Как во сне... или Идиллия дюн

Мы вновь на берегу океана. Всей семьёй. И традиционно «на нашем» месте, среди дюн, разделяющих океан и сосновый лес. Барбекю среди песчаных «гор» – это что-то!
В этот раз как-то незаметно прошло время в пути – мы быстро добрались до места. Вот, казалось, только выехали – и уже распаковываемся, выгружаем багаж. Я устанавливаю мангал и собираю сухие прибрежные ветки для розжига, жена раскладывает продукты, сервирует столик, дети бегают друг за другом наперегонки, играются, смеются. Счастье!
Как это прекрасно: выбраться всей семьёй в уик-энд на природу. Да ещё на какую! Побережье Орегона – наши излюбленные места. Когда я нахожусь здесь, то отдыхаю душой, наслаждаюсь жизнью, становлюсь самым счастливым человеком на свете. Блаженство: наблюдать весёлых детей и видеть любимую, довольную супругу. Порой даже не вериться, что это я, и всё происходит со мной наяву. Солнце, океан, дюны, сосны, дым костра, любимая семья, спокойная умиротворённая атмосфера -- будто всё сон. И до того становится хорошо и приятно на душе, что хоть кричи на весь мир об этом.
Когда всё приготовили для жарки мяса и стол украсили закусками, жена с детьми побежала купаться. Я остался «кочегарить» и предаваться приятным мыслям, любуясь побережьем. Когда дети вдоволь накупались и вернулись на берег, стали просить поиграть с ними в волейбол. Жена увела их за дюну, чтобы мяч случайно не отскочил и не упал на стол или на барбекю; там они начали играть.
Ароматный запах жарящегося стейка быстро распространялся, перемешиваясь с солёным морским воздухом и хвоей, и достиг носиков детей. «Вкусняшками пахнет, папа!» -- крикнула дочь. В ответ я попросил их, чтобы они долго не заигрывались, потому что мясо скоро будет готово. Они любили играть в волейбол. Особенно дочка и жена. Сыну игра нравилась лишь до того момента, пока мяч находился в его руках. Как только он терял мяч, за которым ему приходилось бежать, интерес у малыша к игре пропадал.
Я готовил, поглядывая на парящий над дюной мяч. Он периодически выпрыгивал, зависал в воздухе и падал обратно; затем слышался хлёсткий удар о ладони, и через мгновение мяч снова выныривал, зависал на секунду и под действием силы притяжения падал обратно, исчезая за песчаным холмом. Иногда кто-то из детей терял мяч, не сумев его правильно отбить, и он улетал в сторону. На несколько секунд игра замирала; слышался смех дочери и обидчивые причитания сына: бедняге снова приходилось идти за укатившимся непослушным мячом. Потом игра возобновлялась, и я снова наблюдал парящий над дюной мяч: вверх-вниз, вверх-вниз.
Вскоре приготовились стейки, я выложил их на блюдо, а на решётке разложил маринованные рёбрышки.
Вверх-вниз, вверх-вниз… Задорный смех…
Пока готовились рёбрышки, откупорил бутылку вина, разлил по бокалам: себе и супруге. Детям открыл ананасовый сок. Накрыл полотенцем блюдо с мясом, чтобы не садились всякие насекомые, и позвал семью к столу. Мяч над дюной не появлялся, голоса стихли. Что их там заинтересовало? Нашли что-то интересное, наверное, и теперь рассматривают. «Эй, голодные рты, прошу всех к столу! Всё готово!» -- позвал я снова, и в последний раз открыл крышку, чтобы перевернуть рёбрышки: они почти были готовы.
Сел за стол. Тишина. Что там их так отвлекло? Даже забыли про пикник. Снова позвал к столу... Тишина. «Ну, озорники, в прятки, что ли, решили поиграть?» -- подумал.
Пришлось идти за ними. Поднялся на вершину дюны, внизу – никого; поблизости – тоже. Только вытоптанный круг со следами ног на песке: место, где они играли. Рядом овальный островок из кустарника. За ним возвышалась очередная дюна, вершина которой заслоняла горизонт. Возможно, они спрятались за ней. Снова окликнул. В ответ молчание. Спрятались за кустами, предположил я. Но странно, что сын так долго не выдаёт себя. Обычно он не сдерживается и обязательно что-нибудь шёпотом скажет или засмеётся. Но сейчас почему-то стоит полная тишина... И пустота. Когда кто-то где-то есть, это чувствуется. Присутствие человека в помещении или притаившегося за углом всегда «слышится». А тут – только шум прибоя и монотонный рокот набегающих волн, с одной стороны, и печальный шелест крон сосен с другой.
