Председателевы сынки

Магнави с братишкой проспали все утро, только в полдень вскочили с жарких подушек, пахнущих куриным пером. Быстро хлебнули козьего молока из чайных чашек, лишь на пару больших глотков и хватило его. Мать уже собрала обед отцу, завязывала в старый платок. Тут же протянула сыновьям черные суконные бескозырки, привезенные отцом из далекого города:

- Бегите на поле за березовой рощей. Там сегодня бригада работает. Да прямо идите, не тащитесь – время обеда, поди, проголодался уже!

Мать всегда старалась угодить отцу. У того нрав непредсказуемый, одно слово - зимогор! Так в деревне называли мужчин, занятых отхожим промыслом. Зимой, когда завершались полевые работы, они уезжали в дальние города, за горы, потому и прозвали их так – зиму за горами проживали. Даже частушку сочинили про них:

Как вернешься, зимогор,

Сразу поле засевай.

В лапти старые с дырой

Хоть бутылку запрягай!

Смеяться было над чем. В зимогоры подавались чаще всего мужики небогатые, безлошадные, держаться им было не за что. Вольная жизнь быстро становилась привычной и, что греха таить, милой. Большинство быстро осваивали русскую речь, начиная с самого легкого - мата, а вторым почти обязательным приобретением становилась привычка к выпивке. Отец этими умениями тоже овладел в полной мере. Семьи зимогоров, оставленные когда с небольшим запасом еды и дров, а когда и без ничего, выживали порой за счет помощи родственников, а чаще всего благодаря неутомимости и трудолюбию верных татарских жен. Но зато мужики-зимогоры повидали мир и отличались от «оседлых» деревенских смелостью, могли порассуждать о порядках, крепко припечатать словом власти и богачей. Теперь, когда в деревнях началась коллективизация, многие из них оказались на высоте.

Отца тоже выбрали председателем колхоза, поскольку даже среди зимогоров он отличался сметкой и острым языком. Мужчина он был видный: высокий, с крепкой головой и большими длинными руками, глядел зорко, голос имел громовой и говорил умно, веско. Правда, хозяин из него был весьма средний, чтоб не сказать хуже. Тянула семью маленькая хрупкая мать. Правдами и неправдами собрала она немного денег, чтобы купить козу. О корове и речи не было: купить не на что, да и не прокормишь ее с тремя малыми детишками на руках. А козочке маленькая Зайнап нарвет тоненькими руками травы, натаскает мешками, чтоб на зиму хватило.

Зато ее Гайнетдин, как приедет с промысла весной, всем навезет подарков, гостинцев, позовет старшего брата Камалтдина в гости. Мужики выпьют чекушку и говорят, говорят – все бы за всех решили, по всей стране. Праздник дома, мать суетится, ставит на стол все, что есть – хозяин приехал! А сама тихонько уходит за занавеску– чаршау*, к печке. Избави бог, если вздумается мужу показать свою власть над женой! Бывало, пьяный хозяин и за толстую косу ее оттаскивал, ни за что ни про что, только чтоб покуражиться. А еще в семье соблюдают старинный обычай – невестка не может разговаривать с мужчинами из рода своего мужа, это запрещено традициями.* Если нужно что-то сообщить им, посылает одного из сыновей. Мальчиков своих она любит без меры, исподтишка любуется ими.

Белобрысые погодки, почти одного роста, братья все делают вместе. Соскочили с лавки, заторопились.

Вот они, одинаковые черные бескозырки, которые привез в подарок отец! Красивые, с лентами на околыше, над самым лбом золотыми буквами написано «ГЕРОЙ». Шестилетний Магнави читать пока не умеет, но запомнил слово. Деревенских женщин тоже заразила любовь мужей-зимогоров к русским словечкам, и их соседка быстро ухватила новое, да только переделала его до неузнаваемости.

Выскочили братья в бескозырках на крыльцо, а она кричит из-за плетня:

- Вы далеко поскакали? Аж «Ширая» надели в такую жару!

