07. Студенческие рассказы. "План"

Современным любителям «травки» может показаться странным, но еще тридцать лет назад мы совершенно не имели представления, что смолами от сгоревшей конопли можно забивать себе легкие, а дурманом каннабиса мозги. Но именно так все и было. В эмигрантских рассказах Алексея Толстого мы читали про белых офицеров-кокаинистов, с экранов телевизоров нам вещали о страшных наркоманах «загнивающего Запада».
Но все это было где-то там, в далекой, как Альфа-Центавра, Америке или не менее близкой Европе. В Советском Союзе наркомания, как и секс, напрочь отсутствовали. Из школьных учебников по истории мы знали, что заселившие эту землю славяне, выращивали коноплю, используя масло для приготовления пищи, а остальное шло на выделку канатов и изготовление полотна. Во времена Екатерины Великой коноплю приобретали французы по цене – рубль за тонну, чему сильно возмущался князь Потемкин, продвинутые европейцы и тогда скупали наше сырье, не рискуя приобретать низкокачественные веревки. Искусственно культивировать это растение, а затем курить его пыльцу нашим предкам и в голову не приходило.
Такими девственно чистыми мы оставались до начала перестройки и последующими за ней горбачевскими реформами, когда вдруг выяснилось, что в Средней Азии анашу курят повально все, начиная от старого дедушки и заканчивая октябрятами с юным Ильичем на груди. И вообще ученые доказали, что каннабис люди едят, нюхают и употребляют всяко разно уже почитай пятьдесят веков. А старик Авиценна использовал «драп» в медицинских целях еще во времена первых халифатов.
В Полтаву «план» привезли жители Средней Азии и сразу же принялись активно подсаживать на него местную славянскую молодежь. Наверное так происходило и по всему Союзу. Анаша пришлась по вкусу многим. От нее не было запаха, так что, поначалу милиция не могла определить причину странного состояния парней и девчат. После конопли не болела голова, а утром не мучил жестокий «бодун», как после водяры. На этом плюсы заканчивались. «План» являлся первой ступенькой по дороге к внутривенным инъекциям, а с этой тропки уже не было возврата. Курильщики анаши быстро превращались в вечно смеющихся идиотов, схожих с коротышками на острове Дураков из книги Носова. К тому же трудно было предугадать, как подействует крепкая «чуйка» на молодой организм того или иного индивидуума.
Некоторые впадали в лирическое состояние, так называемый «умняк», они часами рассматривали тусклую стену общежития, сочиняя стихи или новые философские парадигмы, о которых, впрочем, утром уже не помнили. Других сковывал дикий страх и несчастные студенты прятались, словно мыши, под пружинистыми кроватями, это состояние называлось – «изменой». Можно было докуриться до диких «галюнов», когда к любителю каннабиса являлись различные персонажи народного фольклора, начиная от старых добрых чертей, и заканчивая более современными вампирами.
Тогда курильщик мог попросту спутать балкон с дверью и отправиться в очень увлекательное, но увы, краткосрочное, путешествие вниз. Но в большинстве случаев ребята впадали в беспричинное веселье, которое из-за утраты чувства времени, казалось длилось много часов кряду. Изнемогшие от долгого смеха студенты громко икали и дергались, словно старые паралитики, возлежа на узких, общаговских кроватях.
Вместе с «отходняком» приходил и «жор». Будущие специалисты в отраслях агропромышленного комплекса СССР и так во все времена были не дураками поесть, но после «плана» начиналось полное безумие. Темно-коричневый «украинский», за двадцать копеек, съедался целиком, будто ребята только что покинули осажденный город, в котором долгое время голодали. Кислое кизиловое варенье казалось райским нектаром, а однажды «заготовители» даже умяли за милую душу килограммовую пачку сырых макарон, и хоть бы хны. И вправду говорят – доброй свинье все впрок.
Модных нынче «бульбуляторов», студенты тогда не знали, поэтому и довольствовались банальным «Беломором», который тут-же исчез из витрин табачных ларьков вслед за болгарскими сигаретами, которые местные «барыги» увозили в Польшу и Румынию на продажу.
