02. Беседы на мёртвом языке

За годы службы частным детективом Хантер научился понимать голоса улиц. Они умеют разговаривать. Только днём их не слышно. А когда наступает ночь и жители города закрываются в своих домах, словно замках, одинокие улицы Окстона, погруженные в тишину, наводняет иная реальность. Наверху в некоторых горящих окнах временами мелькают размытые силуэты. Неподвижно и молча, как истуканы, стоят уличные фонарные столбы в объятиях густых серых сумерек. Разбросанные по дорогам, в разных частях опустевших районов бесшумно мигают светофоры, с механической точностью продолжая освещать пространство города красно-жёлто-зеленым призрачным светом. На безоблачном небе отсутствуют звёзды, и оно отражает, как поверхность мутного зеркала, направленного на нефть, холодную завораживающую густую тьму, просачивающуюся на землю и проникающую в источенные безумием сердца несчастных, чьи души мечутся в телах, словно привидения, но не могут скрыться от пустоты, которая ищет их этой ночью.

Улицы говорят на языке трещин, расщелин, скрипов, шуршаний, шорохов и типичных для данных мест, внешне обыкновенных, предметов.

На восточной окраине города в конце улицы Сент стрит стоял двухэтажный заброшенный дом. На заднем дворике посреди неухоженного газона, засыпанного осенней листвой, располагалась деревянная садовая мебель — два стула и столик с воткнутым в центре него зонтиком. Старые и покрытые многовековой пылью, в таком скромном виде они приобретали образ забытых людей, давно покинутых миром.

И если приглядеться из тени согбенного старого клена, росшего на заднем дворе, можно было обнаружить среди всей этой безмятежности две тёмные фигуры — одну женскую, которая сидела на корточках у местами сгнившего и покосившегося забора перед расставленными в ряд клумбами, где цвели лилии, розы и маргаритки. И вторую мужскую, облаченную в плащ, стоявшую за её спиной.

От женской фигуры исходило магическое голубоватое свечение, создавая ощущение миража. У неё были лавандового цвета волосы, идеальной формы лицо, глаза цвета морской воды. Она не походила на привычного мертвеца, даже простого человека. Словно воплотившийся светлый образ волшебной феи или лесной друидессы из старинных кельтских мифов.

— Ещё при жизни я ходила сюда и ухаживала за ними, — призналась девушка, указывая на клумбы. — Я люблю красоту, в особенности цветы. Они такие красивые. Такие мягкие. — Она обернулась и детским наивным тоном пробормотала: — Поля, где расстреливали невинных жертв, цвели пышными цветами.

Детектив молча за нею наблюдал. Шарлотта проводила пальцами по тонким стебелькам растений. У неё был мягкий мурлычущий голос.

— А звёзды? Вы любите звёзды, детектив Бёрк?

— Как их можно любить?

Шарлотта не ответила ему. Она томно расплылась в мечтательной улыбке.

— Звёзды прекрасны. Их красота бесконечно далека от нашего понимания. Они так красиво сияли над мучениками, которые горели, как факелы, привязанные к столбам. Они всегда сияют, что бы ни происходило.

— Вернёмся к твоей смерти, Шарлотта, — настойчиво попросил детектив. — Что с тобой произошло?

— Ничего особенного, — спокойно произнесла она, пожимая плечами. — Это сделал мой муж, Томас. — девушка показала окровавленный затылок, который был всмятку, как разбитая яичная скорлупа. — Он сказал, что я ему надоела.

— Он убил тебя только потому что ты ему надоела?

— Да, — Шарлотта весело рассмеялась.

— Что в этом смешного? — с омерзением вырвалось у Хантера.

Улыбка исчезла с лица Шарлотты.

— Не знаю.

— Где он похоронил твой труп?

— Я не знаю.

Детектив нагнулся к ней и заглянул в глаза.

— Шарлотта, пожалуйста, скажи мне, где он похоронил твой труп?

— Я не знаю... — она вдруг пристально всмотрелась в лицо Хантера, так близко, словно собиралась его поцеловать. — Ты похож на моего мужа, — прошептала она, — он тоже был очень красивым.

Хантер вернулся домой опустошенным, совершенно выбитым из сил и плюхнулся на диван в полумраке гостиной. Дождь монотонно барабанил в оконное стекло.

