03. Банщик из Ада. Это не я!

Валентин нехотя ковырялся в тарелке с картофельным пюре. Аппетита не было совсем, к тому же невыносимо хотелось спать. Слипающиеся глаза неприятно щипало - он тер их кулаком, сдерживая зевоту. Монотонный бубнеж включенного телевизора только нагонял сонливость. Мама гремела тарелками, перемывая гору посуды и попутно делилась с мужем рабочими новостями. Валентин слушал вполуха, размышляя о своем. Интересно, Антонина Борисовна позвонит сегодня, как обещала, или все-таки забудет? Хорошо, если бы забыла - очень не хотелось сидеть несколько недель под замком.

Сухая трель звонка заставила ненадолго стряхнуть дрему. Глядя, как мама, на ходу вытирая мокрые руки полотенцем, спешит к телефону, подросток мысленно застонал - не повезло!

Он напряг слух, пытаясь разобрать, о чем идет разговор, но телефон находился в коридоре, а на кухне слушать мешал бубнящий телевизор. Отчим поднял глаза от кружки с чаем и хмыкнул:

- Небось, опять из школы звонят, на тебя жаловаться? Смотри - узнаю, что прогулял или двойку схватил, неделю на задницу не сядешь! - он для выразительности погрозил мощным кулаком. Валентин отчетливо видел, как выступающие вены на руке отчима лопаются, брызгая во все стороны гранатово-алым, как горячие багровые струйки стекают на пол, образуя на светлом ковре смутно знакомый узор...

- Горюшко-то какое, - мать вошла в кухню и опустилась на стул, закрыв лицо руками. - Боже... как можно-то, а?

- Что случилось, Верунь? - Глеб Артьемьевич тут же забыл про пасынка и, подойдя к жене, взял ее за плечи. - Из школы звонили? Опять этот... - тут он, грозно сдвинув брови, взглянул на Валентина, - что-то натворил?

Мама покачала головой и всхлипнула, вытирая глаза фартуком:

- Нет, не натворил... представляешь - сейчас звонила мать Степана Рогозина, он с Валькой в одном классе учится. Сказала, что Антонина Борисовна - она химию у них преподает, помнишь - молоденькая такая, сегодня умерла!

Валька почувствовал, как внутри все обрывается.

- У нее сегодня голова разболелась на работе, к концу дня так плохо стало, что "скорую" хотели вызвать. Она отказалась, домой пошла - и прямо на улице упала, возле подъезда! Начали поднимать - а у нее кровь из носа и рта хлещет! Говорят - похоже, кровоизлияние в мозг, обширное, но ведь она молодая еще совсем, даже тридцати нет... не было! Господи...

Глеб Артьемьевич обнимал плачущую жену, неуклюже пытаясь утешить. Никто не заметил, как Валентин выскользнул из-за стола и бросился к себе в комнату. Там он ничком упал на кровать и зарылся лицом в подушку.

"Это ты виноват? Виноват, виноват, виноват... - пульсировало ударами в голове, отдаваясь острой болью. - Все из-за тебя, это ты, ты, ты..."

- Это не я, - прошептал подросток, давясь слезами. - Я не хотел, меня там даже не было!

"Был, был, был, - эхом отклинулось в сознании десятками тоненьких противных голосков. - Ты убил, кровь ей пустил! А мы все видели - да, да, да!"

Голоса не утихали, дробясь и распадаясь на сотни точно таких же. Валентин, скорчившись, лежал под одеялом и сжимал зубами край подушки, чтобы не закричать на весь дом. Ему казалось, что в голове пляшет целая толпа маленьких злобных карликов. У них были лица его одноклассников и крошечные черные глазки-бусинки. Карлики гримасничали, скалили острые зубки, пытались выскочить наружу через его уши, глаза и рот. Он жмурился, стискивал зубы и зажимал ладонями уши, чтобы удержать их внутри. Прошло около часа, когда голоса, наконец, стихли. Никто больше не кричал, не пытался вылезти наружу, не царапал острыми коготками. Валентин вздохнул с облегчением и тут же провалился в спасительное забвение. Он не видел сочащихся темной жидкостью стен комнаты, расплывающихся алых пятен на светлых обоях. Не чувствовал, как воздух вокруг нагревается все сильнее с каждой секундой, точно спальня вдруг решила превратиться в гигантскую печь. Под потолком медленно клубился белый, густой, будто сметана, пар. Клубы напоминали бледные, искаженные страданием, человеческие лица. Мужчины, женщины, дети... Они разевали рты в беззвучном вопле, но их мольбы были тщетны. Валентин крепко спал. Его не разбудил даже разорвавший тишину пронзительный крик...