02. Как выйти замуж за тридцать дней

Однажды, на дне рождения Героя, ко мне обратился его приятель, скромный гитарист, попросил посмотреть «рыбу», а заодно и дать ему почитать мои стихи, вдруг что родится. Повторюсь, ни одной тщеславной мысли ни приходило ко мне в голову, я помогала «из любви к искусству».

Итак, зависнув над одной особо сложной музыкальной фразой, мы с гитаристом, склонились голова к голове и изобретали разные варианты именно в тот момент, когда герой ворвался в кухню с белыми от бешенства и алкоголя глазами и точным броском послал стоящую табуретку прямиком в голову гитариста. Я поняла, что на этом праздник, видимо, окончен, и тихо выскользнула за дверь. Пока я шла по заснеженным улицам, представляя шекспировские страсти и алкогольные разборки, происходящие у музыканта, я вдруг почувствовала такое великое ощущения освобождения от всей этой затянувшейся мелодрамы, такой кайф от одиночества, что вдруг ясно поняла, что продолжения не будет.

В этих отношениях я была неоднократно свидетелем того, что перебравший герой устраивал драки и дебоши в квартирах, крушил мебель, бил морды своим собратьям по творчеству. Но, удивительное дело, ему всегда все прощали, и даже сочувствовали. Этого было мне совершенно не понять, но я и не принадлежала к этому миру, я лишь коснулась его кончиком платья.

Придя с утра к пострадавшему гитаристу, герой искренне ужаснулся битой морде друга и патетически вопросил – «Паша, брат, кто тебя так???» У него была очень удобная форма алкогольной амнезии - он не помнил никогда, что он натворил накануне. «Брат Паша», с трудом ворочая сбитой набок челюстью, поведал ему историю вчерашнего праздника. После прошения прощения, скупой слезы на небритой щеке, герой вспомнил, что я ушла, и, что скорее всего, вряд ли решусь на продолжение романа.

Небольшая ремарка. Поскольку отношения напоминали бесконечные американские горки, то и их попытки встроиться в нормальную реальную жизнь, выглядели соответственно. Так, мы ровно 13 раз подавали заявление в ЗАГСы разных районов, и было только два раза, когда мы просто не пришли , герой был на гастролях. Во всех остальных случаях он тащил меня в ЗАГС, где на глазах изумленных сотрудниц рвал в клочья и топтал наши заявления с криками «Никогда этого не будет» и подобными, с последующими повинными приходами с серенадами под окнами , ведрами роз и прочей атрибутикой своей безумноватой любви.

Так вот, после складывания паззлов из Пашиного рассказа, герой шестым похмельным чувством понял, что, скорее всего, продолжения отношений уже не будет, и поспешил ко мне с гитарой , с дежурным ведром роз , с Пашей в качестве Санчо-Панса и с покаянием, сердечным и искренним, как всегда.

Было ли это привычным жестом, или боязнью потери бесплатного автора, или действительно он все -таки думал, что наш союз будет идеальным? Я не знаю, честно. Но к тому моменту я уже полностью освободилась, как мне казалось, от этих бессмысленных камбэков. Я прокручивала всю ночь в голове вариант нашего будущего и ничего хорошего в этой картине не видела. Поэтому ведро роз не было принято, а на серенады окно не было открыто.

Я не буду говорить о том, что все это время мне было довольно больно, это странно, но я очень скучала. Скучала по чуткой нежности, по тому, что как бы сильно я не болела, рядом с ним я выздоравливала за сутки, по посвященным песням со сцены, по ночным поездкам в такси после концертов по мрачной и темной, но такой родной Москве. Скучала по тому, что он по первому зову прибегал, чтобы помочь мне с парализованной бабушкой, по тому, как восхищался стихами, как привозил невероятные по тем временам подарки с гастролей, по лучшему кофе по утрам, по звуку его хриплого голоса, по неприкаянной его голове у меня на коленях. Словом, мне было тяжело и очень хотелось назад. Но я понимала, но любая слабина – и это не только рай примирения, но и ад будущего, который теперь ясными картинками вставал перед глазами. И Я говорила «Нет», и боролась с болью расставания.