— Я так больше не могу… Слышишь меня!? Я так больше не могу!!

Он закрыл лицо дрожащими ладонями. Слёзы текли по его щекам и струились меж пальцев. Грудь тяжело вздымалась. Он прерывисто всхлипывал.

Хантер знал, что его дар — это не шизофрения, когда первым таким делом к нему пришла умершая женщина и умоляла спасти ее семилетнюю дочь. Он успел сообщить в полицию и сражался с маньяком до их прихода, чтобы не дать тому совершить нечто ужасное с девочкой.

Но если есть мертвые, размышлял детектив, если есть загробная жизнь, тогда значит и Бог есть? Но мертвецы не говорили ему ни о чем, что не касалось их прошлой жизни. В вопросах метафизических они были глухи, как могила. И эта вопившая внутри него пустота, остающаяся без ответа, разрывала Хантера на кусочки.

Хантер не считал себя сильно верующим. Хоть и был воспитан в католической среде. И даже мог наизусть процитировать отдельные сюжеты из Библии.

Его мировоззрение в корне поменялось, когда в автокатастрофе погиб его маленький сын, Дэвид. Что-то произошло с водителем школьного автобуса в то ненастное туманное утро, он не справился с управлением. Автобус перевернулся, дети пострадали, но многих удалось спасти. Только не Дэвида. Хантер ждал, когда он придет к нему, навестит его мертвым. Ждал каждую ночь, призывая к себе, однако приходили другие.

Он вспомнил свою клиентку, Элли Нортон, сошедшую с ума от горя. Она вернулась домой. В холле ее встретил муж, заключив в объятия и поцеловав в щёку.

— Милая, у меня для тебя есть подарок, — улыбаясь сказал он. Мужчина быстро взбежал по лестнице на верхний этаж и также торопливо вернулся обратно уже с коробкой, обернутой подарочной лентой. Он развязал ленту и открыл крышку. На дне коробки лежал сморщенный кроваво-красный младенец, который издавал душераздирающие вопли. Нет, младенец, изрезанный ножом, был уже мертв. Истошно кричала Элли. Она так и не смогла оправиться от произошедшего кошмара и покончила с собой.

— У сирот уводят осла, у вдовы берут в залог вола; бедных сталкивают с дороги, все уничиженные земли принуждены скрываться...

Может быть, сознание — это величайшая ошибка в истории человечества? Прародитель всех ужасов, источник множества бед. У атеистов тоже, как и у религиозного человека, есть свой миф о золотом веке и грехопадении — только точкой разделения, отпадения от «божественного» в их случае является рождение сознания, что повлекло в дальнейшем к ужасающим последствиям — качественное отделение человека от остального мира, от гармонии с самим собой, с природой. Человек уже никогда не сможет скрыться в прежнем забытье.

Убийства, бесчисленные кровавые жертвы насилия, заговора и предательства, непрекращающаяся ни на миг вражда, похотливые желания, служащие мотивом для очередных немыслимых зверств, преступлений, несчетные ямы трупов — за всеми этими ужасами и бесконечными ликами смерти Хантер задавался извечным вопросом: как в такой картине мира может быть обнаружен Бог?

Однако вслед за теми мыслями рождались образы светлых картин Микеланджело, Дюрера, Тициана; неотчетливо всплывали сцены трогательных отношений с близкими, сострадание, уважение, ласки, не свойственные миру милосердие и чистая безответная любовь, нацеленная только на заботу и не требующая ничего взамен. Отчаянное сражение со злом. Но что есть зло в мире, где всё относительно? И где добро не есть сущее, и не имеет своей бытийной самостоятельности, а является в лучшем случае человеческой абстракцией, выдумкой группы лиц, тайно договорившихся вести себя определенным образом. Тогда красота, наблюдаемая в мире на фоне чудовищных беззаконий будет выглядеть издевательской, абсолютно бездушной и безразличной к человеческим горестям, не сулящей ему никакого утешения, а только подло глумящейся над ним.

Нет, Хантер не был способен просто смириться с таким ответом. Тогда почему Бог допускает зло?

