Царица престрашного зраку. 13. Дорога к престолу

Кондиции были подписаны Анной 25 января 1730 г., а через три дня ей исполнилось 37 лет. Отъезд из Митавы был намечен на 29 января, однако один из членов депутации, а именно, генерал Михаил Леонтьев отбыл сразу после подписания кондиций и привез их в Москву 1 февраля. На следующий день, т.е. на 2 февраля, было назначено расширенное заседание совета, на которое особыми повестками приглашались чиновники, высшие военные «по бригадира». Верховники не скрывали своей радости. Высшим чинам государства были прочитаны кондиции и письмо Анны, в котором сообщалось, кондиции были подписаны Анной «по здравому разсуждению, для пользы Российскаго государства и ко удовольствованию верных наших подданных».

После прочтения не случилось ни восторженных кликов, ни «виватов», вероятно, ожидаемых верховниками. Было полное молчание. Князь Дмитрий Голицын начал тогда говорить, как мудро поступает Анна, прислав кондиции, какое это благо для государства, «не иначе Бог ея подвигнул к этому». «И сия и сим подобныя, – ехидно писал Феофан Прокопович, – до сытости повторял». Все тихо перешептывались, понимая, что власть вместо, как предполагалось, кроткой императрицы остается в алчных руках верховников. Негодовать никто не смел, ибо по словам того же Феофана «нельзя было не бояться, понеже в палате оной, по переходам, в сенях и избах многочинно стояло вооруженнаго воинства». Нашелся лишь один наивный дворянин, который растеряно промолвил: «Не ведаю, из чего на мысль пришло государыне тако писать?» Но большинство присутствующих отлично «ведало», и один их них записал потом, что господа верховники «именем народа обманули государыню в Курляндии, а именем государыни обманули народ в Москве…, будто с государя содрать корону так легко, как с простого мужика мошеннику шапку схватить».

Молчание нарушил князь Алексей Михайлович Черкасский, который вышел вперед и потребовал, «чтоб ему и прочей братии дано было время поразсуждать о том свободно». Верховники с легкостью согласились, не желая доводить дело до публичной ссоры и возможного разоблачения. После этого тайно по ночам в домах у князя Черкасского и других знатных особ стадии собираться дворяне. Никто не сомневался, что ограничение самодержавия делается не для блага государства или дворянства, а исключительно в интересах двух кланов, введение в Тайный совет еще одного Голицына и двух Долгоруковых это явно и неукоснительно подтверждало.

А тем временем кортеж с Анной был на пути к Москве. Василий Лукич Долгоруков вез императрицу как пленницу, даже сидел всю дорогу у нее в санях и по его приказанию вооруженный конвой не подпускал к ней новых поданных, с которыми она сама была бы не прочь пообщаться. 10 февраля прибыли в подмосковное село Всесвятское, где была намечена остановка и подготовка к церемонии торжественного вступления в столицу. И здесь ей не давали возможности встречаться с людьми, верховники предполагали везти Анну прямо в Кремль, где ей должны были приносить присягу по сценарию Тайного совета.

В селе Всесвятском случилось неожиданное и неприятное для Василия Лукича Долгорукова обстоятельство: императрицу встретили ее сестры Екатерина и Прасковья, и Долгоруков не смог (хотя и очень хотел) воспрепятствовать Анне «о щастливом прибытии поздравительные комплименты принять» и, что самое важное, не мог препятствовать сердечным разговорам сестер без его, Долгорукова, особы. А сестры вспоминали о своей жизни. Екатерина говорила о своем грубияне муже, герцоге Мекленбург-Шверинском, от которого уже до нее сбежали две жены и от которого, когда он стал руки распускать, сбежала и она с маленькой дочерью Кристиной. Дядя-император ее тогда не ругал, ибо к тому времени рассорился с герцогом, оказавшимся непроходимым дураком, перестал его выручать и мекленбургские рыцари в 1728 г. лишили герцога трона в пользу младшего брата (после бывший герцог пытался с помощью наемного войска возвратить престол, но это кончилось тем, что его засадили в крепость Дёмиц, где он находился конца своей жизни). Прасковья же до самой смерти своей матери оставалась при ней, угождая ее прихотям, а после смерти старой царицы с личного согласия Петра I вышла замуж за вдовевшего генерала Ивана Дмитриева-Мамонова, участника полтавского сражения и уже 10 лет жила с ним в любви и согласии.

Но что самое важное, Анна узнала от сестер о тайных собраниях дворян, и даже сумела наладить переписку с некоторыми из них через своих сестер и родственников Салтыковых. Верховников боялись и ненавидели, а те, узнав о тайных шляхетских собраниях, стали угрожать непослушным репрессиями. Пример тому уже был – арест Павла Ивановича Ягужинского и его посыльного Петра Сумарокова (отца будущего поэта и драматурга А. П. Сумарокова).

15 февраля 1730 г. Анна, в роскошной карете, запряженной восьмеркой лошадей торжественно при радостных восклицаниях народа вступила на московскую землю, проехала в Кремль, поклонилась святыням, вышла к стоявшим в строю полкам гвардии, допустила избранных к целованию августейшей руки. Гремели пушечные и ружейные салюты, раздавались крики «Виват!» Анна отвечала на приветствия, не обращая внимания на Василия Лукича Долгорукова и Михаила Михайловича Голицына, важно ехавших верхом впереди торжественного кортежа. В Кремлевском дворце, находящимся в «преизрядном убранстве», Анна почувствовала себя еще увереннее, хотя из текста присяги, приносимой ей вельможами, верховники убрали слово «самодержица».