Ну и пусть жара! В деревне таких бескозырок отродясь ни у кого из мальчишек не бывало. Пусть по лбу из-под черной ленты пот катится! Зато все видят – председательские сыновья не лодыри, не спят, они бегут отцу помогать в его нелегком деле, обед несут. Магнави идет гордо, хоть и клонит его узелок направо. Маснави, пошмыгивая носом, бежит рядом, чтоб не отстать от старшего брата. Вот уже и до рощи дошли.

- Абый, давай заглянем в рощицу!- просит он. – Земляника там такая вкусная!

Магнави смеется. В березняке, где в июне рвали землянику, давно обобрана вся ягода, а что осталось, уже давно высохло. Время-то – к концу лета! Братишка запомнил, как они досыта наедались тут спелых ягод: сорвешь самую крупную, потом кладешь ее в лиловый цветок колокольчика, завернешь, чтоб оттянуть сладостный момент, и кладешь в рот…

- Это уже на будущий год, - успокаивает старший брат младшего. – Тогда и Магсумьяна с собой возьмем, он ходить уже будет!

Годовалого Магсумьяна братья очень любят! Глазастого карапуза таскают с собой на все игры, не жалуются, что везде приходится со своим живым грузом ходить. А как они любят его кормить! Мать варит жиденькую манную кашу только малышу, они-то уже совсем большие, им и затируха годится или картошка. Правда, Маснави часто жалуется, что болит живот, и Занап старается приготовить ему что-то отдельно. И манкой братишку кормить чаще всего мать доверяет ему. Так любят старшие братишку, что даже кашу сначала во рту разжевывают, потом ему дают, вот как сильно любят! Так что вкус манной каши они знают!

Пробежали по горячей пыли вдоль березняка, показалось желтое поле пшеницы, наполовину уже скошенное. Пахнет спелым зерном и пылью. По стерне, высоко поднимая босые ноги, чтобы сильно не исколоть, идут братья к отцу, который возвышается между косарями. Они остановились передохнуть и перекусить. Все приветствуют сыновей «персидатиля», хвалят. Отец сдержанно, степенно говорит с сыновьями, только большой рукой провел разок по белесым волосам обоих. Приятно, но у взрослых разговоры такие скучные. Смущенные мальчишки не дожидаются конца обеда и бегут домой – налегке бежать намного лучше!

Подходя к дому, из открытого окошка опять слышат голос Мафтухи. Она частенько заходит к матери поболтать или повозиться с маленьким, так как своих детей у нее нет. Соседка держит малыша на руках, подкидывает его и приговаривает:

- И-и, Нениль ты мой, Станиль ты мой! И-и, мой красавчик!

Братья переглядываются и тихонько прыскают, зажимая рты. Надо же, взрослый человек, а не умеет правильно говорить «Ленин» и «Сталин»! Их отец за один вечер научил: и Москва, и Ленин, и камунис!

А Мафтуха уже медовым языком умасливает мать, чтобы не выходить завтра на полевые работы: ей край надо навестить мать в соседнем селе Йонны.

- Сам что скажет, поглядим!- мать сурова, потому что знает и характер соседки, и норов мужа.

Пятнадцати лет выданная за человека на десять лет старше, она всегда с виду покорялась ему. Но, имея откуда-то взявшийся у нее, сироты, внутренний стержень, наловчилась тихонечко, исподволь, вести свою тоненькую жизненную линию. На людях всячески поддерживая авторитет мужа, мать имела слабость исподволь гордиться его нынешним положением. Чуть поджав губы, она ждет, когда же Мафтуха наконец прекратит свои излияния и ласки – малыш капризничает и хочет спать.

Радость! Братик уснул, а старшим воля! Они вмиг собрались к роднику – и воды притащат, и поплещутся в воде с соседскими ребятами.

Не заметив, как пролетели два часа, братья наконец идут домой с ведрами. Почти полное ведро несет Магнави, а Маснави, как младший, - полведерка. Мать, хоть и сердита на сыночков из-за долгого отсутствия, все же хвалит их, называет умницами.

