Мишка во фраке

Ненавистные овощи исчезли с тарелки Рональда ещё до того, как миссис Пэк села за стол. Она посмотрела на сына: его щёки, набитые брокколи, раздулись, чуть ли не трескались; мальчик, как мог, улыбался, хотя в его глазах плескался страх, который миссис Пэк озвучила.

—Добавки? — спросила она, прищурившись.
Рональд с надеждой посмотрел на отца. Тот с хлопком открыл банку пива.
—Добавки? — возмутился мужчина. — Ты хочешь, чтобы твой сын вырос или разжирел как свинья?
Он подмигнул мальчику и захрюкал. Рональд сжимал щёки изо всех сил: отец, продолжая хрюкать, щекотал его костлявый бок, и брокколи норовили вывалиться изо рта, так и не попав в пищевод.
—Прекрати, он подавится, — строго сказала миссис Пэк.
Мужчина откинулся на спинку стула.
—Ты уже познакомился со своим новым другом?
Рональд затряс головой.
—Они поиграют после того, как Рональд съест весь свой ужин, — уточнила миссис Пэк.

Тарелка мальчика давно опустела: с мясом он управился быстро, но овощи по-прежнему держал в щеках. У него не хватало смелости их проглотить. Холодные и набухшие — они царапали полость рта, несмотря на то, что были «мягкие как облачка». Мать всегда говорила про овощи, что они мягкие как облачка, словно её пояснение могло облегчить страдания Рональда; в понимании мальчика облачка — настоящие облачка — не вызывают отвратительную отрыжку и не застревают в зубах и девчонки не смеются над тобой, потому что на ужин ты ел облачка, после которых забыл вытереть губы. Тушёные или варёные, со свининой или с говядиной — они были отвратительны в любом виде.
—Что ж, приятель, — сказал отец, — похоже, у тебя нет выбора.
Рональд кивнул. Он пялился на пустую тарелку и представлял, как она заполняется брокколи; убеждал себя, что если не проглотит овощи, мать сварит и вывалит ему на тарелку целую кастрюлю «облачков», и ему придётся жевать их до самой смерти.
—Давай же, одно движение и ты свободен, — приободрял мистер Пэк.
Рональд зажмурился. Брокколи раздувались в щеках с каждой секундой, что он медлил.
—Давай же, давай!
Бульк.

Овощи провалились в желудок, точно в воду бросили тяжёлый камень.
—Молодец, парень! — мистер Пэк постучал по столу и отхлебнул из банки. — Думаю, теперь ты можешь подняться наверх и немного поиграть перед сном.
Рональд повернулся к матери. Слова отца не больше, чем глухой звук — как тот, что издал живот Рональда, когда в него попали брокколи; звук, на который никто не обращает внимания.
—Можно, мам?
Миссис Пэк ковырялась вилкой в овощах, отбрасывая в сторону морковь. Мать навязывала ей в детстве морковь через солнце: она говорила, что доброе солнышко хочет поделиться с детьми своими лучами, поэтому оно придумало морковь — такую же рыжую и дружелюбную, как оно само. Но миссис Пэк знала, что лучи солнца — настоящие лучи солнца — не вызывают рвоту и не привязывают тебя к унитазу через пучащий живот и мальчишки не смеются над тобой, потому что на ужин ты переела лучей солнца, после которых пожелтела. Тушёная или варёная, с мясом или с рыбой — миссис Пэк ненавидела морковь в любом виде.

—Можно?
—Можно. Она обещала, — напомнил мистер Пэк.
Рональд ужаснулся. Мать делала всё наперекор отцу: если он запрещал есть мороженое, она разрешала. Если он отпускал гулять, мать наказывала и закрывала дома. И теперь, когда мистер Пэк одобрил желание сына поиграть, миссис Пэк скажет, что завтра рано вставать в школу, поэтому игрушка подождёт.
Кружок моркови вылетел из тарелки и плюхнулся на стол.
—Ты обещала, — Рональд повторил слова отца.

Миссис Пэк проткнула кружок вилкой.
—Я обещала, верно, — она подняла глаза на мальчика, — иди, поиграй.
Рональд, казалось, прилип к стулу. Тон матери не сулил ничего хорошего.
Мальчишка потёр вспотевший лоб.
—Завтра рано вставать в школу, — пробормотал Рональд,— я поиграю с мишкой на выходных.
—Нет, — миссис Пэк сняла морковь с вилки и бросила её в свою тарелку, — ты поиграешь с ним сейчас. Ты же съел весь свой ужин, правда?
—Да.
—А что я обещала, если ты съешь весь свой ужин?
—Что я смогу с ним поиграть, — голос Рональда звучал тихо, словно из банки. Мальчик опустил голову и почти возил носом по дну тарелки.
—Тогда в чём проблема?
—Ни в чём.
—Раз проблемы нет, почему ты всё ещё сидишь здесь?

