06. Студенческие рассказы. Зачет

Солнце по-майски жгло асфальт, заглушая тонкий аромат весеннего цветения и навевая июльской жарой, ледяным пивом и донельзя забитым пляжем. Поливальные машины с утра облили город холодной водой, но к девяти часам влага успела испариться, оставив после себя лишь крошечные лужицы на обочинах дорог.
Конец мая одна тысяча девятьсот девяностого года выдался очень горячим и народ спасался купанием в еще холодной Ворскле, прохладительными напитками и тотальным оголением, что, конечно, могли позволить себе далеко не все. Длинноногие полтавчанки в жестоких мини-юбках и обтягивающих высокие бюсты топиках, вводили несчастных мужчин в состояние ступора. Особенно страдали от этого водители, вынужденные подолгу созерцать полуобнаженных девушек во время стояния на светофорах.
В аудиториях настежь отворяли высокие окна в тщетной надежде хоть немного охладить помещение. Студенты торгово-экономического института страдали от жары точно также, как и остальные горожане, но меньше обращали на это внимания, у них была другая «запара». Как всегда, внезапно наступило стихийное бедствие, называемое сессией.
Вроде бы недавно были зимние экзамены, долгие пересдачи, бессонные ночи и отчаянная борьба за сохранение сорокарублевой стипендии. Будто вчера это было, а тут на тебе, опять сессия.
Первокурсники заготовительного факультета шумно толпились возле кафедры информатики, ожидая своего «препода». Вновь листали затрёпанные конспекты, поправляли шпоры, неумело крестились и повторяли различные заклинания, которые, как ожидалось, помогут сдать злополучный зачет.
Леша мрачно стоял поодаль и грустно смотрел на залитую солнцем улицу, гостиницу «Киев» и спешащих на работу полтавчан. Тонкий конспект беззаботно валялся на крашеном подоконнике, его хозяин даже не потрудился сегодня и заглянуть в тетрадь. Чего он там не видел? Одни формулы, без конца и края. Казалось легче изучить китайские иероглифы, чем овладеть совершенно непонятным языком Бейсика.
Поэтому Кононенко сейчас ломал голову не над тем, как получше запомнить странные символы, а как бы вывернуться и сдать-таки проклятый зачет. Иван Петрович Ребрик, так звали экзаменующего их преподавателя, опаздывал. Высокий и худощавый, с осунувшимся от частого употребления алкоголя лицом, он немного напоминал Кису Воробьянинова. В отличие от последнего «препод» обладал железной волей, неукротимостью и страстью к коньяку, деньгам и толстозадым студенткам.
Сдать ему экзамен было не сложно, стоило это всего пятьдесят рублей, или три бутылки коньяка. Зачет обходился в «четвертной», меньше двух пузырей «конины». Означенную сумму студент интимно засовывал в приоткрытую «шухляду», а пакет с «горючим» и вовсе ставил под стол. Иван Петрович не боялся никого и ничего, но с первокурсников мзду не брал. Принципиально. Что послужило тому причиной, оставалось тайной, история была мутная и почти забылась за давностью лет. Студенты первого года обучения из шкуры вон лезли, пытаясь выйти на нужных людей, которые помогли бы решить вопрос с Ребриком. Некоторым это удавалось, но большинству приходилось безуспешно грызть «гранит науки».
Иван Петрович нервно протолкался к кабинету и резким движением открыл оббитую старым дерматином дверь. Ребята молча стали занимать места в обширной аудитории. Леша плюхнулся за свой стол и мрачно уставился в окно. Солнечные зайчики весело шарили по свежевыбеленным стенам, шустро отскакивали и вновь убегали за чисто вымытую гладь окна.
Те немногие формулы, что запомнились после ночной «зубрежки», враз разбежались, как тараканы, следуя, очевидно, за шаловливыми бликами.
