03. Перевал. Глава вторая

Глава 2

Сегодня по календарю значился субботний день, и в здании было сравнительно пусто. На марше в районе второго этажа мне повстречались лишь двое мужчин в штатском, спускавшие вниз какие-то коробки, да в отдалении по коридору раздавался звук работающего принтера. На третьем этаже гуляла абсолютная пустота. Я без труда миновал коридор и, где-то на самой "Камчатке" длиннющего корпуса, уперся в нужную дверь со скромной табличкой «Заведующий конструкторским отделом профессор Д.А. Алешин». Эта часть здания значилась музеем института. Не зная этого заранее, я бы страшно удивился, увидев убранство профессорского кабинета.

Прошло более полувека, а здесь все оказалось нетронутым, словно вот-вот распахнется дверь и войдет молодой профессор. Сбросит мокрый дождевик, повесит на крючок шляпу и, закурив трубку, присядет за большой дубовый стол к бумагам и сложным чертежам. Даже потускневший от времени медный механический календарь застыл на той самой дате «2 февраля 1959». Напольные часы с маятником, возвышаясь возле голландской печи, лишь два раза в сутки показывали правильное время. Единственное окно здесь было плотно задрапировано, видимо во избежание вредного воздействия солнечных лучей на многолетние предметы интерьера.

Было слышно, как за черной портьерой по подоконнику неистово барабанил незримый дождь.

Я зажег основной свет и дополнительно включил настольную лампу. Бросил сумку на кожаный диван возле стены и осмотрелся.

Справа от входа высился внушительных размеров стеллаж, сплошь заставленный книгами. Рядом стояла тумба с картотекой этого богатства. В углу белела мойка под грустным и одиноким гусаком водопроводного крана. Над столом портрет Сталина смотрел на всякого входящего строго, но открыто. Я непроизвольно расправил плечи и поднял голову, будто предстоял разговор с великим вождем.

Насколько мне было известно, через неделю или раньше, в музее должна начаться реконструкция, так что увидеть и описать кабинет в его первоначальном виде, было большой удачей.

Присев за стол, я искренне восхитился его добротности и основательности. Массивная как гранитная плита столешница, длинный ящик посередине и узкие по бокам. Как человек немало пишущий я высоко оценил произведение старинного мебельного искусства и в другой раз, наверное, с удовольствием расположился бы здесь, но мысль о том, что именно за столом профессор оставил этот мир, подслабила мой решительный порыв. Решив, что с не меньшим удобством можно устроиться и на диване, я выгрузил из сумки на тумбочку свой скромный обед, походную кофеварку и достал блокнот.

Дверцы несгораемого шкафа возле стола были не заперты и, не теряя времени, я стал разбираться с содержимым.

Как я и рассчитывал, материалы расследования по факту гибели профессора находились здесь. На сегодняшний день рассекреченные в полном объеме и переданные в институт документы являлись ничем иным как музейным экспонатом. Правда, бумаги были в копиях, но и это меня вполне устраивало. Возможность ознакомиться с ними одним из первых изрядно подкупала. И вот я здесь у открытого сейфа, где письма, рабочие тетради, журналы испытаний, папка с материалами расследования и тот самый наградной «Люгер» теперь без единого патрона и со сточенным бойком – страшный музейный экспонат.

Объема для изучения оказалось предостаточно, и я немедленно приступил к работе. Однако даже через два часа напряженного анализа и сопоставления фактов я не только не продвинулся ни на шаг, но еще больше увяз в вопросах. Холодный прагматик по складу ума нисколько не пытающийся идеализировать действительность я однако никак не мог принять нелепый итог событий. С какой стати абсолютно здоровому, умному, образованному человеку пускать себе пулю в грудь? Посудите сами:

Отрывок из письма жены от 25 января 1959 года:

«…Дорогой я так рада, что к празднику ты уже будешь дома (видимо речь шла о 23 февраля - прим. автора) Лешка и Павлик так соскучились, даже достали и наточили твои коньки в ожидании совместных ледовых пробежек, помнишь, как в прошлом году? И все разговоры только о твоем приезде. Что же тогда говорить обо мне, если мне ты даже снишься! Приезжай скорее, мы тебя очень ждем! Нежно целую. Твоя Лена…».

