01. Как называется эта бурная река?

Моей сестре Эльзе

Я открываю глаза. Солнце бьет в окна, в доме светло и жарко. Мама с папой давно ушли на работу. Рядом потягивается сестренка Эльза.

- Давай скорее, попьем чай и на улицу пойдем, - говорит она.

Хотя сестренка младше меня на целых два года, она командирша. Пока я тянусь за ней, она успевает столько наворотить! Но приличие соблюдается: называет она меня «апа», то есть старшая сестра, а собираясь что-то делать, создаем видимость «коллегиальности» решения. Все равно попадет обеим одинаково! Поэтому мы живем сравнительно мирно. Я, тощая и белобрысая пигалица, слишком пуглива и медлительна, чтобы спорить или драться, а Эльза, возможно, просто снисходит к моей неприспособленности в этом мире.

Вот она решительно бежит к умывальнику, плещет в лицо водой, которая уже успела нагреться за ночь, и садится к столу. Зубы чищу в основном я, тюбик с зубной пастой уменьшается в размерах и совсем не беспокоит родителей. Впрочем, бывают у сестренки периоды потрясающей чистоплотности, и тогда держись, Мойдодыр! Запасам мыла и зубной пасты наносится ощутимый урон.

Пока я размываюсь в крохотном уголке, отгороженном прямо у входной двери, Эльза уже села за стол и мажет маслом кусок хлеба. Хлеб мама предусмотрительно нарезала: с ножом обращаться в свои семь лет я не особо умею. Хочу согреть чай на электрической плитке, но Эльза успела налить две чашки – себе и мне. Она легко относится к температуре напитка - бывает, если есть что-то вкусненькое, просит вечером у мамы:

- Не грей, мама, мне и водяной чай сойдет!

Это значит, можно налить немного заварки и сверху залить холодной кипяченой водой из большого чайника. Главное - это пряники или конфеты, а "чай" идет в сопровождение. Ведь больше всего на свете Эльза любит конфеты!

Мы выпиваем еле тепленький чай и выходим на улицу. Там нас уже ждут соседи: Риф, на год младше меня, и его сестренка Рима, ровесница Эльзы. Их укладывает спать и поднимает любимая нэнекэй* – бабушка Хунна, работящая смуглая старушка, добрый дух их большого семейства. Родители наших приятелей весь день на работе, а бабушка выполняет практически всю домашнюю работу, освободив дочек-учительниц и зятя. Поэтому наши приятели давно уже накормлены, и чай у них горячий, и блины с утра нажарены.

Посмотрели бы вы на этих родственничков! Ни за что не поверишь, что они из одной утробы! Риф – худой и настолько белобрысый, что впору за альбиноса принять. Летом его светлые волосы становятся совершенно белесыми. Он вечно что-то придумывает, сочиняет и легко наврет с три короба с самым убедительным видом, так что поверит любой слушающий! Все его истории нацелены на то, чтобы поднять авторитет рассказчика. Он часто летом бывает в родной деревне отца Бустанаеве, где живет поистине легендарная личность – его дядя Самат. То Риф с этим дядей чинил мотоцикл, то ездил на «Волге» куда-то неописуемо далеко. Мы только слушаем, разинув рты, и верим, и завидуем. Этого бравого дядю Самата, легкого, тонкого, в начищенных блестящих сапогах, имела счастье видеть только Эльза. Она-то постоянно пасется у Римы дома, а я, домоседка, сижу за книжкой. Самат поразил ее воображение, и Риф теперь имеет в лице Эльзы немого сторонника, когда завирается в своих рассказах о деревенских подвигах.

Рима - противоположность брату: смуглая до черноты, с огромными черными глазами и кудрявыми волосами, которые из-за их невесомой пушистости сразу становятся до ужаса лохматыми. Она тоже очень эмоциональная и непосредственная, но при этом трезвомыслие бабушки Хунны, кажется, перешло ей по наследству. Субординация соблюдается: Рима называет Рифа «абый» - старший брат. Так и положено в уважающей себя татарской семье! Но вот тощие брат и сестра одинаково, словно и не кормит их нэнекэй самым вкусным, самым сладким из всего съестного.

