Конфуз

Лучшее место,

где можно хранить тайны,

это прошлое.

– Что ж вы, Афанасий Иванович, не веселы? Аль, голодны никак?

Рыжий извозчик хитро покосил глазом на станового и заискивающе ухмыльнулся во весь рот.

Бледный, грузный и разящий перегаром Афанасий Иванович плюхнулся на жесткую сидушку, как будто в жалости на спинную боль, глухо застонал и, вытирая обильный пот на лысине, просипел через силу:

– Гони, дура-ак! К фельдшеру скорее… – и вяло махнул батистовым платком.

– Не извольте гневаться, барин! – и, глянув еще раз, теперь с легким удивлением, рыжий хлестанул лошадь. – В момент доставлю. К фельдшеру. Прытью!

Лошаденка встрепенулась, словно почуяв неладное, нервно переступила передними ногами и потянула.

Извозчик перекинул вожжи из ладони в ладонь и снова обернулся:

– А чего же не к Игошиным, Афанасий Иванович? Ай, не скучно у них сейчас! Ай, весело… – попытался он пропеть бодрым тоном, но тут же осекся, поймав кислый, противный взгляд, брошенный из-под хмурых бровей станового.

– Гони ты скорее! – прошипел тот, медленно закатывая глаза: – Помираю!

И попытался, кряхтя, передвинуться на середину сиденья.

Рыжий залепетал:

– Аха, аха! Я же не… Сейчас я. Аха!

Извозчик, по всему видно, перепугался. Вся фамильярность его в раз улетучилась. Он съежился, крепче ухватил вожжи и втянув голову в плечи да желая угодить, погнал лошадь, нахлестывая с шёпотливым приговором:

– Эй, пошла, пошла-с. Пошла-а!

Пролетка миновала усадьбу, простучала по центральной и свернула в проулок. А вот там Афанасий Иванович изменился. Тупая боль, что уже почитай целый час выворачивала его наизнанку, словно кухарка зайца перед тем как нашпиговать картошкой, вдруг ухнулась в самый низ живота. Зато в груди просветлело, дыхание отпустило и сделалось резкое зрение. Становой нерешительно замер. Легкая тень радости побежала по его бескровному челу: «Господи, прости-отпусти грешного. Может и не помру сегодня? – начал соображать он. Но… тут же почуял, что собирается новая напасть… может и похуже прежней. Не прошло и минуты, как ему резко, внезапно и совершенно невыносимо захотелось… по большому.

Мочи не было как приперло. Афанасий Иванович поднатужился и, крякнув, закинул одну ногу на другую. Потом крепко сжал ягодицы, выпрямил спину по струнке и приготовился стерпеть. Ему хотелось заорать: «Стой!» Но он уже не мог. А вместо того сжался до онемения, да так, что наглухо передавил себе дыхание.

«Штаны-то ведь не за копейку куплены» – откуда-то вперилась дурная мысль. Афанасий Иванович терпел, потел как водокачка, но этому резону безумно радовался. «Теперь точно не помру» – ликовал он в душе. Кроме пьяной и слегка помятой души, места в нем не осталось ни капли. Все остальное нутро станового переполнило жуткое давление.

Афанасий Иванович так и не успел выбрать окончательно, что ему сделать: дотерпеть, порадоваться, или обделаться со свистом прямо тут, в пролетке, за спиной рыжего извозчика. Ясно было одно – может выйти конфуз!

А колеса тем временем соскочили с брусчатки и мягко покатили по переулку.

Это помогло Афанасию Ивановичу терпеть. С лица его продолжал течь пот, руки, крепко-накрепко сжав платок, сиротливо притулились к животу. «До фельдшера не дотянуть. Да и на кой чёрт!» – отчаялся он, пустил вдруг протяжного, звонкого «голубка» и неловко засипел:

– Туда сверни! За угол!

При этом уронил платок, махнув неловко. Рыжий, видать, о чем-то догадался. Да и не мудрено, – запах перегара у него за спиной стыдливо отступал прочь. Он торопливо дернул вожжу, и коляска кинулась за лошадью в поворот.

Там местность всё больше склонялась к реке, а справа потянулся косой забор, заросший бурьяном.

– Туда! – прошептал становой.

Рыжий, стараясь не зацепить колесом трухлявый столб, вскрикнул:

– Куда-с-с, лешая? Пошла! – и тут же вежливо справился: – Не к речке ли, Афанасиваныч?

– Ну!

Дрожки поравнялись с кудлатой ивой за огородом и пассажир, не разнимая пухлых коленок, велел остановиться. Ему пришлось выдохнуть со всей мочи, чтобы повернуться на бок. Рыжий, бросив вожжи на колени, участливо наблюдал.

И вот тут Афанасий Иванович совершил роковую ошибку.

Забыв радость, терпя напряжение и злясь на извозчика, что тот, дурак, оказался рядом в неподходящий момент он, вместо того, чтобы вылезать медленно, в сердцах скользнул задницей по краю сиденья и прыгнул на обе ноги. Как только подошвы сапог коснулись твердой земли, организм Афанасия Ивановича встрепенулся, словно мокрый воробей, и… разом опустел в большом количестве. С одобрительным, протяжным звуком.

Пока извозчик слушал мелодию, его лицо непроизвольно вытягивалось, глаза округлялись, а рот открывался. По окончании концерта, свидетель мигом захлопнул челюсть, с восторгом глядя в нижнюю половину страдальца.

А тот невольно уже смотрел куда-то вдаль, не в силах скрыть святую тень умиления. Конфуз, как ни крути, а случился. Что уж теперь-то.

Миг наслаждения испортил рыжий. Возьми и ляпни:

– С облегчением, вас, Афанасий Иваныч!

Тот мигом потерял ореол нежного сияния на лице и нервно гаркнул:

– Пошел ты!

Покуда рыжий соображал, как быть, Афанасий Иванович, явственно ощущая жидкий и очень неудобный груз ответственности в плисовых шароварах, потрусил мелким аллюром сквозь кусты к речке. А в толстощекой голове его забрякали мелкие радости: «Ладно порты надел с подвязками... может хоть в сапоги не насыплется… не за копейку же…»

Рыжий привстал на козлах и проводил взглядом лысину станового среди ивовых кустов. Трепет листвы затих вместе с шагами, а скоро воздух порвал радостный свист соловья. Извозчик сел, тоскливо усмехнулся и стал ждать.

«Гривенный-то хорошо бы получить за хлопоты» – задумчиво бормотал он полчаса спустя. Неприглядная мысль, что пассажир уж не вернётся сегодня и денежка его плакала, приходила неохотно. Тем временем вечерело, прохлада от реки уже поднималась в улицу и надеяться, по всему, стало бесполезно.

Извозчик поджал нижнюю губу, хмыкнул в сердцах и оглядел сидение коляски. На полу валялся скомканный батистовый платок. Рыжий перегнулся, поднял его и поднес к глазам. «Да уж, кто-то обделался и я на бобах… Эх, Афанасий Иваныч, Афанасий Иваныч. А ещё в чинах! Ну, да ладно, чего уж, – вдруг, ни с того, ни с сего, повеселел он. – Вот тебе!

Рыжий смачно плюнул в платок, свернул его в кулаке и бросил на траву:

– Лопушком утрешься, барин!

Потом, с довольной усмешкой, стал разворачивать лошадь и покрикивать: «Пошла-а! Пошла-с-с!»