— Вспомни книгу Иова, Хантер, — доносился голос из мрака исповедальней кабинки. — Давал ли ты когда в жизни своей приказания утру и указывал ли заре место ее, чтобы она охватила края земли и стряхнула с нее нечестивых, чтобы земля изменилась, как глина под печатью, и стала, как разноцветная одежда, и чтобы отнялся у нечестивых свет их и дерзкая рука их сокрушилась? Нисходил ли ты во глубину моря и входил ли в исследование бездны? Отворялись ли для тебя врата смерти, и видел ли ты врата тени смертной? По твоему ли слову возносится орел и устрояет на высоте гнездо свое? Кто вложил мудрость в сердце, или кто дал смысл разуму? Кто ты, человек, что споришь с Богом?… И потом, — с печалью продолжал пастор, — то что ты видел, это делают сами люди. Они готовы найти виновника в чем угодно лишь бы сбросить тяжкий груз ответственности и вины с самих себя. Ведь это не Бог творит зло.

— Но Бог в силах его остановить.

— Тогда уже не будет никакой свободы воли. Бог будет тиран и палач, карающий за всевозможные грехи. Или ему стоит быть избирательней?

— Мне недостаточно просто одной веры! Я хочу знать!

— С верой приходят знания, если ты не прекращаешь своих поисков. Может быть, твой дар вовсе не проклятие, как ты считаешь — а Божье чудо? Ты помогаешь людям, а скольких тебе удалось таким образом спасти. Однако, чтобы противостоять тому злу, что вскоре грядет, собственных усилий тебе будет не достаточно.

— Почему я?

— Это твой выбор, ты легко можешь отказаться. Но откажешься ли?

— Ты знаешь, что нет… Но не требуй от меня того, чего я не в состоянии исполнить.

***

Хантер решил наведаться в дом к мужу Шарлотты. Он надеялся обнаружить какие-нибудь зацепки, улики, которые помогут ему распутать этот сложный клубок и выйти на след убийцы.

Он выбрался на улицу после полудня. Заказал такси и под тёплый моросящий дождь поехал в направлении Сент стрит, что находился в старом районе Крауч Хилл – тихой обители, расположенной на склоне холма в квартале по соседству с Окстонским университетом, где находилось много исторических домов и откуда открывался отличный вид на центр города.

Детектив устало прижался виском к холодному стеклу, отстранено наблюдая за мелькающими городскими пейзажами. Он полностью был погружен в свои разрозненные мысли.

Месяц назад на центральной площади города поставили статую объятий. Теперь периодически туда стекаются различного рода лица — бродяги, случайные прохожие, путешественники, и просто душевнобольные одиночки, — чтобы получить свою порцию объятий от белой фигуры из мрамора. Они обнимают её, проводят с ней вместе время, общаются и им становится легче. С лучами заходящего солнца они возвращаются домой, к своим родным и близким, если таковые имеются, чтобы подготовиться к новому дню.

Аристотель говорил, что человек — это существо социальное. Спустя несколько сот лет французский философ Сартр выскажет мысль о том, что ад — это другие. Что-ж, он и Аристотель были правы по своему. Мы так люто друг друга ненавидим и так сильно в друг друге нуждаемся.

Но этот город, несущий на себе метку отчуждения и злого рока, как сосуд, в котором дистиллируется всё самое маразматическое, безумное, алчущее и жестокое, выделяющее через жертвенную кровь экстракт живительной силы для собственного существования. Люди это чувствуют. Каждый из них — это маленький заброшенный мёртвый город. Не разучились ли они ещё чувствовать что-то помимо своих чувств, думал Хантер.

Машина остановилась у подъездной дорожки. Детектив отметил неприветливость здания, перед угрюмым фасадом которого стояло несколько старых увядших деревьев с искривленными стволами. Весь двор устилал ковер бурой листвы. Он обнаружил чей-то силуэт в окне верхнего этажа.

Хантер расплатился с водителем такси и уже через минуту стоял на парадном крыльце большого двухэтажного дома. Несколько раз нажал на дверной звонок. Дверь открыл высокий мужчина около тридцати лет. На нём была белая мятая рубашка, чёрные замаранные в пятнах штаны и шлёпанцы.

— Здравствуйте, мистер Корнелл, меня зовут детектив Бёрк, я расследую исчезновение вашей жены, Шарлотты. Могу я задать вам пару вопросов? Это не займет слишком много времени.

