Исторические рассказы

Май 1789 года.


23-летний Норбер Куаньяр уже работал в нотариальной конторе. Сын сапожника, он учился не в студенческой аудитории, а самостоятельно под руководством господина Дюбуа, отца своего давнего друга Филиппа, который в это самое время, учился на юридическом факультете в Париже.

Под впечатлением событий в Париже его старший брат Франсуа Куаньяр в ноябре 1789 стал председателем местного патриотического клуба.

Норбер и его товарищи Филипп Дюбуа, Пьер Жюсом и Жак Арман стали активными пропагандистами новых идей среди молодёжи Санлиса.

«На этого знаменитого мученика во имя Равенства так много клеветали, что долг каждого честного патриота восстановить добрую память о нём.»

(Ф.Буонарроти (1761-1837) по поводу восстановления исторической справедливости в отношении М.Робеспьера)


Жаркий июль 1780 года...

По пыльной неровной дороге Санлиса, трясясь на ухабах, неслась карета, украшенная фамильным гербом маркизов де Белланже.

- Осади, - распорядился верховой, перегораживая дорогу.

Пётр натянул поводья.

- Кто такие, откуда? - начал спрашивать служивый.

Мужики переглянулись.

Только гости легли и свет погасили, с полчаса прошло, пожалуй, как в ставень снаружи постучали:

- Настя, Настя…

Трофим приподнял от подушки голову, прислушался. Жуков уже крепко спал, посапывая, сильно втягивая воздух. Стук повторился.

- Хозяйка, - громким шепотом позвал Кулаков, - хозяйка, стучат.

Женщина накинула поверх рубашки шерстяной платок, проскочила к окну, выглянула, не зажигая свет, и ругнулась:

- Вот же бес, припёрся.

- Что там? - полюбопытствовал Трофим.

Зимка чуть устало покачивала головой, словно соглашаясь, но довольно жмурила глаза, как кошка, парко и шумно дышала широкими ноздрями.

- Странно, - потирал поцарапанную в стычке щеку Трофим, - зима уже, а эти не откочевали.

- Да уж, - обернулся к другу Пётр, - обычно до снега табором уходят. Может, не цыганы?

- Так-то похожи, - пожал плечами Кулаков. – Конечно, и черкесы могут быть и калмыки.

- Скажешь, калмыки, - хмыкнул Жуков, - те косые да на морду широкие. И что им тута?

Друзья придержали лошадь и раздумывали, то ли можно на санях к дому подкатить, то ли лучше пешими, а сани у ворот оставить. Усадьба была с налётом запустения, но всё же мужики несколько робели.

Слово за слово, и поведал Артём, что пришлось ему срочно из дома уходить по той причине, что могла полиция задержать.

- За что же, - недоумевал Пётр, - иль натворил чего?

Артём взглянул с неожиданным задором:

- Не успел.

- Как это?

- Да так. Забастовку общую хотели устроить, вот меня товарищи из депо и направили, чтобы разом выступить договориться.

- Ого, - разом округлили глаза алексеевские мужики. – Эка вы замахнулись. За такое, поди, и за Урал прогульнуться в железах можно.

Труд, на который подвигла автора любовь к отечественной истории, сопроводим некоторыми соображениями, не претендуя, однако, на то, чтобы все читатели сочли их непреложной истиной.

На следующий день с рассветом запрягли лошадку Жукова Зимку в сани, прихватили кое-чего из снеди в дорогу и покатили в Рыльск. Но и в Рыльске, то ли не угадали с адресами, куда обращались, то ли хозяевам не приглянулись, а может, просто не в то время подошли – уже набрали мужичков, однако, опять ничего у них не вышло. Только день на дорогу убили без толку и день на расспросы. И ведь много заводов разных работало: маслобойный, крахмальный, пивоваренный, сахарный, крупорушный, литейка то ли чугунная, то ли медная, свечной… да не по одному. То там, то там парит, звенит, жаром пышет.

Вообще-то в этих местах Кулаковы были не чужие, хотя и пришлые. Когда-то давно, почти перед самой Японской, ещё в девятьсот четвёртом году Трофим и Зинаида Кулаковы с двумя малолетними сыновьями из своей деревни в Екатеринославль ушли. Соседям и родне сообщили, что отправились искать лучшей доли и попробуют прижиться в тёплой, хлебной Малороссии, для чего и оставляют родные места. Это после, когда не вышло разбогатеть, обратно вернулись.