Фельх

Пролог


«Отличен человек тот, что не пытается отличиться от стада, пытающихся отличиться от стада людей, которые пытаются отличиться от стада…» — и так он мог целыми часами. Не подумайте, ей Богу, с ним есть о чем поговорить, и разговор может быть интересным, однако, если Говард начинал нудить — бегите. Бегите так далеко и быстро, как только можете. Но я не могу обещать, что даже после того, как вы потеряете сознание от переутомления, жажды и голода, которые проснутся в вас во время побега, Говард не перестанет нашептывать над вашим ухом монологи.
В свои двадцать семь он заболел раком легких, по его мнению — без особых на то причин, если не считать курение табачных изделий с четырнадцати лет… Болезнь медленно пожирала его изнутри, но даже она не была способна подавить его любовь к приключениям, бестолковой болтовне и выдумкам… Собственно с одной его выдумкой и будет связано мое повествование…
Говард всегда любил рассказать пару историй, особенно если вокруг него собиралась большая компания. Держа сигарету меж кончиков двух пальцев, он медленно потягивал табачный дым. Все молчали, когда Говард говорил. Можно было подумать, что это из-за уважения к нему или здравого воспитания, что не позволяет перебивать говорящего, однако, тут играл другой фактор: людям было до жути интересно слушать его истории, якобы происходившие на самом деле с ним или с другими людьми — неважно. У них редко был один жанр. Один рассказ был разбавлен комедийным юмором и забавной ситуацией, другой — страхом, ужасом и необъяснимыми мистическими явлениями. Особенно Говард любил историю о поездке в город «Форнтидоска»: ни один вечер не обходился без неё.
Я бы так и считал, что этот его рассказ — лишь вымысел, творческий порыв. Когда-то даже советовал ему идти в издательство, на что он реагировал резко негативно. Лишь сейчас, когда Говард умер от болезни, в мои руки дошли некоторые дорогие ему при жизни вещи. Пред смертью он завещал их лично мне, как одному из самых верных слушателей, как одному из самых близких друзей… И именно эти объекты заставляют меня ужаснуться, поверив в то, что вымысел его был явью…
Тут мне стоит сделать небольшое отступление.
С Говардом я знаком с раннего детства, лет с семи. Наши семьи жили по соседству через один дом. Тогда я был малообщительным ребенком, как собственно, и мой необычный сосед. Наши души сошлись характером и интересами. Оба мы увлекались мифологией и всякого рода «паранормальщиной». Мы часто баловались: призывали через стекла всяких духов, капая воском от украденных родительских свечей на полированное стекло; втыкали иглы в тряпичные куклы; не задумываясь о последствиях, лезли на заброшенные, убитые временем объекты. Со временем, к моему половому созреванию, этот интерес отчасти выветрился у меня из головы, и на место его встала тяга к искусству. У Говарда, наоборот, с каждым годом все больше и больше проявлялся интерес к неизвестностям мира, что не поддаются научным объяснениям и описаниям. На четырнадцатилетие ему в качестве дедовского подарка был вручен дневник — огромная такая книжка с кожаным переплетом, толщиной в кулак, с, тогда казалось, бесчисленным количеством листов. По вечерам Говард заползал на чердак и погружался в заполнение страниц. Он описывал каждый свой день мелким корявым юношеским почерком, экономя страницы, датируя каждое описанное им событие.
И я обязан сказать, что он относился к этому абсолютно серьезно. Он не писал туда всякие нелепости, фантазии, мечты — он словно вел настоящий документ с автобиографией.
Именно этот дневник и попал мне в руки после смерти Говарда. Как я прежде и сказал — он заставляет меня поверить в рассказ и событие, что Говард толковал по вечерам. Вместе с дневником мне достались и бумаги, заполненные фантастическими рисунками…
Я собираюсь поведать вам одну из историй, что Говард описывал в своем дневнике, а также рассказывал лично мне. При этом я предупреждаю вас о том, что моя психика могла повредиться вместе с осознанием фактора существования этой истории в наших реалиях.
Вы не обязаны верить, и я не заставляю вас этого делать, тем более подковывает факт её реальности лишь записи человека, умершего от рака легких и его же рисунки.
Но я в лишний раз напомню, что он относился к своему дневнику с полной серьезностью, и не стал бы заполнять его вымыслом, фантазиями и попросту придуманными рассказами…

Начну я свое цитирование написанного не с самых первых страниц дневника, ведь вплоть до того момента, пока Говарду не исполнилось семнадцать лет, я не замечал ничего необыкновенного, ничего, что могло бы нас заинтересовать на данный момент… История датируется 19.03.1920 года. Прежде чем приступить к рассказу, подмечу, что я лично помню, как Говард пропал из моего виду на две с лишним недели, как раз в марте девятьсот двадцатого. Как позже он мне рассказывал — они с семьей отправлялись в отдаленный на Севере город — «Forntidoska», располагающийся близ Кируна…