— Конечно, — кивнул мужчина, рассматривая лицо Хантера без каких-либо признаков заметного любопытства. Он пропустил его внутрь и закрыл за ним дверь.

— Идёмте. — Мистер Корнелл повёл его на второй этаж. — У меня здесь немножко не прибрано, надеюсь простите.

— Ничего страшного.

Следуя за Томасом, Бёрк внимательно изучал обстановку; вещи, расставленные в коридоре и комнатах. Томас не врал, когда говорил о беспорядке, дом действительно, как будто пребывал в запустении со смертью его хозяйки. Атмосфера подавленности, апатии и траурного одиночества была разлита в воздухе, сквозила во всём. Хантер вспомнил где-то прочитанное — дома сами говорят о своих владельцах, об их внутреннем психологическом состоянии.

Они вошли в спальню.

— Здесь мы с Шарлоттой спали… и не только, хе-хе.

Томас включил свет и направился к комоду, детектив остался у прохода, оглядываясь по сторонам. Кровать была не заправленной, шторы задернуты. На полу валялась одежда.

Мистер Корнелл выдвинул верхний ящик комода, что-то достал оттуда, а затем неожиданно развернулся, направляя заряженный пистолет прямо в грудь Хантера.

— Успокойтесь, я не вооружен, — мягко заговорил детектив, медленно поднимая руки.

— Давай начистоту, что тебе нужно?

— Я пришёл поговорить о Шарлотте.

— Я уже всё рассказал полиции, а ты, бл*ть, кто такой?

— Я частный детектив.

— Всяких детективов мне ещё на голову не хватало! Вонючий кусок говна, — выругался Томас, а затем, замерев, посмотрел на Хантера странным и долгим взглядом, словно над чем-то раздумывая, после чего произнес: — Незаконное проникновение в частную собственность... А может мне просто пристрелить тебя?

— Я не желаю вам зла, Томас.

— Да? А кто сказал, что мне не плевать на то, что ты мне там желаешь... Это она тебе всё рассказала? — резко выкрикнул он вспыльчиво.

— Кто? — недоумевающе вопросил детектив.

— Моя жена!

Бёрк ошарашено на него уставился.

— Она же мертва.

— Да, верно, — мужчина довольно осклабился. — Это я убил ее. Потому что она меня достала! Всё время говорила о своей красоте. Вела себя, как чёртова сука!

От этих слов всё тело Хантера вмиг напряглось. Он сжал кулаки и хотел было инстинктивно наподдать мерзавцу, но тут неожиданно взгляд его остановился на маленькой точке позади Томаса на границе между стеной и потолком. Раньше её там не было. Она изменялась. Создавалось ощущение некой оптической иллюзией, что нечто по ту сторону движется, словно из глубин подземного лабиринта. По телу детектива поползли мурашки, волосы на руках стали дыбом. Не может быть, подумал он. Что за чертовщина?! Оно возвращается? Это жуткое видение.

Оно уже было размером с собаку и растекалось по задней стене, вырастая в нечто, отдалено напоминавшее густой наэлектризованный чёрно-багровый яркий дым, выстраивающий причудливые острые вытянутые узоры. Хантер стоял, пораженный образом на стене и интуитивно чувствовал, что этот чёрно-багровый непроницаемый призрак, как будто сочетающий в себе дым и пламя, колеблющийся как мираж, безжалостно уставился на него в ответ.

— Обернись, — дрожащими губами прошептал мертвенно-бледный детектив, — там... там эта...

Томас расплылся в мерзкой улыбке.

— За идиота меня держишь?

— Нет... нет, нет, там эта тварь… о Боже... только не снова…

Он угрожающе взвел курок.

— Здесь только одна тварь, и я ее сейчас прикончу.

За всеми этими неописуемыми и чудовищными превращениями, которые были неуловимы для глаза Хантера, всё же он сумел выявить всего два неизменно сохраняющихся элемента — щупальца и рога, заменяющие голову этой твари. Оно двигалось, как будто из глубины горящего пространства.

Наконец, оно настолько близко проникло в их сферу реальности, что мистер Корнелл почувствовал это за своей спиной. Оно нависало над ним на потолке, как колпак. Он обернулся и не успел среагировать, как оно быстро набросилось на него яростно и молниеносно. И полностью его поглотило.