Табак высыпали из папиросы и смешивали с анашой, в пропорции зависящей от крепости среднеазиатского наркотика и пожеланиями курильщика. Затем с гильзы приспускали тоненькую папиросную бумагу, увеличивая таким образом порцию, и аккуратно запрессовывали получившуюся смесь в самокрутку. В этом деле требовалась определенная сноровка и умение. Можно было рассыпать смесь, сломать папиросу или слабо утрамбовать. Таких «умельцев» жестоко высмеивали и лишали права «пыхать».
В получившейся самокрутке несколько раз прижимали гильзу и щедро слюнявили папиросную бумагу, чтобы смесь горела медленнее и не улетал в небо драгоценный «кайф». «Заряженная» папироса тут-же шла по кругу и через несколько минут вся компания покотом катилась от смеха. Развеселить курящих могла любая мелочь – пьяненький мужичок с трехлитровой банкой пива, облезлый кот, новый фонарный столб или ярко красный мотоцикл. Стоило засмеяться одному, как дружный хохот подхватывали остальные и через миг парковая скамейка сотрясалась от гогота здоровенных лоботрясов.
Когда «отравы» было мало находчивые студенты шли на хитрость и пускали «паровоз». Этим невинным словом называлось действие, когда один из участников вставлял себе в рот папиросу зажженной частью внутрь и и выдувал через гильзу дым стоящим в очереди товарищам. Штука эта было ядреная, после нее даже смеяться не хотелось. В голове резко взрывалась бомба, глаза на время утрачивали возможность созерцать сей яркий мир, а в уши самым наглым образом лезли отвратительные звуки из параллельных вселенных. Они имели форму, очертания и обладали дурной привычкой почем зря шататься в бедных мозгах курильщика «плана».
Потом немного «попускало», и на смену надоедливым звукам приходил страх. По спине градом катился противный пот, зубы ритмично стучали от необъяснимого ужаса, «измена» не таясь овладевала студентом. В такие минуты пугали безусые юнцы, толстые коты, тощие шавки и огромные грачи на темных ветвях дуба. Перейти дорогу было тяжелым испытанием. В те далекие времена и машин ездило не в пример меньше, да и носиться «Москвичи» и «жужики» не могли по-определению. Тем не менее, едва завидев вдалеке силуэт автомобиля курильщика охватывал ледяной ужас предчувствия неотвратимой гибели под колесами. Ноги сами бежали прочь от нагретого асфальта, а сердце мощно рвалось из груди.
В девяностом году прошлого столетия употребление анаши в уютной Полтаве так расширилось, что спрос многократно превысил очень скромное предложение. До Средней Азии было далеко, а местная конопля для дурмана не годилась. Селекционировать каннабис на благодатных плоскогорьях Турана первые индоевропейцы начали давно и за десятки веков смогли-таки научиться выращивать замечательную отраву. Но местные студенты столько времени не имели.
Местную коноплю курили мешками, но проку от этого занятия было немного. Кроме зверского кашля и пожелтевших зубов других эффектов не наблюдалось. Требовались сотни лет кропотливого труда и суровый отбор, либо же новые технологии. Студенты торгово-экономического института, как и многие другие на просторах разваливающегося Союза, выбрали второй путь.
«Технологи» моментально забросили конспекты по колбасе и фаршу и принялись жадно изучать литературу по разведению растений. В институтской библиотеке мигом исчезли пыльные книги по данной теме, а на небольшом пятачке за мусорными контейнерами появился аккуратный сад, сплошь засаженный коноплей. В общаге тут же пропала герань в горшках, вернее горшки остались, но росла в них, увы, не герань. Вряд ли Корнелиус так заботился о своем черном тюльпане, как студенты над первыми ростками культивированной конопли.
Преподаватели восторгались агрономическими занятиями будущих специалистов, они пока что, тоже оставались в неведении. Потом профессора и деканы стали замечать, что некоторые из студентов ведут себя, так сказать, не совсем адекватно. Одни оба академических часа боролись с безудержным хохотом, другие напротив сидели, мертво вцепившись в край стола, и с округлившимися глазами не отрываясь смотрели на профессора, заставляя последнего сбиваться с мысли, холодеть и думать о бренности бытия, а не об экономических концепциях советской экономики.