Фельх


19.03.19.
…
Трудно поддается описанию моё состояние в настоящий момент. Мне доводится испытывать неимоверный страх, с коим прежде я ни разу не встречался, а вместе со страхом на душе лежит и камень меланхолии, подавляющий моё состояние окончательно. Я не могу быть уверен в том, что больше мне не придется столкнуться со столь мерзким и пугающим явлением, как создание, что было обнаружено мной пять дней назад.
Когда я проснулся, по моим ощущения на часах было не менее четырех часов ночи. Тогда я не мог объяснить причину своего позднего пробуждения. Я безмолвно и неподвижно лежал на кровати, заняв удобную позицию. Голова моя была пуста, а веки словно сшиты крепкими стальными нитями. Казалось бы, что ничего не должно было мешать моему сну, кроме одного неприятного ощущения. Чувство, заставляющее пробежать по твоей спине капли холодного пота; чувство, что сковывает все твои движения разом; чувство, которое заставляет лишиться голоса — ощущение присутствия иного. Оно не поддается подробному описанию, но я заметил, что чаще всего это происходит, когда человек сталкивается с необъяснимыми событиями, или прибывает в неблагоприятном душевном состоянии…
В момент, когда я полностью осознал, а не только почувствовал присутствие «нечто» — моё сонливое состояние было развеяно. Осознал же я это после того, как ощущение не покинуло меня и через десять минут после пробуждения, и через пятнадцать минут после отхода от сна. По телу пробежали мурашки, заставляя поморщиться от раздражения.
Для убеждения в том, что я точно не нахожусь во сне или не испытываю сонный паралич, я повернулся на левый бок и почесал нос. Тело охотно поддалось моим манипуляциям… Страх заставил вжаться в черствый, старый матрац и натянуть одеяло так, что оно закрывало голову. Я словно заяц, сбежавший от хищника, укрылся в своем убежище от агрессивного внешнего мира и дрожал, бегая глазами из стороны в сторону под закрытыми веками. Я смирно лежал и ждал сна — я ждал прошествие страха, мешающего моему успокоению, но у того, видно, были свои планы…
Не могу сказать, сколько прошло времени: десять минут, двадцать, час или два, но время по ощущениям тянулось ужасающе медленно… Тогда, в один момент, я услышал скрежет недалеко от моей кровати, примерно посреди комнаты. Скрежет становился все громче. Я хотел закричать, включить свет, но вспомнил, что освещалась комната свечами. Скрежет же нарастал. Он словно начинал исходить отовсюду. Скрежет становился лишь ясней с каждой секундой, и я понял, что это было — голос. Ужасный, изуродованный мужской голос. Шипящий, протяжный, глухой, скрипучий.
«Ffffeeeelllkh».
Мой рассудок окончательно помутнел. Нервное напряжение дошло до возможных пределов. Я вскочил со своего места, отдернув одеяло в сторону и сбросив его на пол. Посреди комнаты, прямо там, откуда и слышались звуки, над землей, в сантиметрах двадцати от пола, на веревке с потолка свисало тело, одетое лишь в лохмотья. Увиденное парализовало меня. Глаза, что привыкли к темноте под одеялом могли различать детали. Рот покойника медленно открылся, словно петля не сдавливала его шею, словно он был живой.
«Ffffeeeelllkh».
Я потерял сознание, пред этим издав подобие крика: громкий свистящий выдох. После этого ночью меня мучали кошмары, так или иначе связанные с веревкой и покойниками…
Утром меня разбудили. У меня был жар. Все тело знобило. Я был слаб, буквально валился с ног. Голова ужасно болела. Мышцы сводило судорогой при малейшем напряжении… Лишь к обеду меня смогли одеть и отвести в ванную для того, чтобы умыть.
Меня поставили напротив зеркала, и когда я поднял голову и сумел посмотреть на своё отражение, меня вновь пробрала дрожь. Вытаращенными, словно безумными глазами я смотрел на себя. Моё лицо приняло гримасу ужаса, чудовищного страха. На своей шее я мог наблюдать большой, красный, толстый след от веревки.
Вплоть до полудня я безмолвно лежал на кровати. Голову не покидали мысли о пугающем, отвратном явлении, что мне довелось лицезреть ночью и почувствовать на себе утром. Настроение было подавлено, по всему телу пробегала дрожь. Пересилив себя, я осмелился углубиться в изучение сущности, явившейся ко мне. Первым же делом я побрел в городскую библиотеку, где раздобыл всевозможные книги, так или иначе связанные с мифологией и фольклором города и этих краев, к сожалению, таковых было немного. Я до вечера сидел, читая их от начала до конца, ища хоть какие-нибудь зацепки, но в основном натыкался на переписанные на шведский лад древние ирландские мифы и рассказы. Также всего несколько раз натыкался на истории о таинственных Часовых и Темных богах, но много о них написано не было, тем более ничего связанного и похожего на необъяснимое ночное явление… Жители же города не были особо разговорчивы на эту тему, когда же я начинал описывать само происшествие — пугались, опускали глаза, произносили невнятные речи, а при произношении услышанных мною звуков пялились мне в глаза сочувствующими взглядами. Я понимал, что жители города явно знакомы с этим явлением, и оно явно тревожило их, но рассказать об этом они не спешили…