Хантер не стал дожидаться, что будет дальше. Он слышал леденящий кровь истошный визг парня, пока сбегал по лестнице. Звуки выстрелов. И даже когда уже выскочил в прохладные сумерки осени и бежал без оглядки по тротуару, казалось, этот крик эхом преследует его вместе с той тварью. Он боялся обернуться. Ноги подкашивались, несколько раз он чуть было не упал. В темноте мелькали образы таинственных странных существ, являвшихся когда-то просто предметами, но сейчас всё вертелось, как в пыточном колесе, менялось, и он был свидетелем тех кощунственных движущих реальность превращений. Он не мог отделаться от мысли, что видит перед собой идею хаоса в его первоначальном замысле, в облачении ужаса, беспричинности и безумия, ниспровергающего и топчущего в злобно-жестоком танце тело порядка.

В голове также не было какого-то понимания, упорядоченности, стройности мыслей. Сердце сотрясалось в груди, билось о его стены, как таран. Он полагал, что уже будет не в состоянии вернуть то прежнее душевное равновесие, если оно сохранялось в нём когда-то. И сможет ли он вообще вернуться к самому себе, поскольку так неистово сейчас удирает по бесконечному коридору сознания всё дальше и дальше в неведомую тёмную страну бредового, стремительно расползающегося, как нитки, и овладевающего всем разумом, гниющего кошмара?

***

Это было воспоминание о том, как они сидели в баре. К ним подошла официантка и поставила на их столик бокалы со спиртными напитками.

— Ты куришь? Раньше я тебя не видела с сигаретой, — сказала Эйприл. Она смахнула со лба длинную светлую чёлку и устало вздохнула. — Боже, я всегда удивлялась, как ты умудряешься ещё вести здоровый образ жизни при всех этих издержках своей профессии? Я бы давно взялась за бутылку, чтобы забыть то, что произошло. Или курила бы пока все лёгкие себе не продырявлю. Хотя и сейчас курю, знаешь, это мне помогает справляться с волнением.

— Бросай это дело, — с заботой произнес Хантер. — Сигареты убьют тебя быстрее чем сердечный приступ от какого-нибудь очередного репортажа с места преступления. Мне не нужен ещё один труп.

Эйприл улыбнулась.

— А как же ты?

— А на себя мне плевать, — равнодушно бросил детектив, потушив сигарету. — Я уже давно готов к смерти, только что-то она задерживается.

— Эй, — Эйприл взяла его за руку и тревожно посмотрела в глаза, — не говори так больше, пожалуйста, — попросила девушка. — Я бы не хотела тебя потерять.

Они ещё долго говорили о чём-то. В баре тихо и неторопливо играла музыка, прохладный меланхоличный джаз.

***

Этот город ненастоящий. В нём происходит множества разных событий, зачастую паршивых, но он никогда не был настоящим. Стоит ли обвинять разум во всех ошибках и горестях человечества? Наверное, дело не в нём, ибо если бы люди следовали практики благоразумия, то на земле было бы чуточку лучше. Однако «высокоразвитое» существо всегда оставалось на уровне всех остальных животных. Дело не в эгоизме или скотском поведении по отношению к себе подобным. Просто люди — это животные, как ни крути. Люди, как волки, лисы, медведи, слоны, еноты, крысы. Как свиньи, гиены, обезьяны. Люди, как чижы, воробьи, соловьи, грачи, орлы, стервятники, вороны. Нет единого человеческого рода, но есть различные виды, совсем как в животном царстве. Они соревнуются друг с другом, конфликтуют, строят любовные отношения, бранятся, заводят детей, пишут стихи о своей любви, плетут интриги, рассыпают ложь или похвалу, жаждут признания и следуют моде. Насилие, жажда истребления у них в крови. Они животные, хорошо это или плохо, потому что, будучи носителями сознания, они предпочитают оставаться в неведении, чтобы ограничиться от лишних тревог, и здесь их, пожалуй, не в чем упрекнуть. Они просто следуют зову плоти.