Письмо матери от 27 января 1959 года:

«…Сынок, от тети Наташи тебе привет, а от отца отдельное спасибо. Те моторные сани и ледовый бур, которые ты смастерил, у него с мужиками на зимней рыбалке нынче вместо иконы. Ты у нас таланный, весь в деда, жаль не вернулся с войны родный. А еще, слава Богу, справили, наконец, печку в баньке. Знатный будет парок, как ты хотел…»

И еще много больше в том же ключе. Отличный семьянин, если говорить официально, а по-простому - счастливый человек. Никаких тебе выяснений отношений, разбитых сердец или семейных неурядиц. В других обстоятельствах оставалось бы только порадоваться такой идиллии.

В деле, на удивление, ни эти письма, ни выдержки из них вообще не фигурировали. В папке расследования среди протоколов, постановлений, допросов и экспертиз лежала одна единственная бумажка, чья важность, безусловно, была неумалимой, но которая ровным счетом ничего не объясняла, и лишь указывала на отсутствие криминала.

«Предсмертная записка» значилось в описи к делу.

Первое что я сделал, машинально сличил текст с записями в журналах. Безусловно, это почерк профессора, разве, что не такой аккуратный и ровный как обычно. Впрочем, все сомнения нивелировало заключение почерковедческой экспертизы на следующей странице.

«Близкие мои, простите меня, если сможете. Встаю перед вами на колени и всех вас мысленно обнимаю в последний раз. Прощайте!» - говорилось в записке.

Ни о чем! Я аж вскипел! Ну и расследование гибели специалиста высочайшего государственного уровня. Приложили записку и успокоились – «Самоубийство по личным мотивам». Даже намека не видно на попытку как следует разобраться.

Я еще раз быстро пробежал по тексту глазами и покачал головой – нет, как-то уж слишком все просто. С чего бы профессору стреляться? Прямо помешательство какое-то. А дальше и совсем непонятно. Послесловие в самом низу:

«Дорога новая есть в ночи и космосе в самом тихом отзвуке любви, Ева…». Дата 02.02.1959 г. и подпись - Д.А. Алешин.

Меня буквально затрясло, что за внезапно нахлынувшее мистико-поэтическое настроение у человека с дулом пистолета у самого сердца. Я встал и долго ходил из угла в угол по кабинету, а потом еще дольше смотрел не отрываясь на это последнее послание.

А может я сам излишне преувеличиваю и сгущаю краски, и дело в моем чрезмерном настрое отыскать загадку там, где ее нет, выдавая желаемое за действительное. Мало ли кто, по каким мотивам сводит счеты с жизнью. Ни статус, ни регалии не являются препятствием, чтобы нажать на спусковой крючок и отправиться в мир иной. Чужая душа потемки, одним словом. Однако именно в этом случае как-то уж слишком все просто, странно и неожиданно.

Дошла очередь до рабочих записей.

Я открыл журнал испытаний, подобравшись как можно ближе к фатальной дате.

"31.01.1959 г. – (за два дня до трагедии)

15:00 – поступил доклад с места (далее полигона) проведения первого пробного вылета от старшего группы В.И. Егорова. Подготовительные операции по готовности летательного аппарата «Бриз» (далее л/а «Бриз»), согласно программе испытаний, проведены в полном объеме. Л/а «Бриз» находится в стартовой готовности.

01.02.1959 г. – (за день до трагедии)

18:00 – В.И. Егоров доложил о выведении л/а «Бриз» в юго-западное предгорье высоты 924,3 полигона, на точку вылета.

19:00 – Д.А. Алешин с ассистирующей группой и членами комиссии (далее видимо в целях соблюдения секретности и неразглашения иных сведений перечислялись только фамилии участников) в помещении ЦУПа (Центр управления полетами) института приступили к проведению испытаний.

19:10 – начало проверки функционирования системы дистанционного управления, камер наблюдения, датчика координат.

19:25 – проверка закончена. Системы работают в заданном режиме, уровень радиосигнала достаточный.

19:30 – л/а «Бриз» произвел отрыв от поверхности земли при выключенных осветительных приборах. Видимость умеренная. Температура окружающего воздуха минус 25 градусов.

19:31 - Зависание на высоте 1000 м.

19:32 - Движение в южном направлении. Скорость 400 км/ч. Полет проходит нормально.

19:40 – Возвращение в точку вылета. Скорость 600 км/ч. Все системы работают исправно.

19:41 – Снижение до 30 метров над уровнем земли, движение на скорости 5 км/ч, проведение осмотра местности при естественных источниках света.

20:00 – Огибание высоты 924,3 и выход к подножию высоты 1096,7.

20:10 – Начало подъема вдоль линии склона к вершине на скорости 5 км/ч. Включение собственных источников света и проведение осмотра местности."

До указанного в этом пункте времени ведение журнала производилось самим профессором. Далее же записи, судя по почерку, вел другой человек.