07. Жизнь продолжается! Возлюби врага своего!

Чем дальше, тем тревожнее становилось на душе. Родственники, вместо того, чтобы как-то поддерживать, пинали отовсюду, чтобы я не тупил, а прекращал свой выпендрёж, брал тревожный чемоданчик и катился на все четыре… Хотя нет, уже не на все четыре, а в сторону Польши или Германии. Объяснить, что ехать никуда не хочу, моральных сил почти не осталось.

Я старался поменьше читать новости, чтобы ещё сильнее не травмировать свою нежную детскую психику, и побольше действовать, стараясь поступать «по-взрослому». А занятие всегда можно найти. В любой ситуации найдутся те, кому нужна помощь. Узнав адрес районного пункта территобороны, снова предпринял попытку пополнить ряды. Но там, детально расспросив, что я умею, что могу, опять записали данные и отправили восвояси.

Когда я покинул кабинет администрации, в вестибюль за мной вышел ещё один человек, который присутствовал при общении, но молча занимался бумагами. Поравнявшись, с насмешкой произнёс:

— Парень, ну какая территоборона? Ты себя в зеркало видел? Сиди себе дома от греха подальше, — обогнав меня, он спешно зашёл в другой кабинет, расположенный рядом.

Его слова больно задели. Он даже использовал обращение, которое мне не совсем по возрасту. А уж про зеркало… Это что выходит, я отработанный материал, мусор, которому пора в утиль? Как-то осознание этого медленно начало погружать в депрессию. Да, я похудел, но неужели настолько плохо выгляжу со стороны?..

Удручённый, я вернулся домой и занялся тем, на что был способен в сложившейся ситуации: готовить еду тем, кто нуждался в ней.

Пока ходил в магазин, увидел неподалёку пункт, где волонтёры организовали сбор и раздачу продуктов. Я предложил свою помощь, и лишняя пара рук им оказалась весьма кстати.

Пару дней приходил помогать, разгружать пришедшую гуманитарку и складывать продукты питания или первой необходимости, сортировать их, а потом сформированные пайки развозились старикам. Или ехали дальше, в пригороды.

Во второй вечер после подачи заявки мне пришло сообщение из территобороны, которое, признаться, озадачило. Неужели и для меня, отработанного топлива, у них есть задание? И оно таки нашлась: в одном из госпиталей не хватало рук. Началась активная эвакуация из пригородов, поэтому пациентов поприбавилось, а младшего и среднего медперсонала стало катастрофически не хватать. Вот и пригодился диплом фельдшера-акушера, который уже лет пятнадцать собирал пыль на полке.

В самом медучреждении суровый на вид мужчина, заведующий отделением травматологии, спросил:

— Практика есть?

— Честно скажу, уже лет пятнадцать активно медициной не занимался. Я ушёл в другую сферу. Но сразу после училища работал на ФАПе, на скорой, немного в кардиологии и женской консультации.

Он оценивающе посмотрел на меня:

— В целом, такие места, в которых год, за три. Швы накладывать умеешь?

Я покачал головой:

— Был опыт только в наложении швов после эпизиотомии. И то лишь пару раз.

— Понятно. Перевязки умеешь делать? Ухаживать за ранами?

— Конечно. В этом опыт был. Даже относительно недавно.

— Тогда будешь этим заниматься, у нас сейчас прямых рук днём с огнём не сыскать. Пока пару дней предлагаю поволонтёрить, а потом, возможно, подпишем контракт.

— Да я волонтёром буду, зачем контракт?

— Так всем спокойнее. И есть какие-то гарантии для обоих сторон. А то многие загораются волонтёртсвом, обещают, а потом не приходят. Это понятно, работа тяжёлая. Не все представляют, с чем придётся столкнуться. Нам, в свою очередь, построить график, на что-то рассчитывать не представляется возможным. А это важно в нашей работе.

Я лишь молча кивнул.

Меня определили в тот день в приёмное, потому что приехали автобусы из пригородов с теми, кого удалось эвакуировать из-под обстрелов, что велись, даже несмотря на открытые зелёные коридоры.

Это оказалось реальным боевым крещением. Много людей с травмами разной степени тяжести. У кого-то в прямом смысле царапины, у кого-то раны посерьёзнее.

Моей задачей была первичная обработка, наложение повязок и сопровождение в отделение. Серьёзные случаи не давали, так как я ещё не успел себя проявить. Потому, чего от меня ждать, не знали.

С первым пациентом, у которого был банальный глубокий порез руки чем-то острым, со слов пострадавшего — осколками стекла, я немного растерялся. Конечно, даже не практикуя в медицинской сфере, раны обрабатывать приходилось, как и накладывать повязки, и ухаживать после операции. Но тут возник ступор — оцепенение давно не практиковавшего специалиста.

Хорошо, коллеги быстро из него вывели, открыв бикс на моём манипуляционном столике. Дело пошло. Тупить дальше не было ни времени, ни права.

