еще я обратил внимание на объективы видеокамер, зорким оком взирающие с каждой стены. Сначала я стушевался, не засветился ли невзначай столь явным променадом с разглядыванием архитектурных особенностей здания. Однако быстро успокоил себя тем, что в глазах охранника, я, скорее всего, выглядел человеком, пожелавшим на правах посетителя осмотреть институт не только внутри, но и снаружи.

Сев в теплый полупустой автобус, я набрал номер Марии и уже собирался сделать вызов, но призадумался над тем, что смогу сказать ей по телефону? Для обстоятельного разговора явно требовалась более подходящая обстановка.

К тому же мои мысли захватил еще этот неудобный козырек, он оказался настолько высоким, что о возможности взобраться на него в одиночку не могло быть и речи. Необходимость в помощнике звонила во все колокола.

Возле одной из остановок сбоку толстой рекламной тумбы на глаза мне попалась облезлая цирковая афиша. На плакате мальчик-акробат лет десяти-двенадцати гордо и уверенно стоял на плечах мужчины-силача посреди цирковой арены. Тогда же абсолютно спонтанно у меня родилась вполне рабочая идея – а ведь я без труда мог бы подсадить на козырек легкую и стройную Марию и так же легко снять ее оттуда. Правда, для этой авантюры требовалось еще, как минимум получить согласие девушки. К тому же лезть на козырек в светлое время суток приравнивалось к провалу, поэтому самая активная и рискованная часть нашего будущего свидания требовала наступления темноты. В общем, нам было что обсудить, и телефон сейчас годился только для назначения встречи.

В гостинице я сбросил промокший плащ, раскрыл для просушки зонт, включил кофеварку и, когда наконец взялся за мобильник, в дверь номера настойчиво постучали.

«Странно, кто бы это мог быть?!» - подумал я и, открыв дверь, испытал легкое дежавю – на пороге стоял Терехин, но не один - двое таких же крепких ребят с взглядами гончих псов возвышались за его спиной. Видимо в эту секунду я уже начал кое-что понимать, потому-что с иронией произнес:

- Не слишком ли много сегодня научных сотрудников на мой счет?

Терехин распахнул куртку и достал из пиджака удостоверение майора госбезопасности, которое мне широким жестом продемонстрировал.

- Скажу вам честно, догадка, что вы не тот за кого себя выдаете, мелькнула у меня еще в кабинете профессора, – произнес я и отступил на несколько шагов в комнату.

- Что ж, тем лучше, приятно иметь дело с умным человеком. Быстрее, я думаю, удастся довести до вас основную мысль, поэтому буду краток, - ответил он, проходя в номер.

Остальные представились как дознаватель старший лейтенант Леднев и оперативник капитан Погожий.

Я только успел щелкнуть тумблером отключения кофеварки, а Леднев уже занял половину стола, по-хозяйски располагая папку с документами и ловко перекидывая разноформатные бланки. Вся его плотно скроенная фигура с оплывшими, словно восковая свеча, плечами, сфокусированный взгляд, веер бумаг в проворных пальцах делали его похожим на карточного игрока. Только карты в колоде были покрупнее и посерьезнее.

Свою широкую фигуру Погожий устроил на табурете у окна, облокотившись на подоконник и подперев рукой тяжелую бульдожью челюсть.

Терехин оседлал стул в центре комнаты, сразу показав, кто здесь главный.

- Если вы думаете, что мы здесь неофициально, то ошибаетесь, вот постановления о повторном наложении секретности и изъятии материалов, - вступил в разговор Леднев, подавая мне листы.

- Я ничего не думаю, - ответил я, взглянув на бумаги.

Документы были датированы двумя днями раньше.

Так вот оно что! Оказывается, на материалы дела о гибели профессора еще в пятницу вновь наложили секретность. Это лишь подтверждало, что профессор поведал в дневнике чистую правду относительно прямой связи между ним и тем происшествием, расследование по которому в то же самое время возобновила Свердловская прокуратура.

Теперь меня интересовали только детали, и аж под ложечкой заныло от воспоминаний о брошенном в неизвестности на козырьке одиноком пакете.

В последующие десять минут мне пришлось распрощаться со всеми листами из моего рабочего блокнота, которые касались профессорского дела. Дознаватель старательно оформлял протокол изъятия, скрипя то ли ручкой, то ли гостиничным стулом.

«И для чего было устраивать этот цирк?» - подумал я, но потом понял, что о копиях, переданных в музей, они узнали на сутки позже, когда я уже успел в них покопаться. Сначала они банально рассчитывали на мое сотрудничество, поэтому Терехин и представился работником института, чтобы незаметно выяснить все, что я смог нарыть по делу профессора. И только возникшее разногласие между нами заставило его играть в открытую. Да и свои заметки я вряд ли бы добровольно отдал.

Вскоре я подписал протокол, подписку о неразглашении полученных сведений, и «гости» засобирались на выход.

- Да, и еще, гражданин Павельев, когда вы собираетесь покинуть Серов? – нарушил обет молчания Погожий, поглядывая в окно на хмурый пейзаж.

- Сегодня ночью. У меня билет на утренний рейс, - как можно покладистее и мягче произнес я, думая о том, что им ничего не стоит отправить меня из города прямо сейчас, а этого никак нельзя было допустить.

Судя по всему, ответ их вполне удовлетворил.

- Прекрасно, ночью так ночью, - сказал дознаватель и довольно хлопнул папкой, словно поставил жирную точку.

Терехин застегнул молнию на куртке, исподлобья взглянул на меня и уже на выходе добавил:

- Надеюсь, весь разговор останется между нами?

Я с виновато-потупившимся видом несколько раз кивнул, соглашаясь, закрыл за ними дверь и наконец, облегченно выдохнул.

И тут меня осенило – получается, в госбезопасности есть человек, который прекрасно осведомлен о взаимосвязи двух дел. Я потер виски и сел на кровать. Значит, все эти долгие годы правда была известна, а мнимая секретность лишь перекрывала к ней доступ других людей. Да что же там в конце концов произошло?! Я почувствовал, как африканским тамтамом забилось мое сердце – теперь оставалось только добраться до дневника.