Рональд сполз со стула. Он поблагодарил мать за ужин и поплёлся к лестнице: настроения, как и желания играть, у него уже не было. Ноги стали каменными, с трудом преодолевали ступени, не слушались, и комната, в которую он направлялся, представлялась тюремной камерой, куда отправляют непослушных мальчиков, перечащих родителям. А Рональд перечил. Он точно знал, что нагрубил матери, потому она разрешила взять новую игрушку: ей больно от его грубости — больно настолько, что она не смогла спорить. Он понимал, что из таких непослушных мальчиков, как он сам, потом вырастают ужасные преступники: сегодня Рональд перечит матери, а через десять лет ударит её. Непослушным, избалованным мальчиком был его дядя; мать рассказывала, как он в детстве тоже отказывался от овощей, хамил, дрался, а позднее поджёг дом своих родителей, за что сел в тюрьму, где в итоге и сгнил.
Рональд не хотел для себя подобного конца.
Он включил свет и нехотя толкнул дверь.
—Рональд Уильям Пэк! — крикнула миссис Пэк и мальчик рванул вниз.
—Да, мама?

Рональд надеялся, что мать передумала насчёт игрушки. А в глубине души даже желал, чтобы она вернула мишку в лавку мистера Шоу.
—Не убирай его обратно в коробку, когда закончишь. Я тоже хочу на него посмотреть. Поднимусь, когда съем весь свой ужин, — она улыбнулась. Рональд отметил, что морковь, которую мать так старательно вытаскивала из салата, лежала на тарелке среди остальных овощей.
Он кивнул.
—Хорошо, мам.
—И я приду, — сказал мистер Пэк.
—Мы с мишкой будем ждать вас! — Рональд побежал к лестнице.

Семья — настоящая семья, а не смеющиеся незнакомцы из рекламы стирального порошка, — всегда что-то большее, чем совместные ужины и настольные игры после них. Семья это забота, любовь, недомолвки и ссоры, споры, уважение, ответственность; настоящая семья строится на уважении: к супругу, к ребёнку, к собаке или кошке, которых вы взяли в свой дом, семья строится на уважении и ответственности перед всеми, с кем вы делите пищу и крышу над головой, но ребёнок не знает об этом. Для него существует лишь два вида семьи: счастливая и несчастная. Счастливая — та, в которой есть совместные ужины, настольные игры и забота. Несчастная состоит из одних недомолвок и ссор. Дети видят мир чёрно-белым, где есть или хорошо или плохо, и где не бывает чего-то среднего. По мере взросления они понимают, что семья без разногласий —маленьких и больших, серьёзных и не очень — не что иное, как утопия; они учатся на ошибках друзей и родителей — учатся любить, уважать, ругаться и уходить из ненужных отношений; они учатся смотреть на мир заново: находить в нём что-то среднее.

Как и любой ребёнок, чьи родители без конца ругались и спорили при нём, Рональд мечтал о счастливой семье. И когда отец захотел посмотреть на его новую игрушку, а мать не воспротивилась этому желанию, у Рональда появилась надежда, что в скором времени его мечта осуществится, и что по вечерам они все вместе будут играть в настольные игры и смеяться, как люди из телевизора.

Гонимый фантазиями, в которых он с родителями гуляет по парку аттракционов или покупает билеты в кино, Рональд влетел в комнату.
В центре стояла огромная, непримечательная на вид коробка: в магазине Рональд прошёл бы мимо, не заметил бы её, но в лавке мистера Шоу — крохотном помещении, заставленном стеллажами — она привлекла его внимание. Мать выбирала приправы, а Рональд рассматривал коробку, и отскочил в сторону, когда коробка захрипела.
Мистер Шоу пояснил, что внутри ростовая игрушка — говорящий мишка, и миссис Пэк, поймав заинтересованный взгляд сына, без раздумий купила её, несмотря на высокую цену.

Рональд избавился от коробки в два счёта: подрезал верхушку и аккуратно отодрал картонные стенки и присвистнул, почесав затылок: мишка, облачённый во фрак, был с ним одного роста.
Рональд сел на пол, гадая, куда нужно нажать, но мишка заговорил сам.
—Привет! — воскликнул он и глаза мальчика загорелись. — Я Эдди! А как зовут тебя?
На секунду Рональд призадумался*.
—Рональд Уильям Пэк, — ответил он. Мать настаивала, чтобы все обращались к нему по полному имени.
Мишка молчал.
Решив, что игрушка сломалась, Рональд поднялся на ноги.
—Я рад познакомиться с тобой, Рональд! — вновь заговорил мишка. — Будешь моим другом?

—Да.
—А хочешь, я расскажу тебе шутку?
—Да.
—Мама спросила у дочери, понравился ли ей первый день в школе. Дочь спросила: первый день? Ты хочешь сказать, что мне придётся туда идти ещё и завтра? Ха-ха-ха. Смешная шутка, правда?** Ха-ха-ха.
Смех мишки сопровождался покашливаниями и хрипами.
Рональд покосился на дверь.

—У тебя красивая футболка, Рональд. А тебе нравится мой пиджак? Давай поменяемся одеждой как лучшие друзья? Друзья меняются одеждой, Рональд. ДАВАЙ ПОМЕНЯЕМСЯ ОДЕЖДОЙ, — игрушка схватила Рональда за шею и душила, пока он не обмяк в её лапах.
—Я укрою тебя своим пиджаком, чтобы ты не замёрз, — сказал мишка и натянул на мальчика пиджак, — друзья должны заботиться друг о друге, не так ли?
Взяв Рональда на руки, мишка вылез в окно, неслышно спрыгнул на нижний уровень крыши, с него — на землю и побрёл по пустынной Олм стрит к «мёртвой дороге».

*Эдди – короткая форма имени Эдвард. Рональд растерялся, потому что чуть не назвал в ответ короткую форму своего имени – Рон

**Школьный анекдот