У нас есть это обманчивое представление о том, что мы контролируем ситуацию, всё у нас находится под контролем. Человек — это кукла, которая на секунду поверила в собственную свободу. Эта секунда, кажется, длится целую вечность. А потом наступает смерть. Им всё ещё видится, что они живы. Они говорят о себе, даже когда говорят о других. Хотят, чтобы их выслушали. Они говорят на языке мёртвых. Говорят, и даже не замечают, что уже давно остались одни, давно умерли. Но ведь они всегда жили в одиночестве.

***

Совершенно сбитый с толку, подавленный, разочарованный во всём, он долго шатался по тихим пустым ночным улицам, как потерянный, заблудившийся дух, тонущий в собственном отчаянии и жестокости мыслей. Ноги сами привели его в знакомое место. Он стоял на лестничной площадке, прислонившись плечом к стене и долго стучал в дверь. Когда дверь наконец-то отворилась, на пороге возникла сонная фигура в домашнем халате. Это была Эйприл.

— Привет, — непринужденно сказал детектив, думая, что сейчас она прогонит его.

Но Эйприл ласково ему улыбнулась так, словно ждала его всю жизнь.

— Ну… заходи, — сказала она после короткой паузы, впуская его в теплую светлую квартиру.

«Она ненастоящая» — мелькнула мысль.

И он медленно вошёл внутрь.

***

— Ты ненастоящая, — озвучил он ранее посетившую его мысль.

— Что прости?

Они сидели за круглым столиком у неё на кухне.

— Тебя зовут Эйприл Уотсон. В детстве я любил смотреть черепашки-ниндзя. Там была репортерша, которая всегда помогала черепахам. Ее звали Эйприл О'Нил. И ещё у тебя грудь четвертого размера — это просто нереально...

— Хантер! Ты серьезно?! Во-первых, именем Эйприл меня назвал отец в честь моей прабабушки. А во-вторых, грудь у меня не четвертого размера, а третьего, — сердито сказала девушка, прожигая его ледяным взглядом.

Хантер задумался.

— Наверное, это та тварь. Она как-то способна воздействовать на сознание в период своего появления, порождать когнитивные неполадки, искажения, жуткие мысли, — беспорядочно бормотал он, словно в полуобморочном состоянии.

— Что с тобой происходит, Хантер? — перебила его Эйприл. — Ты заваливаешься ко мне домой посреди ночи в совершенно измученном виде, а потом обвиняешь меня в том, что я просто иллюзия? В манерах тебе, конечно, не занимать.

— Поверь, это очень долгая история. Я... я просто сбит с толку и окончательно запутался.

— Ты сильно устал, посмотри на себя. Тебе нужно отдохнуть. Ты сам не свой.

— Нет, это мне не поможет. Эта тварь продолжит за мной охотится, где бы я ни находился. Я должен закончить расследование.

— И что ты собираешься делать? — сдаваясь, вздохнула девушка.

— Я не знаю… А знаешь куда нужно отправляться, когда не знаешь, что делать? В библиотеку. Или в полицейский участок. Мне нужны архивные записи, всё что известно о жизни и смерти того поэта, Эдвина Пикмана. И один знакомый сержант мне в этом поможет.

— Я поеду с тобой, — решительно заявила Эйприл.

— Нет, это слишком, слишком опасно.

— Сколько раз я слышала подобное, — ухмыльнулась она.

— Ты не понимаешь. Дело не просто о жизни и смерти. Я видел то, что другие и помыслить не в состоянии. Это неописуемо. Тело, глаза и разум бессильны перед этим, оно выходит за пределы всякой логики, всякого рационального мышления — это было чистой воды безумие. Это существо, оно без всякой жалости расправилось с Томасом Корнуллом прямо в его доме на втором этаже. Забрало его с собой — не знаю куда, но судя по звукам вряд ли ему это понравилось… Ты мне не веришь, да? Думаешь, что я окончательно съехал с катушек.

— Нет, — тихо произнесла Эйприл, — я тебе верю. Глаза не обманывают. Я боюсь смотреть тебе в глаза Хантер, я вижу в них ужас.

— Поэтому я должен покончить с этим.

— Одного я тебя не отпущу. Либо мы едем вместе, либо ты остаешься здесь. И потом, стоит ли беспокоиться из-за одной какой-то простой иллюзии, — поддела его девушка.

— Прости меня, сколько мне ещё придется перед тобой извиняться?

— Пока это было только первое извинение. Посмотрим.