Я спустился с дюны, чтобы обойти кустарник. К моей радости, туда же уходили и следы детских ног. Несомненно, мои проказники прячутся именно там. Тихонько пошёл по кругу. Первым появился сандалий сына. С расстёгнутым ремешком. Ладно, думаю, так спешил спрятаться, что потерял обувь. Через два шага из-за кустов появилась ступня супруги (за долгие годы совместной жизни ступни любимой жены узнаешь из тысячи пар женских ног) -- пяткой вверх. Значит, она лежит на животе. Я присел, стал подкрадываться. По мере моего продвижения из-за поворота сначала показалась голень, потом подколенная выемка, затем бедро и…
И всё. Больше ничего... не было. Только нога. Правая. Оторванная. Не просто оторванная -- грубо вырванная.
То, что случилось со мной, передать трудно. Я оцепенел. От страха и горя я впал в ступор: надо было кричать, но я вместо этого мычал; нужно было идти дальше вокруг кустарника и искать детей, -- но онемевшие ноги не слушались. Как калека, я кое-как переставлял атрофированные конечности по вязкому песку, и мне показалось, что три ярда я шёл полчаса. Но шёл. Дрожал и шёл, уже нутром чувствуя, что вряд ли за кустами найду своих детей в полном здравии. Быстро начало смеркаться, хотя было утро, и почему-то в сторону леса смотреть не хотелось -- из его пугающей глубины веяло зловещим холодом.
Когда я обнаружил второй сандалий, то заорал на всё побережье: окровавленный, он надет был, застёгнутый, на оторванной ножке сына. Поодаль лежала дочь. Она была… была без…
В ушах зазвенело. Ночь белым пламенем ослепила глаза. Я кричал и выл, кричал и выл… и смотрел на то, что осталось от моей семьи, пока... Пока кто-то не дотронулся до меня.
И я проснулся.

-- Ты чего, Стэн? – Ли тормошила моё плечо.
Я тяжело дышал. Смотрел на потолок: мерещилось, что он опускается на меня. Сознание с трудом перестраивалось на явь: всё ещё казалось, что одной ногой я там, на горячем песке среди дюн. Господи, это всего лишь сон! Удары сердца отдавались в висках. «Как хорошо, что это сон», -- обрадовался я.
Когда полностью проснулся и осознал, что нахожусь дома, повернулся к жене. По выражению её лица догадался, что сильно напугал её своими криками.
-- Страшный сон приснился…
-- Очень?
-- Да.
И хотя я уже испытывал облегчение и счастье оттого, что это был сон, на всякий случай спросил Ли: -- Как дети?
-- Сейчас иду будить их. – Она поцеловала меня и поспешила вниз в детскую.
«Вот дерьмо! -- подумал я. -- Ну надо же такому присниться перед самым отъездом». Сегодня первый в этом году уик-энд, который мы решили провести на побережье. Сегодня открываем сезон: едем на орегонские дюны, на наше традиционное семейное барбекю. Там нас не было с осени прошлого года. Такое мероприятие -- и такой дерьмовый сон, тьфу ты. Чуть всё настроение не испортилось.
Постепенно я привык к действительности. Снизу послышались голоса: недовольный сынишка захныкал, отказываясь просыпаться (ему четыре годика, зовут Вильсон); Ли пытается его взбодрить, рассказывая про море, которое его ждёт и про большие волны; дочь Мерил ушла в ванную, она старшая у нас, ей семь. Слава богу, это был сон, -- я ещё раз успокоил себя, хотя страшные картины продолжали обрывками кружиться в памяти. «Никаких предрассудков, ковбой, -- сдерживал я себя, -- это всего лишь тупой сон. Надо собираться в дорогу, ехать. Мы долго ждали этого дня». Я поднялся с кровати и поспешил вниз.