Пока дежурные раздавали задания, Иван Петрович уселся в продавленное кресло и сжал лысую голову пергаментными ладонями с пожелтевшими от въевшегося никотина ногтями. Ему было плохо. Он перебрал вчера свою норму ровно на пол бутылки и сейчас жестоко страдал от этого.
Маленькие медные молоточки синхронно дубасили его по вискам, в глазах двоилось, сердце рьяно пыталось выскочить из груди, а во рту ощущалась отвратительная горечь. Ребрик с трудом поднял голову и вперил свой затуманенный взгляд в пузатый графин с желтой тепловатой водой. Одним глотком он опрокинул его содержимое в широко раскрытый рот и громко отрыгнул. Первые ряды накрыла жуткая смесь вчерашнего перегара, заставив ребят зажать носы.
Иван Петрович отодвинул пустой графин и придвинул синюю вазу с сиротливо торчащими гвоздиками, которые студенты в складчину купили на ближайшем рынке. Цветы без особых церемоний отправились на пол, а Ребрик жадно припал к широкому горлышку и его кадык задвигался в такт громадным глоткам. Измученный «бодуном» преподаватель с трудом отодвинул синюю емкость и задумчиво посмотрел на стол. Воды больше не было, а жажда мучимого похмельем человека не уменьшилась ни на йоту.
Леша, который не написал ни строчки, наблюдал это зрелище с интересом, достойным лучшего применения. Вопросы, доставшиеся ему, все равно были одинаково не понятны. Первокурсник вздрогнул и его вдруг озарило, это был тот самый шанс, которым грех не воспользоваться. Кононенко рывком вскочил и уже через секунду оказался возле широкого преподавательского стола.
- Давайте я воды принесу, - скороговоркой выпалил он и не дожидаясь разрешения, схватил обеими руками синюю вазу, прозрачный графин для его плана не подходил.
Иван Петрович судорожно ослабил узел безвкусного желтого галстука и тупо посмотрел на своего студента. Леша не часто баловал преподавателей своим присутствием и многие из них вообще не помнили столь яркую личность. Но Ребрик сейчас и маму родную вряд ли бы узнал, поэтому только кивнул и шумно выдохнул:
- Побыстрей.
Леше не пришлось повторять дважды. Сейчас именно от скорости зависел успех всего задуманного, если он задержится, то «препод» отправит за водой кого-то другого, благо оставался еще графин с желтоватым осадком на дне. Кононенко сам не помнил, как оказался на улице, и не сбавляя темпа бросился к пивной бочке. Возле нее выстроилась мрачная очередь опухших мужичков с нервно подрагивающими конечностями. Стоять в ней никак не входило в планы студента, и Леша пошел ва-банк:
- Пропустите, товарищи, пожалуйста, - он резко махнул синей вазой.
- Еще чего, - выразил общее мнение тощий гражданин в пузырчатых «трениках» и грязно-белой майке. – Вставай в очередь, как все, ишь ты, какой шустрый.
Леша замер, лихорадочно размышляя, чем подкупить суровых любителей пива, и решил сказать правду, ну, или почти правду:
- У нас преподавателю на экзамене плохо стало, перебрал вчера. Сказал, если ему опохмелиться не принесем – помрет, как пить даст помрет.
Услышав эти слова народ прочувственно заволновался:
- Бери! О чем разговор! Пропустите студента!
Толпа раздвинулась, и Леша протянул вазу громадной тетке в дырявом фартуке. Пьяницы доброжелательно поглядывали на студента, восхищаясь таким добрым парнем, беспокоящемся о своем учителе. Кононенко взял враз похолодевшую вазу и только собрался в обратный путь, как его окликнули:
- Стой, паря!
Леша обернулся и увидел темноволосого мужчину в традиционной кепке «аэродром», небрежно сдвинутой на бок. Моду на эти головные уборы завезли в Полтаву заезжие цветочники с Кавказа. «Аэродромы» прижились и теперь считались сугубо местным нарядом.
