05. Перевал. Глава третья

Глава 3

Попетляв по улицам, такси примчало меня к трехэтажной сталинке в районе домов старой застройки. С домофоном мне договариваться не пришлось – из подъезда как раз выходила молодая пара с ребенком.

На площадке третьего этажа было тихо, лишь где-то вверху над самой головой гулял в стропилах крыши беспокойный ветер.

Двери мне открыла невысокая сухонькая старушка с живым взглядом карих глаз на светлом морщинистом лице. Я в мыслях еще раз поблагодарил Марию за предварительный звонок, так как старушка без лишних расспросов пропустила меня в квартиру, хотя и видела первый раз в жизни.

Высокие потолки придавали комнатам со старинной мебелью величественный вид и создавали впечатление покоев замка или старого дворянского дома. Обстановка располагала к беседе.

Через несколько минут на столике между двух кресел возник поднос с чайным сервизом и приятно запахло бергамотом.

- О чем же вы хотели со мной поговорить? – нарушила молчание хозяйка, подавая мне чашку.

Я не стал выводить вряд ли нужный сейчас многосложный пейзаж речевых конструкций, тем более что предысторию моего визита она знала от Марии и просто спросил:

- Почему все-таки Ева?

Женщина не отвела взгляда, и я невольно уловил перемену в ее лице, будто всколыхнул своим вопросом что-то давно ушедшее из воспоминаний, но по-прежнему теплое и дорогое.

- Дима, - задумчиво протянула она, - он же был такой выдумщик и фантазер! И не только в технике. Во всем, что соприкасалось с его талантом, он искал и находил что-то интересное, неординарное, постоянно пребывал в творческом настроении. Вот и для меня он выдумал это ласковое имя-прозвище, приговаривая при этом: Ты моя Ева, самая первая и единственная женщина на земле. Мы очень любили друг друга. У меня и не было больше никого после его смерти.

Алешина говорила и говорила, вроде бы искренне, открыто, но вместе с тем я чувствовал какую-то напряженность в голосе, взгляде, скупых сдержанных жестах, словно она хотела сообщить что-то важное, доселе неизвестное, но никак не могла решиться.

Видимо где-то на пике внутренней борьбы в ее монологе возникла пауза. Было потрачено, наверное, минут пять или даже больше на томительное ожидание, прежде чем она заговорила вновь:

- Я, пожалуй, скажу вам, вот только будет ли сейчас правда иметь какое-то значение?

- А разве что-то другое кроме правды имеет значение? – с нарастающим внутри нетерпением ответил я.

- Да, вы, наверное, правы. Я и впустила вас сюда потому только, что не в силах больше хранить тайну. Лучше будет или хуже не знаю, но видимо не мне окончательно решать это.

Я не торопил ее, но при этом едва сдерживал себя, ожидая ответ, настолько сильно было мое любопытство и желание докопаться до сути.

- Послесловие только звучит загадочно, - наконец произнесла она, - на деле же это бессмысленный, красивый набор слов, не имеющий никакого значения.

- Как? И это все?! - я даже немного опешил, вступая в вязкую глину разочарования на своем пути.

Алешина, не обращая внимания на мою реакцию, продолжала:

- Но если знать или более чем внимательно присмотреться, можно увидеть общую взаимосвязь всех слов, особенно теперь, после того как вам стало известно про Еву.

Словно искра промелькнула в моей голове, невероятная близость чего-то важного, сделать к которому требовалось один только шаг. Я попросил дать мне несколько минут. Алешина замолчала, опустив глаза и задумавшись, медленно помешивая ложечкой остывающий чай.

Я открыл свой блокнот с ручной копией записки с намерением вникнуть в каждое слово, в каждую букву последней строчки. «Дорога новая есть в ночи и космосе в самом тихом отзвуке любви, Ева…»

И вдруг совершенно отчетливо и сразу увидел как заглавные буквы слов по порядку складываются передо мной в долгожданный искомый ответ: «Дневник в столе».

- Постойте! Это же шифр! Так вы знали все с самого начала? Ведь так? И нашли дневник?! – выпалил я, однозначно считая, что по-другому и быть не может.

Однако Алешина развеяла мои поспешные выводы отрицательным жестом головы.

- Его там не оказалось?! – все еще не отступал я.

- Не знаю, - добавила женщина, - я не искала его.

- Как же такое может быть? – выдавил я, ровным счетом ничего не понимая. - Но почему?!

Алешина неловко и как-то виновато поправила отворот ситцевой блузки, и тут только я заметил, как вздрагивают ее пальцы, тонкие и сухие, будто ветви старой осинки, и болью отдается в ней каждое слово.

Мне вдруг искренне стало жаль эту старую одинокую женщину, и я мысленно укорял себя за поспешную горячность.

- Утрату, которая постигла меня, да и всех нас от потери любимого человека уже ничем нельзя было восполнить. Я понимала, что даже если бы нашла и прочитала дневник, это не вернуло бы Диму. К тому же, кроме меня о самоубийстве никто ведь не знал, для всех он умер от инфаркта, - сказала Алешина.

- Вот как! – неподдельно удивился я. - Для меня это новость!

- Да, иначе, зачем же было все засекречивать. С меня тогда даже взяли подписку о неразглашении.

- И вы никому не сказали?

- Сразу нет. Да и ничего хорошего не произошло, когда я поделилась правдой через десять лет - новость эта свела в могилу его родителей, надолго поссорила меня с детьми и родственниками.

Я закусил губу и нахмурил брови, искренне сочувствуя Алешиной.

- А про дневник на протяжении стольких лет вы так и хранили молчание?

- Мне казалось, что так будет лучше для всех нас. Понимаете, тот, кто проводил расследование, совсем не был заинтересован в поиске истины. Я это почувствовала сразу. Личные мотивы ведь весьма скользкая и удобная формулировка, чтобы закрыть дело, оставить профессора Алешина в героях науки и больше к нему не возвращаться. А ведь то, что Дима спрятал дневник, говорит о многом. И не тот он был человек, чтобы вот так запросто свести счеты с жизнью. Здесь была причина, веская причина, о которой знали все, кто кроме него там находился. Он ведь тогда работал над каким-то секретным изобретением. Там, в стенах института, в тот день что-то произошло, я уверена в этом. Почему же тогда молчат другие? Вот и представьте, если ту главную и единственную правду, о коей вы говорите, он изложил в своем дневнике. Кому было бы лучше от правды, которую усиленно скрывали? – она покачала головой. - Нет, Дима сам поставил точку в этом деле. А дневник этот ни раньше, ни тем более теперь, ничего уже не значит.

- Зачем же тогда сейчас вы рассказали об этом?

- Я не знаю, поверите вы мне или нет, но на протяжении нескольких месяцев Дима стал очень часто сниться мне с той самой фразой на устах, что написал в послесловии. Только эта фраза и ничего больше, но он будто все время напоминает мне об этом. Это как незакрытый гештальт, понимаете? Незавершенная задача, работа или жизненная ситуация.

Теперь голос Алешиной звучал совсем по-другому: спокойно и мягко, будто упало с ее души непомерное бремя.

Я был впечатлен, как просто и грамотно говорила эта престарелая женщина преподаватель литературы в прошлом.

Она еще долго рассказывала о погибшем муже, выросших детях, внуках, все подливая мне горячего чая. А я, окидывая взглядом старинное убранство квартиры, вдруг понял, что здесь, как и в кабинете профессора, время будто остановилось, хотя прошло с той поры очень много лет. Дом и его хозяйка продолжали жить памятью безвозвратно ушедшего счастья, что обрели здесь когда-то.