Было шесть утра, когда мы запихнули последний свёрток в багажник «Джипа» и через минуту тронулись в путь. Через пятнадцать уже покинули Юджин и по 126-ой хайвэй помчались на запад.
Раньше мы ездили через Ридспорт, пользуясь южной 38-ой дорогой. Но этот путь длиннее. По 126-ой, через Флоренс, и короче и интереснее. На всём протяжении извилистой трассы такие красивые пейзажи открываются, что словами не передать. По ней хочется ездить туда-сюда без остановки. Горно-холмистые лесные пейзажи никогда не надоедают. А ещё хочу сказать следующее: такие минуты, когда я и моя семья вместе едем в машине на отдых, одни из самых трогательных в моей жизни. Это мои лучшие моменты. Во время подобных автопутешествий я чувствую себя счастливей всех счастливых. Мне тогда кажется – и я даже уверен! -- я самый лучший семьянин, у меня самая лучшая жена и самые прекрасные дети. Порой мне хочется похлопать себя по щекам, ущипнуть за руку, чтобы проверить: а не сплю ли я? Ведь такая идиллия может быть не иначе, как только во сне. Но нет, ущипнув себя, каждый раз убеждаюсь, что вокруг меня – реальность. А сам я что ни на есть самый лучший и счастливейший родитель и муж.
-- Ну, ты сегодня стонал, дорогой, -- жена мне напомнила про ночной кошмар. – Думала ты своими завываниями и детей разбудишь.
-- Приснится же ерунда… -- Я поёжился, хотя ночной сон уже не так пугал, постепенно растворяясь в прошлом. Лишь лёгкая тревожность оставалась оттого, что приснившийся сон как бы опережал события сегодняшнего дня. Такое ощущение, будто сейчас повторяется сюжет сна: точно так же отправляемся всей семьёй на дюны тихоокеанского побережья.
-- Что моему мальчику такое страшное приснилось? – Ли погладила меня по голове, как ребёнка.
-- Забыл, -- соврал я. Ну не рассказывать же мне в подробностях сон про их смерть. К тому же мы едем на то же место. Ли это напугает. Она может расценить сон, как плохую примету. Поэтому я в шутку ответил: -- Домовой приснился.
-- Да уж. Ты и без домового меня напугал своими стонами…
-- Дамоёй, дамоёй, -- послышался голос Вильсона на заднем сиденье.
-- О, кто там проснулся? – я и Ли одновременно в один голос спросили сына.
-- Мы где? – Мерил тоже проснулась, стала потягиваться и озираться по сторонам.
-- На полпути, -- ответил я. – Дочь, не ты научила брата этому слову?
-- Какому?
-- Откуда он знает про домового?
-- Не знаю.
-- Да ладно тебе, Стив, может, он услышал случайно, когда Мерил мне рассказывала про ужастики, -- закрыла тему Ли.
-- Пить хоцю, мама. -- Сын стал пытаться выбраться из детского кресла.
Ли попросила дочь открыть сумку и достать братику бутылку с напитком.
-- Пап, мы волейбольный мячик взяли? – спросила Мерил, откручивая пробку на бутылке.
Меня передёрнуло:
/как во сне… /
-- Взял.
Как только проехали Мейплтон, салон автомобиля стал наполняться океанским просоленным воздухом: долгожданным, неповторимым, наполняющим романтизмом и освобождающим из плена цивилизационной замкнутости в самую что ни на есть настоящую свободу. Запах песка дюн, водорослей и морской воды, вперемежку с хвойным запахом, – необыкновенное сочетание ароматов. И незабываемое. Солёный воздух Тихого океана проникает в салон даже через закрытые окна, хотя до берега ещё больше двадцати миль. Этот запах такой стойкий, и он откладывается в памяти настолько глубоко, что, находясь вдали, его помнишь всегда и скучаешь по нему, как по живому. Так, наверное, оказавшись на внутриматериковой части суши, по морю скучает старый моряк, сошедший на берег по выслуге лет.
-- Пап, а мы едем «на наше место»? – уточнила Мерил.
-- На наше, -- за меня ответила Ли.