Не знаю, видна ли больничная гора из окна Римы и Рифа. Но мы с Эльзой каждый день по два, а летом и по три раза смотрим на нее, сидя за обеденным столом у окошка. Над невысокими крышами домов она словно сияет разноцветным песком! Высокая, крутая, а песчаный обрыв – желтый, розовый, почти малиновый, эти цвета плавно переходят друг в друга. И так красиво смотрится эта гора, так манит! Стоит она над мелкой речкой с названием Сару. Наверно, так назвали ее наши предки по желтому цвету ее воды в половодье**.

- Пошли на речку! – говорит Риф.

Как настоящий мужчина, он часто проявляет инициативу. Все согласны.

Мы живем через две улицы от речки, идти до нее довольно далеко, но завидовать ребятам, которые жили прямо рядом с Сару, нам не приходит в голову. Ведь добежать до нее можно за какие-то минуты, обжигая босые пятки в горячей пыли. Пыль в проулке деда Ахматхана*** знатная! Глубоко загребая ступнями, можно уже в ней получить такую огромную дозу летнего жара, чтобы хватило на всю зиму. Хоть купайся в этой замечательной щедрой пыли! И уютный он, этот проулочек: узкий и безлюдный, по краям зарос крапивой, которая одуряюще пахнет в зной .

Наше любимое занятие в жаркую пору - бежать через речку, подниматься на больничную гору по тропке, а потом с самой высокой кручи скатиться по горячему, мягкому песку. Можно сесть на корточки и ехать на согнутых ногах, а проще просто сесть попой в горячий песок, и уклон сам тебя снесет вниз.

Такого наслаждения я не помню больше ни при каких играх. Гора настолько крутая, что мы без задержек скатываемся до самого ее низа. В некоторых местах речка подходит к самому изножию горы, зазеваешься - скатишься прямо в воду, но мы осмотрительно выбираем курс левее или правее. Опять бежим вверх, съезжаем по песку с визгом и криками, и так до полного изнеможения.

- Ааа! – это Риму почти снесло к воде. – Помогите! Утону же!

Никто и ухом не ведет. Во-первых, каждый из нас сам в таком же положении, во-вторых, Рима в последние секунды тормозит смуглой пяткой и останавливается прямо в двадцати сантиметрах от воды. Да и утонуть она никак не может: хотя речка здесь сужается и чуть глубже, чем в других местах, но самое большее – до колена самой маленькой ростом Эльзе.

Теперь домой! Перепрыгивая по плоским камням, брошенным в воду, переходим речку. Наверно, эти камни уносит весной, когда Сару становится полноводной, бурной. Не поверите, однажды она так сильно бушевала, что течением унесло УАЗик «Скорой помощи», на котором наш сосед дядя Рафаэль обычно возил фельдшера к больному. А летом речонка становится маленьким ручейком, воробью по колено. Можно встать на самом большом камне и смотреть, как вода, журча, обтекает его некогда острые края. Если пройти дальше, под старые ивы, в их тени высмотреть мальков: они прячутся в прохладной воде.

- А почему же нет крупной рыбы, чтобы наловить и пожарить? – недоумеваем мы.

Дождавшись на обед папу, выспрашиваем об этом у него.

Папа объясняет, что мальки выросли из икринок, а икринки отложила крупная рыба, которая заходит в Сару во время половодья из большой реки, Быстрого Таныпа. Нет, непонятно. Почему тогда рыба оставила своих детей тут? Разве не жалко их? Но папа уже ушел, а вопрос остался, потом позабылся.

И хотя Риф, отчаянно расставляя руки, рассказывает, как он с любимым дядей Саматом поймал воооот такую щуку на реке Гарейке, тема крупной рыбы нам уже не интересна.

Наша мама работает в больнице. Кто придумал построить ее так далеко от жилых домов села, на другом берегу речки, да еще на высокой горе – нам неизвестно. Но так было всегда, и почтение к врачам и прочим работникам этого учреждения, кажется, только больше из-за его расположения над селом. Больной люд добирается до места лечения кто пешком, кто на лошади. Поскольку село тянется вдоль речки, мостов несколько. А как раз на нашем краю никакого тебе моста! Только по камням перебираются врачи сестрички на работу и обратно.

*Нэнекэй - бабулечка (тат. диал.), видимо, от русского "няня"
** Об этой реке писалось http://www.newauthor.ru/history/bez-otca-01
***Тот самый Ахматхан, в чью баню мы ходили http://www.newauthor.ru/lifestrory/banja-0