- На-ка, - он вытащил из-за пояса узкую армейскую фляжку, осторожно открутил крышку и уверенным движением плеснул в емкость с пивом нечто очень вонючее.
- Что это? – охнул Леша.
- «Сэм», - шепнул мужичок, и доверительно добавил: - я в брагу карбид добавляю, чтобы, значит, бродило быстрее. По башке шибает – страх! Твоему учителю враз полегчает, не сомневайся! – темноволосый подмигнул остолбеневшему Кононенко и вернулся в очередь
Леша на миг замер, времени менять пиво не было. К тому же неизвестно, как воспримет очередь такое неразумное поведение студента если он сейчас выльет «ерш». Но стоять столбом он тоже не мог. Первокурсник тяжело вздохнул и мысленно махнул рукой: - «Будь, как будет».
В аудиторию Кононенко ворвался без стука и сразу посмотрел на стол «препода». На нем красовался пустой графин, а чуть дальше горели бешенством мутные глаза Ребрика.
- Тебя только за смертью посылать…, давай!
Леша мягко поставил на край стола запотевший графин и задом попятился к своему месту. Сердце его бешено стучало, предвидеть реакцию Ивана Петровича было невозможно. А ну как он разъяриться и вообще выставит его за дверь. Тогда ни в жизнь не пересдашь. Кононенко опустился на стол и исподтишка принялся наблюдать за преподавателем.
Тот не стал изучать содержимое вазы, а не мудрствуя лукаво, приложился к синему стеклу. Сделав несколько мощных глотков, он замер, как подстреленная птица и осторожно вернул вазу на стол. Потом медленно вытер пену с губ и понюхал пиво с карбидной самогонкой. Кривой нос Ребрика отчаянно дернулся, но судя по всему его обладатель остался доволен ароматом «ерша», потому, что снова принялся поглощать его.
Теперь «препод» надолго припал к вазе, будто страстный любовник к губам юной девы. Располовинив «мерку» Иван Петрович ожил. По гладкой лысине потекли тонкие струйки пота, лицо раскраснелось, дыхание стало ровнее, а узкие глазки масляно заблестели. Он щурясь оглядел студентов, силясь обнаружить своего спасителя, но так и нашел его, в глазах троилось. Ребрик в два захода допил «ерш», и окончательно забалдел, карбид действительно оказался сильной штукой.
Преподаватель откинулся на спинку стула и нагло закурил. Студенты зашушукались, такого «цирка» видеть им еще не доводилось. Иван Петрович всегда слыл большим оригиналом, но, чтобы курить на зачете… Это было чем-то новым. Но Ребрику было плевать. Ему стало совсем хорошо, и это главное…
- Кто пи…, воду принес!? – рявкнул враз повеселевший «препод». Леша замер, но взял себя в руки и не смело поднял руку.
- Фамилия? – озорно выкрикнул пьянеющий прямо на глазах Иван Петрович. Он поднялся и слегка покачиваясь двинулся к первокурснику.
- Кононенко, - выдавил из себя Леша.
- Подлец ты, Кононенко! – враз помолодевший голос пьянючего «препода» подлетел к потолку. – Редкий подлец! Но зришь в корень.
Распаляясь он вытащил чернильную ручку и резко пролаял:
- Зачетку, быстро!
Дрожащими от радости руками Леша вытащил из рюкзака зачетку и протянул ее Ребрику. Тот размашисто расписался и по-ковбойски бросил книжицу на стол. Кононенко, не веря своему счастью, мигом выскочил из жаркого кабинета и легко, как птица, понесся по солнечной улице.
Уже сев в троллейбус он развернул зачет и в ужасе замер… Яркие лучи перестали светить в затертое окно, мир потускнел и съежился, летние краски посерели. Пьяный в дупель Ребрик поставил свой автограф аккурат на его фотографии…