«Наше место» находится южнее Флоренса, на территории национального парка. По 101-ой дороге, не доезжая полмили до озера Лост, есть незаметный поворот направо, на лесную дорогу, которая всегда перекрыта погнутым шлагбаумом. Но его аккуратно можно объехать. Желательно, чтобы в этот момент никто по дороге не проезжал и не заметил вас: въезд на территорию парка запрещён. Но, иногда же можно похулиганить, вы уж не судите строго. Просто там о-очень красивые места, а до «нашего» пешком далековато. Полноприводный старина «Джип» доставляет нас туда быстро и без труда. Немного петляешь по лесной дорожке, а потом без труда проезжаешь через пески и барханы к самому берегу, где ни людей, ни туристов: безмятежно, тихо и безлюдно.
Спустя час пятьдесят минут мы были на месте. На своём излюбленном месте, между двумя высокими дюнами, поросшими сухими кустарниками. Благодаря этим дюнам ни нас, ни джип со стороны не видно: ни с севера, ни с юга. Мы как в укрытии. Зато перед нами открываются красивые панорамы: с одной стороны -- Тихий океан, с другой – сосновый лес. Лес в этом месте – просто сказка. Он до того густой и тёмный, что кажется -- это дремучий лес бескрайней тайги. Но эта его мрачность не отпугивает, -- лес, как грозный адмирал, одетый в чёрную морскую форму, величественно возвышается со стороны берега над дюнами и будто следит незримыми глазами за Тихим океаном. Это место самое уединённое на побережье парка. Сюда редко кто заглядывает, в особенности рейнджеры. Они-то нам здесь никак не нужны. Ведь огонь разводить возле леса нельзя. Но мы идём на риск, и до сих пор нам везло. Это уютное местечко мы с женой приметили ещё восемь лет назад, когда впервые обнаружили его. С тех пор считаем его «нашим местом». И если пикник, то только сюда.
За полчаса мы выгрузились, разложили столик, собрали барбекю и приготовили хворост. Дети, как всегда, сразу принялись играть «в догонялки», бегать по дюнам; мы – готовить завтрак – на этот раз говяжьи стейки, – разжигать мангал и накрывать стол.
Погода выдалась ясная, тихая и безветренная. Май. Солнце поднималось всё выше и выше и становилось жарко. Хорошо, что прихватили с собой зонт, а то остались бы без тени. Прохладу здесь можно найти только в одном месте: в чащобе, под соснами. Уж там тень, так тень. Через густые кроны ни один лучик не проникает. Глядя на сосны и вглубь леса, поймал себя на мысли, что лес хоть и красивый и величественный, но жутковатый какой-то. Чёрный. Такой тревожный контраст: солнечная яркость тут, на берегу, и тьма – там, в лесу. Вспомнился жуткий лес с валежником из кинговского «Кладбища домашних животных».
Ли с детьми убежали купаться. Я, как всегда, «у плиты». Оставшись в одиночестве, вдруг появилось ощущение дежавю, и сразу вспомнился сегодняшний сон. Естественно, я не стал себя запугивать, как подросток после просмотров ужастиков, а трезво посмотрел на вещи. Прогнал дурные мысли и целиком сосредоточился на жарении стейков. От них, кстати, уже исходил долгожданный, пряный вкус.
Спустя время Мерил прибежала за мячом, и они втроём стали играть. Когда Вильсон не справился с первой подачей и отправил мяч прямиком на крышу «Джипа», Ли поспешила перевести детей за дюну, подальше от места пикника, чтобы ненароком не разбить посуду на столе. Теперь я видел только взлетающий над дюной мяч. Он подлетал в воздухе, достигая наивысшей точки, и падал обратно, скрываясь за холмом. Потом слышался удар, и мяч снова появлялся, описывая дугу. Один раз он перелетел дюну и скатился на мою сторону. Я подобрал его и отправил им обратно. Они с громким смехом приняли его.
Пока они там, за дюной, играли, смеялись и шутили, мне так хорошо было на душе, я чувствовал себя таким счастливым на этой земле, что аж гордость пробирала за своё благополучие. Гордость за семью и себя. Чего ещё мне надо от жизни? Свет в глазах моих детей и жены, -- это ли не главное в жизни? И, безусловно, наша семейная традиция: барбекю среди дюн. Ведь такие автопутешествия, однодневные пикники в кругу семьи, -- они так заряжают, так сплачивают. Такие приятные моменты не забываются. Никогда. Эти минуты радости всегда хочется вернуть, повторить. И мы снова и снова возвращаемся к океану и дюнам, чтобы забыть про все обиды и трудности, насладиться романтикой, любовью, идиллией и…
И безоблачным будущим.
