08. Вальс на булыжниках 16+

Глава 8. Два Феди

Вечером начали подтягиваться рабочие со своих мест. Где они работали, мы не знали, но они шли несколько километров пешком. Уставшие шли мыться и переодеваться, а потом все опять собирались в столовой. Они числились все горнорабочими (проходчиками) и буровыми рабочими. Буровая установка еще не собрана, поэтому все они копали шурфы вручную. Так нам сказал Динамит.

Среди рабочих находился буровик Федор, высокий, немного угловатый, чуть сутулый. Он выделялся своим ростом и кривыми ногами в форме буквы О. Одет был всегда небрежно, видно, что не предавал этому большого значения.

В этот вечер окна в столовой были открыты, обычно они затянуты мелкой сеткой. Я сидела у окна и ковыряла ложкой в слипшихся рожках, выбирая только кусочки тушенки. Мы освоились и взяли себе запас тушенки, сгущенки и еще разных консервов, конфет, печения и обед у нас был царский. Есть это варево не хотелось. Рабочие может того же мнения, что и мы, но уписывали все за обе щеки, что подавалось на стол, в полной тишине. Тяжелая работа говорила сама за себя.

К моему окну тихонько с другой стороны подошел мерин и потянул ноздрями, может, учуял меня, может, когда-то кормили из окна, я не знаю. Ему теперь от меня постоянно доставалось несколько кусочков сахара и хлеба. Он просунул свою большую голову в окно и начал щипать меня за ухо. Я его погладила по мягким ноздрям, дала ему кусок хлеба и ласковым голосом потянула:

- Федя… Федечка…

В полной тишине за столом услышали все довольное урчание:

- А, а, а…

Я продолжала:

- Хлебушка хочешь?

За столом так ласково и томно прозвучало:

- Нет, не хочу…

Все перестали есть ужин, только смотрели то на буровика Федю, то на меня. Федя, не ведая подвоха, раскраснелся, засмущался, разомлел.

- Я не вам хлеб даю, а Федечке своему, - продолжала я угощать коня и гладить его ноздри. Федя сидел так за столом, что ничего этого не видел, а только слышал меня и отвечал.

- А я и есть Федя! И я один здесь такой! - уже громко сообщил он.

- А это тогда кто? – показала я на голову коня в окне.

Он вскочил, глянул на нашу идиллию и как заорет:

- Кто тебе, пацанка, сказал, что это Федя?

Я опешила.

- А что его разве не Федя зовут? Мне Вовка сказал, что это – Федя, - я уже справилась с волнением и отвечала достаточно четко.

- Где этот конюх?

Но Вовка уже сообразил, что надо исчезнуть, сразу его силуэт мелькнул в проеме палатки и был таков!

- Запомни, пацанка! Его зовут не Федя, Федя – это я! - он раскраснелся от волнения и бил себя в грудь.

Если бы он так не горячился, не кричал, все бы прошло своим чередом, может никто не обратил на это особого внимания. Но так как его это расстроило и сильно вывело из равновесия, все громко начали хохотать, глядя то на меня, то на Федю. Я состроила невинную рожицу и продолжала гладить коня.

Федя выхватил половник из еды и кинулся к коню, но достать его через сидящих, хохочущих рабочих за столом не смог. Конь – Федя фыркал, но голову из окна не убирал, надеялся еще получить лакомство. Громкий хохот его совершенно не смущал. Конь, глядя на махающий половник, как на кнут, понял, что ему здесь не рады, убрал голову из окна, и пошел мирно щипать траву. Вокруг ее было более чем достаточно.

Смех не стихал, но Федя как-то немного сник, глянул на руки, в которых был половник, что-то прошептал, ссутулился и медленно направился к выходу. Потом бросил половник через плечо. Все замерли. Половник перевернулся в воздухе несколько раз под сводом столовой и по закону всемирного тяготения воткнулся в ведро с рожками, издав сначала шмякающий звук, потом глухой о стенку ведра.

- Баскетболист хренов! – процедил дядя Андрей, глядя как половник ровно шлепнулся в ведро.

Спина Феди сгорбилась, ноги еще больше скривились, образуя не эллипс, а хорошее колесо и он проскользнул в открытый полог палатки. Вслед ему слышались, то ли смех, то ли уже рыдания под столом. Этот небольшой концерт поднял всем настроение, все стали о чем-то сразу разговаривать и гробовая тишина, царившая до этого инцидента, покинула столовую. Все оживились. У кого-то появились дела, кто-то не хотел уходить. Дядя Андрей покосился на меня и сказал:

- Ну, теперь берегись, пацанка, он тебе этого никогда не простит.

- Да я же любя! Ничего он мне не сделает, я его буду со своим Федей обходить стороной.

Опять раздались смешки, все вспомнили такого оконфуженного Федю.

Николай Иванович, сквозь смех прогромыхал:

- Я же говорил, что будет весело!

Я под столом показала Любашке два пальца и потом один. Это означало два – один в нашу пользу. Конюх был отомщен сполна.