Первый урожай, собранный на пустыре и в горшках, показал, что наука и в правду является двигателем прогресса. Выращенная на зеленом чае, стрептоциде и баралгине "травка" «штырила» так крепко, что к вышеуказанным симптомам добавилось еще одно – кома. Это когда перекурившийся субъект уходил из этого неласкового мира и бродил по чужим галактикам в окружении чудесных зверей, верных друзей и благородных врагов. Одним словом, «Звездные войны» нервно отдыхали в сторонке, по сравнению с тем, что испытывал перебравший каннабиса студент.
Даже узбеки, отведав селекционированной в кратчайшие сроки «травки», признали ее лидерство перед среднеазиатской «чуйкой». Урожай удался на славу. Теперь даже те, кто раньше не «пыхал» по разным причинам, пристрастился к этому занятию.
В таком состоянии занятия любовью растягивались во времени и пространстве, и утром ослабевшая парочка с трудом переставляла ноги, дивясь своей ночной удали.
Но все хорошее рано или поздно заканчивается, а шила в мешке не утаишь. Вначале один из «технологов» поленился спускаться по лестнице и совершил изящный прыжок с третьего этажа. Юра поломал обе ноги, но даже не заметил этого. Он пошатался по двору, дал для профилактики кому-то в голову, а затем пошел спать.
Ночью действие наркотика закончилось и общежитие содрогнулось от жуткого воя протрезвевшего студента. Вызвали скорую. Где-то через час прибыла карета с обкурившимися «травой» врачом и санитаром. Они с трудом поднялись на третий этаж, некоторое время созерцали распухшие ноги «парашютиста», затем нагло заявили, что такую тушу тащить вниз не намерены, дескать, сами несите.
Но Юрку поднять оказалось невозможно. От внезапной боли он дернулся и потерял сознание. Саня Зампольский, накаченный крепыш немногим за двадцать, с тоской уставился на товарища. Он, как и Юрчик, попал в институт после Афганистана, для воинов-интернационалистов существовала специальная квота на поступление в ВУЗы страны. Благодаря «афганцам» славянам с трудом удавалось сдерживать ползучее наступление кавказцев, которых в общаге с каждым годом становилось все больше.
Саня сузил и без того раскосые щелочки глаз и попросил сделать товарищу обезболивающий укол. Ответом ему был наглый смех наркоманов со стажем, все морфиносодержащие препараты горе-доктора давно пустили «по-вене».
Зампольский с хрустом сжал кулаки, и как много ранее до него Владимир Ульянов, пошел иным путем. Санитара он слегка стукнул кулаком в грудь, после чего последний забылся в блаженной истоме, а врача схватил за щиколотку и вывесил в окно вниз головой.
Прозрачная полтавская ночь разорвалась отчаянным криком медработника, в таком положении даже каннабис перестал действовать. Саня качал отчаянно трепыхающегося санитара и мягко уговаривал поискать-таки обезболивающее. Бедняга обмочился и его крик постепенно сменился невнятным рыданием, нельзя было дать того, чего не существует в природе.
Сане надоело истязать врача, и он вернул его на «базу». Мужчина намертво вцепился в батарею и тихо скулил. Стресс вывел его из наркотического опьянения и молодой человек предложил замечательную «рацуху» - накурить пострадавшего коноплей, благо в ближайшем от окна углу рос полу оборванный кустик каннабиса.
Сказано-сделано. После трех затяжных «паровозов» Юрчик перестал орать благим матом и попытался подняться с явным желанием повторить полет и последующую прогулку. Перепуганные медработники погрузили его на носилки и под ободряющие пинки Сани, благополучно спустили вниз.
В деканате узнали про произошедшее от «стукачей», но ходу скандалу не дали, санитары благоразумно помалкивали, а больше пострадавших не имелось.
Затем местные конкуренты общаговских «вавиловых» совершили дерзкий налет на пустырь, полностью разорив плантации конопли. Это альтруистически настроенные студенты выращивали план для личного, так сказать, пользования, а в городе сей «бизнес» уже давно плотно подмяли под себя бандиты.
Ранние холода погубили последний каннабис и больше в общаге «дурь» не выращивали. Наступали другие времена, Союз приказал долго жить, и аморфная республика медленно вплывала в совершенно иную реальность. Стало не до «плана»…