Запах. Звук. Зияние

Паршивая тогда выдалась осень.

Но, если раньше - паршивое воспринимали временным обстоятельством, то сейчас - даже самые фанатичные впадали в ощущение паршивого «безвременья».

Всё стало одинаковым. Месиво бездорожья – всесезонным. Хаос передвижения – фронтальным. Фатальным?

С недавних пор навели кое-какие порядки в снайперских рядах.

Плохо – чаще обременяли «напарничеством».

Мой «напарник» обладал самым малым опытом из всех, кого мне могла послать Судьба. Я старше его на шесть лет, но думается, что на тридцать, не меньше. Я – Старик. Он – ребенок. И это – во всем. А мне, ко всему прочему – дополнительная ответственность. Я плохой человек.

Мы сидели за лесом. Пустырь, обрамленный пожухлыми кустами. Привал короткий – надвигались сумерки, а идти до нового расположения еще семь километров.

Ничего. Никакого дела. Сидение на месте несколько минут. Я отказал себе в ужине. А «маленький» Ханс странно водил носом из стороны в сторону.

- Что? – спросил я, недоумевая о том, что мальчишка учуял.

- А ты не чувствуешь? – голос его был полон озадаченности.

- Что?! – пришлось повторить вопрос с уточнением: – Что я должен почувствовать?

- Хвоя горит. – произнесено в недоумении и добавлено с опаской: - Лес горит?

Я принюхался. Я прислушался. Я присмотрелся. И ничего подобного… Я устало покачал ему головой в полном отрицании и молчании, но он, конечно же, не поверил моей уверенности…

Ханс вскочил со своего места и подбежал к лесу позади нас. Пробежал вдоль слева. Вдоль – справа. И вернулся снова ко мне.

Пахнет хвоей. Нет, не горящей. Сосны молчат. Ни треска, ни гула. И птиц не слышно. Ни одной. Совершенная тишина.

- Ты слышишь?! – спрашивает меня этот странный парень.

- Я ничего не слышу. Здесь слишком тихо. И нам пора.

Я тоже поднялся с земли. Я хотел срочно направиться далее, но этот ребенок всё не унимался – теперь он водил по ветру не только носом и своей беспокойной головой, но и руками, гладя ладонями воздух… Что он делал? Дирижировал?!

- Эта мелодия… Очень похожа на танец. Такой темп, как у марша или у вальса. Да! Как будто неподалеку здесь… О! Так вот же - там!!! – на поднятой ладони парня вытянулся указательный палец. Он указывал прямо на пустырь перед нами. Нам уже давно стоило отсюда убраться.

- Что? – снова приходится уточнять вопрос: – Что ты «там» видишь, Ханс?! – обычно я не раздражителен. И тогда я не был раздражен его поведением. Скорее – насторожен. Мне подумалось – помимо всего прочего, мой напарник поврежден рассудком и скоро мне «снова» не повезет. Этот погибнет. Я уверен. Абсолютно точно, так и будет. А мне дадут нового. Тенденция такова – каждый «новый» моложе предыдущего, стало быть – я быстрее старею. Я сильнее убеждаюсь в том, что я – плохой человек. А Ханс… На что он так засмотрелся своими удивленными глазами?!

- Они танцуют! – шепотом произнес он. Но в повторении одного и того же, голос его становился громче: – Танцуют, танцуют!!! Посмотри сам!

Я ничего не видел. Пустырь, как пустырь.

- Пошли! – скомандовал я и, не оборачиваясь, пошел туда, куда надо было идти. А когда обернулся, то крикнул застывшему на своем еще раз: - Ханс! Времени нет!

Маленькая голова юного Ханса была поражена. Поражена разрывной. Мы недолго были напарниками. К слову и к удаче – больше у меня напарников не было.

И больше не приходилось делать круг по выжженной земле в отступлении. Хаос фронтального передвижения сменился обратным направлением «с востока на запад».

Я поставил себе надежный ориентир – мне нужно было добраться до Тироля. Шли через Венгрию. Это «чуть больше», чем семь километров.

Я точно знал, что не услышу там и тогда никакого деревенского вальса. И никакого запаха горящей хвои я не почувствую. И тем более, я был надежно уверен, что никто не будет танцевать, когда я вернусь. А я вернусь.

Все возвращаются. Я убежден сильнее всего прочего, что маленький Ханс не остался за пустырем, засмотревшись на зияние смерти. В кармане этого впечатлительного паренька был отцовский компас. Если никто не забрал, то…. «Эта вещица знавала Верден» - так он сказал, если я не ошибаюсь. А я могу ошибаться. Плохим людям это свойственно.

Да, моему прозревшему напарнику предстоял долгий путь. А танцевавшие – танцевали у себя дома.

12.11.2021