Отца сегодня долго нет. Мать объясняет, что ужинать будут без него, к нему приехали большие люди из волости. Братья целуют чумазую рожицу Магсумьяна, щекотят его, изображают то корову, то кошку. Он смеется, пытается встать, но кривоватые ножки не держат, он падает в подушки. Вечер проходит весело и быстро. Сами не замечая, ребята засыпают на сэке**.

Наутро мать прячет глаза, а отец почему-то еще дома. Раньше он в это время уже давно бывал в правлении или в поле. Как-то тягостно, словно в доме больной или покойник. Даже маленький братик не гулит и не заливается смехом, радуясь отцу.

- Аткяй*, ты почему на работу не пошел? – недоумевает Маснави.

Он младше, решительнее, не любит непонятностей.

- Все, сынок… - отец сидит у стола, опустив голову и сложив большие руки на коленях. – Сняли меня с председателей!

Он уходит в сарай, чем-то там стучит, с деловитым видом проходит по двору, но ребята понимают: это только видимость. Заметно, что на душе у отца скребут кошки. Ведь он не ходил, а летал на председательской должности, пусть и не всегда хорошо шли в селе дела!

Мать шепотом объясняет своим несмышленышам, что весной, когда не хватило семян для посева, сельский актив провел обыски по самым зажиточным дворам. Таким жестким способом немного зерна удалось найти, поля засеяли.

За это теперь отцу приписали превышение власти, хотя он не один принимал решение, а совместно с комитетом бедноты. Магнави вспомнил активистку, толстую Гульнур, которая во всем поддерживала отца. Она агитировала женщин деревни ходить на ликбез, любила вставлять в свою речь русские слова. Поскольку в местном тептярском наречии вместо «з» подставляли «д», русские слова звучали у Гульнур очень необычно. Так, ругая какого-нибудь нерадивого земляка за плохую работу, она говорила громким басом:

- Даставиим!

Теперь Гульнур тоже отстранили от власти. А ведь она вся отдалась общественной работе, и двор ее зарос душистой травой. Неужели и она вернется в свой заброшенный домик, в котором печка не топилась уже много месяцев? Невозможно было представить Гульнур за женскими хлопотами. Ну и дела!

Раз пошло такое невеселое дело, сидеть дома нечего. Очень уж тоскливо. Отец ходит все быстрее, все яростнее стучит молотком, потом в бешенстве швыряет его и закручивает цигарку. Того и гляди, уйдет к брату, придет от него пьяный. Ничего хорошего не жди! Лучше убраться с отцовых глаз долой. Может, мать его сумет успокоить, иногда получалось.

- Абый*, айда на лужайку! Магсумьяна с собой возьмем!- предлагает шустрый Маснави.

Уж он не таковский, чтобы в четырех стенах чахнуть! А с братиком мать отпустит, это точно. Они берут кусок хлеба («Братишку кормить!» - объясняют матери) и выходят из ворот.

Глядь, а за соседским плетнем тут как тут – тетка Мафтуха! Что-то она не улыбается сегодня, наоборот, смотрит хмуро, исподлобья. Черные брови насупились, беззубый рот что-то шепчет. В ответ на свое приветствие мальчишки слышат бормотание соседки:

- ГПУ, ГПУ надо… Вот ГПУ придет еще, гопнет вас всех…Ишь, разбегались!

Вот так вмиг перестали мальчишки быть «персидатилевыми сыночками». Ненамного изменилась их жизнь. Так же уезжал на заработки отец, по-прежнему тянула маленькое хозяйство и детей мать. Так же светило солнце и росла трава. И росли мальчишки, которым предстояло пережить внезапную смерть любимого братишки, рождение сестренок, войну, тяжелую работу. Их ожидала жизнь.

_________________________________________

*Чаршау – занавеска , отделяющая женскую половину дома от мужской, позднее - кухонное запечье от жилой части.

*Обычай заключался в том, чтобы избегать родственников –мужчин в новой семье, не говорить с ними и не называть мужа по имени, назывался «тел яшеру» - букв. «прятать язык, речь». Был распространен также среди некоторых народностей Дагестана.

*Сэке –дощатые нары, обычное спальное место в татарской избе.

* Аткяй – ласковое обращение к отцу.

* Абый – старший брат.