Я не сразу заметил, как всё стихло. И мяч не парил над дюной. Чем они там увлеклись?..
/как во сне… /
Мясо было готово. Я выложил на блюдо стейки, а на решётку разложил следующую порцию. Аппетитный запах вызывал голодное урчание в желудке.
-- Дети-и! Бегом к столу! Вил, быстрее, а не то чайка украдёт твой кусо-ок!.. – крикнул я им, открывая бутылку вина.
Обычно детвора, только услышав мой призыв к столу, тут же мчится наперегонки, спотыкаясь и падая, к столу, чтобы первым занять самое удобное место и выбрать самый сочный кусок мяса. А тут прошла минута... и никого. Притаились, что ли?
-- Эге-ге-ей! Ли, Мерил, где вы? Поспешите, а то остынет… всё… -- Я не заметил, как поднёс ко рту бокал вина и, не сводя глаз с верхушки дюны, небольшими нервными глотками осушил его. – Вы что, прячетесь? Ну, сорванцы, сейчас я вас найду-у…
Я поднялся на холм и…
/как во сне… /
никого на той стороне, внизу, не увидел. Только вытоптанный круг следов на песке, где они играли. Между дюнами рос густой широкий кустарник округлой формы, и я решил, что мои проказники спрятались именно там: на это указывали и отпечатки ног на песке, которые вели за кусты. Прислушался. Думал услышу хихиканье Вильсона. Но нет, тишина. Где-то в лесу хрустнула ветка, и со старой сосны упало несколько шишек -- взлетела какая-то крупная чёрная птица.
«Ч-чёрт…» -- я забеспокоился, но постарался не думать о плохом. Становилось некомфортно. Признаюсь, я испугался. Стало страшно, как в детстве, когда надо выключить свет, а выключатель находится возле двери, и тебе придётся бежать через всю комнату до кровати в полной темноте целую вечность.
-- ХВАТИТ, СЛЫШИТЕ!!! – мои слова эхом отразились в сосняке, и я испугался самого себя: дети никогда не слышали моего такого голоса, такой злой интонации. Это была даже не просьба прекратить игру в прятки – это был мой ПРИКАЗ.
-- Ты чего разорался? – со спины донёсся мужской голос, и я чуть не наложил в штаны. – Что случилось? Кого потерял?
Мужчина сорока лет (не рейнджер), с рыболовными снастями наперевес, стоял возле мангала и внимательно рассматривал меня. Машинально я попросил его помочь мне найти мою семью. Свой испуг я не пытался даже скрывать перед ним.
-- Где они? – рыбак взобрался на дюну и встал рядом со мной. – Где они?
-- Там… -- Я указал на кусты. Мой указательный палец при этом дрожал.
-- И что? В чём проблема? – Он странно посмотрел на меня.
-- Я боюсь, -- не стесняясь, ответил я, и отвёл глаза.
-- Э-эх! – Он быстро соскользнул по склону вниз и стал обходить кустарник.
Я остался сверху и наблюдал за его лицом и глазами. По мере того как он огибал кусты, выражение его глаз менялось. Мои поджилки затряслись. Он остановился, что-то рассматривая под ногами… И потом вдруг весь задёргался, замычал, посмотрел на меня затравленными глазами бродячей собаки и боком попятился прочь от того места. Он карабкался на противоположную дюну, не сводя с меня выпученных глаз, и нечленораздельно мычал одно и то же, одно и то же: «Не надо… не надо, прошу вас!» А потом, когда взобрался на вершину, побежал, перебегая с дюны на дюну и теряя свои снасти. Его дрожащий голос ещё долго слышался вдали.
Я находился на грани обморока, оставшись один на один со страхом и… с кустами. «Что он там увидел?» Хотя прекрасно понимал: что он мог увидеть. Но теплилась надежда: рыбак мог рассматривать за кустами что угодно, и возможно, вовсе не моих жену и детей… «Это всего лишь дерьмовый сон, всего лишь грёбаный сон…». Только чувства отцовства заставляли меня не покидать это место. Убегать, не выяснив, где семья, я не мог. И только супружеский долг победил мой страх -- я неохотно, но всё же заставил себя спуститься с дюны и приблизился к кустам.
