Прятки

“Нет, это я ударил, ха-ха!”
“Ты маешься!”
“Побежали!”
Мальчишки и девчонки радостно закричали, разбежались, озираясь – куда нырнуть, где спрятаться? Два фонаря, будто две тусклых луны, скудно освещали подъезд старой четырехэтажки, фуру-двадцатитонку, запаркованную перед фасадом, широкую чугунную лавочку, огороды. Настоящий ночной парк развлечений!
Дети играли в московские прятки. Правила простые – ты стоишь лицом к стене с закрытыми глазами, и громко считаешь до десяти. За твоей спиной галдят все остальные, прыгают, хлопают в ладоши, кто-то истошно вопит тебе в ухо. Вдруг удар по спине – сильно и больно. Повернулся – а все дружно кричат “я-я-я-я-я”, и тебе нужно отгадать, кто ударил. Угадал – мается он. Не угадал – ты.
И тот, кто мается, “ловец”, должен оббежать четырехэтажку два раза, а после этого найти всех спрятавшихся, но прятаться далеко нельзя – только на площадке перед домом, да вокруг четырехэтажки. Многие даже нарочно переодевались в темную одежду, чтобы стать незаметнее, ведь играли после захода солнца, и два мутных фонаря превращали тени в ужасных монстров, а каждый шорох казался замогильным хрипом.

Андрей, задыхаясь, бежал второй круг, опасно срезая углы, рискуя споткнуться в темноте – хотел застать ребят врасплох, выбежать из-за угла дома и тут же, по шорохам, кряхтению и возне понять, кто и куда спрятался.
Почти оббежав здание, мальчик услышал, что в кустах боярышника кто-то шуршит. Верх мастерства – спрятаться прямо перед ловцом; фасад был хоть как-то освещен, а вот за домом было темно, как в склепе, и в удачные ночи ты мог затаиться в кустах, или даже просто сесть у стены дома, а мимо тебя проносился ничего не подозревающий ловец.
Андрей остановился, присел на одно колено и сделал вид, будто завязывает шнурки. Вглядываясь в чернильную темноту, он старался заметить в густой листве любую светлую краску: подошву кроссовок, белки глаз, а может даже зубы. Не зря все опытные игроки в прятки знают, что улыбаться в темноте нельзя!
В кустах кто-то хихикнул. Андрей выстрелил, как пружина, в два шага долетел до кустов и с громким улюлюканьем ворвался в заросли, чуть не разодрав футболку о шипы.
В кустах никого не было.
Послышалось? А может кто-то успел убежать, уползти в кромешной темноте? Ладно, ещё поквитаемся!

