02. Служу Советскому Союзу. Фотосессия в Неаполе

На судне, конечно, никто ничего не узнал. Я строго хранил врачебную тайну. Мы с Ларисой стали чаще общаться и не только по работе. Вместе играли в настольный теннис и ходили в бассейн, вместе готовили кофе у меня в медпункте, а вечерами подолгу стояли на юте, любуясь закатом.
Первый помощник капитана (проще говоря – замполит), которому по должности полагалось знать всё: кто, где, с кем и как, не мог этого не видеть, но почему-то молчал. В те времена на флоте законы были строгие, чуть, что не так, могли запросто списать на берег с закрытием визы. Тогда «прощай загранка»! Действовали «Правила поведения советского моряка», состоявшие сплошь из одних запретов. Туда нельзя ходить, там нельзя бывать, это нельзя смотреть…
В том числе, нельзя было поодиночке сходить на берег в иностранном порту. Списки на увольнение формировал тоже первый. Все мы, так или иначе, зависели от нашего «всевидящего ока» со звучной фамилией Гвоздь. Его опасался даже капитан – мало ли что он мог написать на «мастера» в своем послерейсовом донесении!
Между тем, наше судно подходило к берегам Италии, где предполагалась кратковременная стоянка. Накануне вечером я был вызван к первому за документами и пропуском для схода на берег. Подойдя к двери его каюты, я стоял и думал – вот сейчас он меня и «пригвоздит», как у нас говорили матросы, насчет неуставных отношений и их последствий пройдётся, а там неизвестно ещё чего он на меня «наскребал».
Опасения мои, как ни странно, оказались напрасны. Гвоздь был со мной вежлив, даже любезен. Усадил в мягкое кресло, открыл бутылку «нарзана», разрешил курить. Более того, оказалось, он отправляет меня в увольнение вместе с Ларисой.
«Я надеюсь, отводов и возражений не будет», – задал он традиционный вопрос и посмотрел на меня долгим многозначительным взглядом своих бесцветных, чуть навыкате глаз. Пауза затягивалась. Гвоздь сверлил меня глазами как бы подчеркивая, что знает всё и может сделать, что угодно и прямо сейчас отменить увольнение и аннулировать мою визу, а я делал глубокие затяжки, пускал дым в сторону приоткрытого иллюминатора и ждал, что будет дальше.
Между тем, первый продолжал удивлять меня. Рассказывал о красотах Неаполя, вспомнил великого пролетарского писателя Максима Горького бывавшего в Италии и потом предложил мне опробовать, подаренный ему перед рейсом, свой новенький «Canon».
Фотографировать я научился ещё в школе, когда меня от класса выбрали в редколлегию общешкольной газеты и выдали в пользование простенькую «Смену». С собой в рейс я взял «Зенит», но он не мог, конечно, соперничать с «японцем» – один объектив чего стоил!
«Пленку я зарядил новую, так что снимай себе на здоровье на всю, как говорится, катушку», – продолжал шутить Гвоздь, – а места интересные я тебе сейчас подскажу, подсаживайся поближе и смотри». С этими словами он достал карту – схему и стал водить по ней карандашом, делая отметки. Я пытался следить, а первый продолжал давать наставления, – « не бойся, не заблудишься, если что, Лариса подскажет и выведет»…
Мне оставалось только послушно кивать головой…
На следующий день с утра, мы с Ларисой, принарядившись, спускались по трапу, спиной ощущая завистливые взгляды вахтенных.
Погода стояла прекрасная, весенняя. Солнце было не жарким, а свежий ветерок с моря приятно холодил лицо. Небо над нами было прозрачным и такой невероятной голубизны, какую не встретишь больше нигде в мире.
Моя спутница, как опытный кинорежиссер безошибочно выбирала нужный ракурс и эффектно позировала на фоне серых коробок военных кораблей с белозвёздными флагами на флагштоках, стоявших на рейде вдоль живописного залива. В шелковом, плотно облегающим фигуру костюме, она красиво смотрелась в окружении синего моря и изумрудной зелени. Проходившие мимо мужчины пару раз восторженно подмигивали мне и щелкали языком.
Потом мы бродили по городу, поднимались по крутым уличным лестницам, пили кофе на набережной среди волосатых пальм, пробовали терпкое вино, отхлебывая по очереди из высокого стакана, и целовались под арками внутренних двориков у цветущих олеандр и азалий. И мне было наплевать на гонку вооружений и на все армии мира с их авианосцами, корветами и подводными лодками в придачу! Прямо на площади у старинного фонтана я забрасывал Ларису цветами жасмина, а пожилой уличный музыкант подыгрывал мне, наяривая на аккордеоне арии из «Риголетто».
Вечером, вернувшись на судно, я понес фотокамеру Гвоздю.
«Все в порядке?» – только и спросил он с порога и сразу, забрав «Canon», удалился, закрыв прямо перед моим носом дверь. А я уже всерьёз приготовился по-военному отрапортовать, – «служу Советскому Союзу!»
Утром следующего дня наш сухогруз вышел в море и взял курс на порт приписки М. По приходу в Союз, Лариса исчезла так же неожиданно, как и появилась. Говорили, что её срочно назначили на рейс в Бейрут. Проститься мы так и не успели. У меня не осталось ни её адреса, ни даже фотографии на память. Попросить фото у первого помощника капитана Гвоздя я как-то не решился...