Следующие две ночи прошли на удивление спокойно, если не считать того, что меня мучала бессонница, вызванная нервным напряжением. Утром и днем я искал какие-либо сведения в книгах, пытался расспрашивать горожан, но все было безрезультатно. Лишь вчера я сумел узнать нечто, повергшее меня в шок, погрузившее в ужас… Как обычно, я бродил по улицам, в поисках людей, что, возможно, могут знать о случившемся. Так, я подошел к одному мужчине с маленьким ребенком — девочкой лет семи. Начав диалог с приветствия и попросив уделить пару минут, я начал расспрашивать мужчину. Он был весьма дружелюбен, позитивен и общителен, внимательно слушал начало моей истории о том, как я проснулся от чувств чужого взгляда, но как только я приступил к описанию звуков, заставивших меня вскочить той ночью с места, он злобно покосился на меня, прикусил нижнюю губу и потупил глаза в землю, прижав ребенка к себе. Когда же я попробовал повторить тот пугающий меня до сих пор звук «Felkh», девочка резко отринула от отца.
— Папа, это же Фельх, оно же убило Бауманна? — тогда мужчина вышел из себя. Закрыв уши дочери, что начала плакать в попытке освободиться, он закричал. Его глаза налились гневом. Он кричал о том, чтобы я проваливал, он кричал о том, чтобы я не упоминал при детях свои «рассказы», он угрожал мне, что в одну ночь я задохнусь по своей вине.
Извинившись, я удалился, игнорируя продолжающиеся выкрики в спину. Теперь моей заботой было найти семейство Бауманнов, и к моему счастью, в городе было всего две семьи, носящие эту фамилию. Узнать же, где они проживают, тем более не составило труда, когда я представился знакомым семьи, соврав о том, что приехал дабы «поддержать их в трудный час», хотя тогда я и не совсем знал о том, что с ними произошло. Первый адрес был следующий: «Weisses Strasse 9/3».
Я не медлил, и уже к вечеру, захватив с собой дневник, направился туда.
Когда я позвонил в звонок, дверь мне открыл пожилой мужчина, на щеке у которого был красный, глубокий шрам. Старик был слабый на вид, передвигался медленными шагами, опираясь на трость. Уголки его губ были все время опущены вниз, глаза уставшие, голос сиплый. Я представился и предложил выпить чашечку чая, рассказать ему свою историю. Пенсионер не отказался и пригласил пройти на кухню, заварить чай самому. Расположившись в зале, попросив разрешение на курение, я приступил к рассказу. Все время, что я вел монолог, старик молчал, тяжело дыша ртом, изредка кашляя, по лицу его было видно, что он переживает, боится.
— И тогда я вновь услышал это: «Felkh», — когда я заканчивал свой рассказ, глаза мужчины заслезились. Всхлипнув, он протер их дрожащими сморщенными руками. Он поднял голову, облокотился на кресло и, сделав глубокий вдох, начал свою речь, когда на глазах его вновь начали образовываться слезы…
— Мой сын тогда умер… Жена у меня тоже мертва. Я остался один, — он сделал паузу, после, сглотнув слюну, дрожащим голосом продолжил. — Моего сына — Рихарда — тоже убил Ф-фельх… Парню было всего двадцать… Пойми… Ужасная тварь осела над городом. Оно полно безумия, безжалостно и столь же страшно, сколько отвратно. Сам его вид — это скопление страха и умерших душ, оно бесплотно, огромно, заполняет собой каждый сантиметр пространства вплоть до выезда из Форнтидоска. Оно полностью контролирует все сны жителей нашего города, оно контролирует их эмоции, и чем больше человек тут живет, тем сильнее он попадает под контроль создания… Оно не разрешает рассказывать о себе, оно угрожает смертью… — мужчина вновь сделал паузу. Он хлюпал носом. Дрожащими руками старик взял чашку и сделал глоток, пролив напиток на стол. — Фельх еще древней, чем сам город. Старые культы издавна поклонялись ему как своему божеству, приносили жертвы, насыщали создание могуществом, взамен получая сны и знания, о которых обычный человек не может и подумать. Здесь нет церквей, здесь нет веры, здесь только ужас, застилающий просторы. Силы культов стали слабей, когда город начал обрастать, но до сих пор они существуют, они приносят жертвы безумному Фельх, что связывается со своими послушниками через туманные ведения, образы, галлюцинации. Порой Фельх овладевает человеком для связи со своим культом, и каждый новый житель попадает под его влияние. Оно убивает и пожирает разум людей для еще большего увеличения своего могущества. И Боже… Однажды Фельх станет так могущественно, что будет способно охватить не один лишь город, ведь культы по прежнему приносят этому жертвы, оно само их убивает… Люди окажутся под его влиянием: их всех охватит безумие, они будут бесприкословно выполнять приказы Фельх, они начнут убивать других, принося тела в жертвы Фельх, разумы их будут погружены в нескончаемый ужас; мир станет одним бесконечно-пугающим, отвратным видением, и лишь первые последователи будут владеть знаниями и останутся нетронуты!