Мальчик вылетел из-за угла. Ах, никого! Конечно! Пока охотился за привидениями, ребята уже успели бы себе землянку вырыть.
Быть ловцом не так интересно, как прятаться, но Андрею нравилось. Тебя бояться, избегают, дрожат от одного твоего вида. Ты ходишь в полный рост, вдумчиво оглядываешь всё вокруг, как первобытный вождь, обходящий владения племени. Встать в полный рост – куда там, остальные вынуждены ползать в пыли, лежать в холодной траве, на четвереньках перебегать от укрытия к укрытию, боясь быть услышанными. Андрей представлял себя то вампиром, то маньяком, и наслаждался ночью и страхом.
И вот ты, первобытный вождь, способный вселить ужас одним своим видом, степенно подходишь к пыльной кабине фуры, на мгновение замираешь, а потом резко заглядываешь за её край. Ага! Никого. Конечно, никого: кто-то лежал под фурой и заметил ноги, или услышал шорох шагов. Даже если за машиной кто-то был, то он давно переполз под лавку – там настолько темно, что заметить человека можно только в упор. Сейчас проверим.
Андрей подкрался к лавочке. Он испытывал восторг, представляя, что кто-то лежит под лавкой и дрожит, смотря на него. Мальчик склонился перед остовом лавочки, пристально вглядываясь в темноту, пытаясь хоть что-то разобрать. Сердце молотило в груди. “Есть тут кто?” — вкрадчиво спросил он. Под лавочкой никого не было.
Или всё-таки был, но не отзывался?
Как он ни щурился, но не мог ничего разглядеть – ни очертаний остова лавочки, ни смятых пачек сигарет, ни травы. Такая вязкая темнота, будто мазут. Андрей придвинулся ещё ближе и тихий шелест осенних листьев на мгновение показался страшно знакомым: недавно они похоронили бабушку, и в последние дни она дышала с таким же звуком – хрипло, неглубоко, больно, и очень-очень тихо; дышала, словно испытывая мерзкое ощущение от воздуха, будто отплевываясь. По спине мальчика пробежали мурашки и он отпрянул от лавочки.
Конечно, это всё причудилось. Рядом с лавочкой рос тополь, листва шелестела на ветру — вот фантазия и разыгралась.
Но Андрей всё равно вернулся к освещенному подъезду. Глубоко вздохнув, он сам себе улыбнулся – вот это струхнул! Было непривычно тихо, будто играл только с ровесниками. А ведь кто-то из ребят помладше уже должен был себя показать, крикнуть страшным голосом, завыть, пробежать в темноте. Малыши не могут долго выжидать, особенно прохладной ночью.
В городе было не так уж много фонарей, да и четырехэтажка располагалась на отшибе, поэтому вокруг было темным-темно, и казалось, что дом может быть хоть на другой планете.
Мальчик привстал на цыпочки и вгляделся в темное окно первого этажа: первая комната пустовала, а в следующей дядя Макарыч, водитель фуры, смотрел телевизор, развалившись на диване. Андрей мог хоть сейчас постучаться в окно, улыбнуться, помахать. Макарыч хорошо к нему относился. Просто водитель не знал, что это именно Андрей запихнул ему в выхлопную трубу пару картофелин. Мальчик хихикнул.
Заглянул за угол. Темно. Чуть в стороне лежало несколько старых бетонных плит. На него глядели два зеленых огонька. “Кис-кис-кис”. Наверное, одна из бездомных кошек, раз её в такой холод домой никто не загнал. Сидит на плите и для неё всё светло, как днем. Вот бы мне кошачье зрение!
Зеленые глаза пристально смотрели на него. Он начал неторопясть красться к огонькам, почти не дыша. Так темно.
И тут к двум огонькам добавился третий, посередине. А потом существо зарычало и двинулось вперед.
Но Андрей уже бежал, не оглядываясь.


***


На темной стороне дома мальчик пытался поймать дыхание. Он разбил локоть об угол дома, пока бежал, и сейчас чувстовал, как теплые жирные капли бегут по предплечью. Едва поймав дыхание, Андрей прохрипел: «Пацаны, Леся, выходите быстрее! Я не играю больше». Никто не ответил. Неужели они не слышат?
Мальчик отбежал дальше от дома, на площадку. Длинная изогнутая металлическая лесенка казалась ему чем-то вроде средневековой неприступной крепости: Андрей умел ходить по ней без рук, мог спрыгнуть с её двухметровой высоты и, развернувшись в полете, ухватиться за трубы. Ни одна тварь его здесь не достанет.
Но в темноте показалось, что лесенка будто бы выгнулась, потянулась; луна выглянула из-за облаков, и отблики на трубах заиграли жутко, будто на блестящей чешуе. Мальчик не решился подойти к лесенке. А ведь за ней была ещё металлическая горка, песочница, качели – укрытые деревьями и почти неразличимые.
Да где же все? Он ущипнул себя за руку. Все окна четырехэтажки были темны – и это в десять часов! Он никак не мог выбросить из головы три зеленых огонька. Это существо – что это? Оно будто прогнало его за дом, отрезало путь к освещенной площадке. Ох, как рука ноет...
– Привет. Как тебя зовут?
Андрей аж подпрыгнул. Перед ним стоял крохотный мальчишка, лет шести, а может и младше – совсем обыкновенный. Откуда он взялся?
– Андрей. А ты кто?
– Хочешь с нами поиграть? — мальчуган расплылся в улыбке.
Вдалеке послышался шум автомобиля. Андрей вдруг понял, что просто по-детски испугался непонятно чего. Вот трус. А вот малыш ничего не боится, гуляет себе по площадке.
– Где твои родители? Ты что здесь бродишь?
– Родители? — малыш задумался, забавно сморщив лоб, – Не здесь. — наконец ответил он.
Смешной. Наверное, родители где-нибудь рядом, а он отбился, заплутал в темноте. А ведь его сейчас ищут! Вот взбучку ему устроят! Андрей был лишь немного старше, но чувствовал себя взрослым – а взрослые всегда помогают детям. Он придумал, что отведёт малыша к Макарычу – а тот позвонит участковому.
– Пошли, я отведу тебя на ту сторону, — Андрей протянул руку.
– Мне нельзя на ту сторону, — малыш ответил будто бы с обидой, отпихнув протянутую руку.
– Почему?
Глаза Андрея привыкали к темноте, и он заметил, что малыш безотрывно смотрит на залитый кровью локоть мальчика, одновременно с серьезным лицом шевеля губами, будто подбирая правильные слова:
– На той стороне ещё светло. У тебя кровь. Скоро будет ночь. Лучше пойдем играть с нами, — снова позвал малыш и кивнул в сторону площадки.
Андрей обернулся и зажал рот руками. За площадкой стояли дети – мальчики и девочки, незнакомые. Они замерли и смотрели на него, будто прервали какую-то свою игру, салочки или резиночку. Никто из них не улыбался и не смеялся – дети просто застыли в самых нелепых позах, не сводя глаз с Андрея.
И они все мертвые. Эта мысль зажглась в голове Андрея, как предупреждающий знак. Они все мертвые, такие же, как бабушка в гробу, будто спит, но мертвая, и они, о черт надо бежа...
– Пойдем, пойдем скорее! – малыш захныкал, дернул Андрея за руку, а затем потащил его в сторону детей. Андрей сбросил оцепенение, хотел вырвать руку, но… просто не смог. В руку будто впилась акулья пасть, и казалось, что малыш сейчас просто оторвет ему руку.
И вот теперь мальчик закричал, высоко, почти фальцетом, отчаянно пытаясь вырваться, дергаясь, извиваясь, а потом зарядил ногой в лицо малышу – и тот отпустил руку. Андрей снова побежал.