В мирное время сами же медики советуют не вмешиваться, а лишь поспособствовать остановке кровотечения, а пострадавшего побыстрее доставить в больницу. Но во время войны действуют другие законы, ведь неизвестно, когда удастся добраться до медицинского учреждения и удастся ли вообще. Поэтому желательно не ограничиваться лишь наложением жгута, закрутки или другого подходящего материала для этой цели. Артериальное кровотечение пережимается выше места травмы, оно легко узнаваемо по ярко алой, бьющей фонтаном крови, а венозное перевязывают ниже раны, кровь вытекает равномерно, могут появиться сгустки, имеет фиолетовый оттенок. Капиллярное кровотечение достаточно закрыть повязкой. Не стоит забывать о том, что место пережатия желательно каждые сорок пять минут менять, чтобы не возникло отмирания тканей.

Не стоит в полевых условиях пренебрегать и обработкой ран. Желательно удалить оттуда инородные тела, если таковые имеются, а рану промыть от посторонних частиц, чистой водой, желательно кипяченой. Далее следует обработать антисептиком, прикрыть и наложить повязку из подручных средств. Раствор трёхпроцентной перекиси водорода и таблетки анальгина должны быть по умолчанию в подобных ситуациях в каждой сумке. Много места не занимают, но могут очень пригодиться. Холодные предметы способствуют и уменьшению болевых ощущений, и сужению сосудов, что немного замедляет кровотечение.

Не думал, что будет так тяжело. После сорока минут работы от вида и тяжелого металлического запаха ран, смешавшимся с непередаваемой удушливой смесью, идущей от немытых тел, медикаментов и ещё непонятно чего, меня замутило. Едва поспев в уборную, я отдал в недра унитаза весь завтрак, ощущая, что желудок и после этого сводит судорогами. С минуту просто стоял и глубоко дышал, пытаясь прийти в норму. Потом, умывшись, вернулся в приёмное.

Работа кипела. Среди взрослых были и дети. Мне попался мальчик пяти лет. С несколькими глубокими порезами, на руке и на ноге. Опять стекло. Когда я промывал раны, то увидел, как ребёнок еле сдерживается, чтобы не заплакать.

— Тебя как зовут? — как можно доброжелательнее спросил я.

— Коля, — дрожащими губами ответил тот, наивно посмотрев на меня огромными светлыми глазами.

— Потерпи немного, сейчас я промою ранки, и мы их аккуратно забинтуем.

— Я тегплю, я шильный, — закивал малыш, — когда мы шидели в подвале, мама говогила, што нельзя плакать, иначе пгидут злые огки и убьют всех. Я не плакал.

От этих слов у меня внутри всё сжалось и пришло в трепет.

— Ты действительно сильный, ты молодец, — легонько похлопал его по плечу. — Но сейчас можешь плакать. Тут ты под защитой. Мы не дадим никого убить!

— Я шильный, — во взгляде ребёнка появились надежда и ещё что-то, то ли радость, то ли облегчение.

— Конечно, ты просто молодец. Но иногда нужно покричать и поплакать, чтобы появились новые силы. Поэтому я тебе разрешаю, плачь.

Малыш доверчиво посмотрел на меня и во весь голос разревелся, пока я обрабатывал раны антисептиком.

Ещё через полчаса работы снова замутило, я почти телепортировался в уборную. Завтрак внутри уже отсутствовал, но выворачивало с такой силой, будто там уже плескался сытный обед. Еле успокоив бунтующее нутро, я хорошенько умылся и прополоскал рот. Наверное, ликом стал походить на какого-то гоблина, зелёный такой, страшный-страшный, и когда выходил в коридор, наткнулся на санитарку. Она, видимо, убирала туалет и была невольной свидетельницей низвергающихся из меня проблем.

— Эх, какие нежные сейчас мужики пошли. Ты, хлопец, не туда, видимо, попал. У нас тут не мёд и не по клавишам в монитор тыкать.

Я сглотнул, но всё же удержался от желчного комментария в ответ, лишь слабо улыбнувшись, сказал:

— С непривычки. А так… Если вас трамвай задавит, вы сначала вскрикните, раз задавит, два задавит, а потом привыкните.

И не дожидаясь ответа, отправился в приёмное. А там ждала старшая медсестра. Она сказала, что, наверное, пока приёмного с меня хватит, есть работа попроще: послеоперационный уход за ранами и штатные перевязки. Приведя в кабинет, сказала, что сейчас подойдут и отведут в корпус «П».

Через минуту в комнату зашёл парень, высокий, коренастый, одетый в белый халат и колпак.

— Тебя на перевязки направили?

Я кивнул:

— Да, меня, в корпус «П».

— Отлично. Готов?

— Да. А чего ж нет. Думаю, что всяко не будет такого, как в приёмном. Там сейчас час-пик.

— Нет, конечно, там же всего пять пациентов, — с некоторым напряжением произнёс пришедший.

— Вообще, отлично, — с воодушевлением произнёс я.

— А ты знаешь, что это за пациенты? — сквозь зубы спросил он.

— Нет. Я же у вас первый день. Как слепой котёнок, — ещё не понимая, что происходит ответил я.