Их надо было обойти по кругу. Я молился, чтобы они прятались в любом другом месте, только не за кустами. Я оглянулся, посмотрел на сосны. Безмолвный чёрный лес был не лучше кустов. От него исходил холод. И туда я идти не решился бы.
-- Эй, вы где? – тихо спросил я. Спросил скорее для того, чтобы отпугнуть того, кто, возможно, мог прятаться за кустарником. И мне стало стыдно и горько за свою трусость. «Это всего лишь сон, придурок. Ну давай же иди, трусливая девчонка. Там твои дети».
Во сне я обходил кустарник против часовой стрелки. Сейчас решил обойти слева. Пройдя пару шагов, показался мяч,
/как во сне… /
наш волейбольный мяч… Только порванный (разорванный, разгрызенный) и сдутый. Я перешагнул через его ошмётки, и следом появилась обутая в сандалик правая нога моего сына -- носком вверх. Значит, Вильсон лежит на спине,
/должен лежать на спине/
но в такой позе не прячутся дети от отца, никогда так не прячутся. Надеясь на чудо, я сделал ещё полушаг, ожидая увидеть туловище… Но, кроме оторванной по колено ноги, больше ничего не было. Рядом валялся второй сандалик от левой ножки – и это было всё, что осталось от моего мальчика. Обезумев от злости и страха, я прошёл дальше, пока не показались ноги моей Ли. Я увидел их до колена. Остальная часть тела скрывалась за поворотом. Подавляя вопль, я упал на песок и зарыдал от отчаяния, глядя перед собой на ступни своей жены: 36 размер, светло-розовый лак на ногтях, тонкая золотая цепочка на щиколотке… Я пополз. Показались бёдра… сиреневые трусики купальника... животик… всё… И всё! Дальше -- песок. Кровавая песчаная каша. Верхняя часть моей Ли отсутствовала. От места, на котором должно было находиться туловище, в сторону сосняка кровавой бороздой уходил широкий след на песке. Такой след образуется, когда кого-то тянут волоком. Я поднялся, проследил взглядом кровавую «тропинку»: она уходила на берег, петляя между соснами, и исчезала в темноте густой поросли в глубине зловещего леса.
В моей голове вспыхнул и погас красный свет, ослепляя глаза. Ноги превратились в тряпки. Со стороны леса доносились противные хлюпающие звуки, похожие на… чавканье. Я неотрывно смотрел на сосны, откуда исходили тошнотворные, хрустящие звуки пережёвывающихся косточек. Когда послышался стон дочери -- я заорал на весь Тихий океан. И кричал, кричал, боясь отвернуться от леса. И только ноги, которые ожили, сумели оторвать мой взгляд, – потому что они побежали. А вместе с ними побежал и я. Побежал прочь от этого места: от дюн, сосен, от Орегона.
Я бежал, не оглядываясь, что было сил вдоль берега на юг. Иногда кричал, иногда плакал и кричал. Этот отрезок времени я смутно помню: как переплывал устья многочисленных рек и речушек, впадающих в океан, как перепрыгивал через прибрежные камни и поваленные деревья; как преодолевал утёсы и овраги… Бежал, не обращая внимания на отдыхающих людей на пляжах. Сколько дней бежал, не знаю. Где отдыхал, спал ли, -- не помню. Широкие проливы я перебегал по автомобильным мостам. Бежал мимо маленьких и крупных прибрежных городов. Меня пытались останавливать люди, но я или вырывался или просто сбивал их, как кегли в боулинге. И продолжал бежать, бежать, бежать…
Держась береговой линии, я мчался до тех пор, пока надо мной не начал кружить бреющий вертолёт, а со стороны океана не появились сопровождающие меня катера; покуда впереди мой путь не преградили выстроенные поперёк пляжа Литбеттер вереницы полицейских машин Санта-Барбары в Калифорнии…
Но об этом мне рассказали много позже.
Намного.
В психиатрической больнице Напа.

К О Н Е Ц

О. Р. Баркер, 2018