***


Двери в подъезд не существовало. Вместо неё краснела кирпичная кладка, будто кто-то заложил дверь.
“Светло, светло…” — механически повторял Андрей, пытаясь унять дрожь.
По земле полз туман, медленно переливаясь на освещенный пятачок у фасада, как кипящее молоко. Мир сжался, уже нельзя было что-то рассмотреть за лавочкой; фонари отдалились, превратились в размытые пятна света, и невозможно было понять, фонари ли это или что-то другое. Боже, они двигались, мерно покачивались в воздухе, как отросток рыбы-удильщика, которая на дне океана выжидает беспечную добычу, чтобы разорвать её острыми зубами-бритвами.
Андрей поднял голову. На небе не было звезд. Он словно был в аквариуме, как будто кто-то ухаживал за рыбками, кормил, освещал их мир; а теперь этот кто-то исчез, еда закончилась, освещение тусклеет и мир погружается во тьму. А рыбы покрупнее охотятся на более слабых.
Андрей сжал руки кулаки. Что бы не происходило, просто так не сдамся. Мальчик развернулся, и снова подбежал к окну первого этажа – постучать к Макарычу. Дальняя комната, в которой мужик смотрел телевизор, была темна. Андрей всмотрелся, пытаясь хоть что-то разглядеть, и понял, что в комнате на двух кухонных табуретках стоит гроб. К гробу подошел кто-то высокий и худой, постоял, потом нагнулся, опустил голову внутрь гроба, и Андрей услышал звук рвущейся ткани.

Мальчик отшатнулся от окна. “Мама” – тихо проскулил он, быстро озираясь. Темнота навалилась, и уже нельзя было разглядеть ни лавочку за фурой, ни бетонных плит.

Один из фонарей погас – разом, беззвучно, как будто кто-то отключил питание. А затем второй фонарь, или не фонарь вовсе, медленно опустился вниз к земле, и, покачиваясь, поплыл в сторону Андрея.


***


Мы искали Андрюшу всю ночь. Он побежал первый круг – мы его видели. Побежал второй – и больше не вернулся.
Все ребята искали его – на площадке, в подъезде, под фурой – везде, где только могли. Мне запретили ходить за дом, в темноту, и я искала под лавкой – там были только пачки сигарет и пивные бутылки.
А потом мы позвали взрослых. Отец нашел его в затопленном талой водой овраге. Бедненький наш Андрюша, он, наверное, растерялся в темноте, сбился с пути и побежал не туда, подскользнулся, ударился головой, захлебнулся. Он ведь не умел плавать. Может даже кричал, звал на помощь – а мы не слышали.
И взрослые говорят, что всё было именно так, и что нам больше нельзя гулять после наступления темноты.
А мы боимся смотреть друг другу в глаза, и я твердо знаю, что никто не задавал того самого вопроса.
Все боятся. Кроме меня. Я смелая. Я спрошу.
“Мама, но почему Андрюша был седой?”