— Орков будешь бинтовать, — отчеканил он.

— Артём! На секунду! — послышалось за дверями.

— Я сейчас… — парень вышел.

А я остался в комнате медленно соображая, что происходит. Вот, значит, как. Решили мне облегчить работу… После автобуса с раненными эвакуированными, которые таковыми стали по вине этих… А я теперь их бинтуй… Перед глазами возник мальчик, смотрящий испуганными глазами.

А потом в голове возникли другие картинки. Далёкого прошлого. Когда я сам был орком. В другой стране. В другом времени. Но сути это не меняло. Если бы вовремя не оказали помощь, меня бы уже сейчас тут просто не было. Да и клятву Гиппократа и международные конвенции никто не отменял. Сейчас в том корпусе были прежде всего люди, которым нужна медицинская помощь.

— Ну что, идём, — в комнату зашёл Артём, — или передумал? Не будешь?

— Я пришёл сюда оказывать медицинскую помощь, и готов её оказывать, — спокойно ответил я.

В палате действительно было пять человек. Стоял тяжёлый запах. И ощущалась очень напряжённая атмосфера. Молодые парни, лет двадцати-двадцати двух с травмами разной степени тяжести, лежали в угнетающей тишине. Она нарушалась только стонами. Когда один из них попытался заговорить, конвоир громко окрикнул: тишина в палате! И наступила тишина.

Без слёз на них смотреть было нельзя.

«Господи, да во имя чего же это всё происходит?!.»

— Надо обработать раны вот этим двоим, — Артём указал на койки.

У одного из них в истории болезни значилось осколочное кисти. У второго всё оказалось посерьёзнее: обширное осколочное левого бедра, плеча, половины лица.

— Лицо я сам обработаю, а ты потом остальное.

Артём быстро обработал изувеченную половину лица с пустой глазницей и вышел. А я занялся работой дальше. Хорошо, что меня уже стошнило ранее, и в желудке ничего не осталось. Очень хотелось сфотографировать ужасные зияющие раны, а потом показывать тем, кто считает, что война имеет какой-то смысл, пафосно бьёт себя в грудь и верит фальшивым лозунгам сми. Вот оно, её лицо, оскал войны. Молодой и цветущий, он мог бы что-то строить, что-то создавать, но разрушение всегда порождает разрушение. Судя по общему состоянию парня, прогнозы не очень хорошие.

Пока я работал, в палате неоднократно звучали громкие стоны и всхлипы.

Когда мы с Артёмом покидали корпус, я спросил его, когда «П»-пациентам давали последний раз обезболивающее. На что получил ответ: медикаментов не хватает, потому тем, у кого относительно несильные травмы — вчера.

«Ничего себе!»

Я вспомнил, как совсем недавно пришлось в срочном порядке удалять зуб, и какие ощущения возникли, когда отошёл наркоз. Как ни крепился, всё равно через два часа пришлось лететь в аптеку за обезболивающим. А тут… Сутки… с такими ранами, которые, как минимум, имеют достаточно обширную поверхность.

Вздрогнув и передёрнувшись от размышлений, я поступил, как истинный нацист, коим меня и моих соотечественников рисовали сми страны-агрессора, — поспешил в ближайшие аптеки искать сильные анальгетики. Но, чего и следовало ожидать, в ближайших пунктах их не оказалось. Тогда я позвонил Дизу и попросил поскорее купить что-то, продающееся без рецепта, в какой-то из аптек, расположенной недалеко от нас, и привезти.

Смена подходила к концу, когда заветные ампулы были доставлены. Половину из них я оставил в приёмной. А половину использовал для палаты в корпусе «П». Как же на меня смотрели Артём и конвоир… Но я прекрасно понимал, что сейчас испытывает злополучная пятёрка. Кроме жалости и досады у меня не осталось никаких чувств. И моя мягкая человеческая составляющая не дала бы спокойно заснуть, зная, что в этой чёртовой «П»-палате в напряжённой тишине без обезболивающих всю ночь корчится пятеро человек.

Смена в госпитале закончилась, а дома ожидала вторая, нужно было приготовить поесть бабуле из соседнего подъезда и Вите с её малышнёй. А ещё собрать вещи, чтобы завтра отнести в госпиталь для нуждающихся. Составить список медикаментов и материалов, которые посильно смогу купить, ведь их дефицит тоже ощущался.

В общем, покой мне только снился. Хотя после даже четырёхчасовой (половинной) смены меня трусило. Возможно, с непривычки, а возможно, и вправду мне надо по совету повнимательнее посмотреть на себя в зеркало…

Но, зайдя в комнату, я посмотрел не в него, а на неизменно цветущую фиалку. Она цвела мне на радость, доказывая, что мир прекрасен, что миру безразличны человеческие страсти. Увидев её, я ощутил, что настроение сразу поднялось и возник значительный прилив сил.

— Тобой чуть позже займусь, сейчас нужно успеть до комендантского часа покормить моих подопечных, — сказал я, и отправился на кухню.