Блог портала New Author

04. Илья Муромец, или Чоботок

Аватар пользователя михаил котлов
Рейтинг:
2

Глава 9

В ТРАКТИРЕ

Не выполнил Илья повеление великого князя – не смог убить беззащитного человека. Выехал за пределы Детинца в Перевесище, спешился на широкой поляне возле высокого дуба, занёс было над Соловьём–разбойником меч… и вспомнил наставление батюшки: «Не проливай напрасно кровь людскую». Отпустил он Соловья–разбойника на все четыре стороны, но взял с него великую роту (клятву), что не будет он больше лиходеять на большой дороге.
– Отправляйся в свою деревню Девять Дубов и накажи всем… Но коли возьмёшься за старое, тогда пощады не жди! – сказал ему на прощание Илья.
Возвращаться в великокняжеский терем на честной пир Илья не стал. Вспомнил, как, после приглашения Мстислава, бояре и честные гости недовольно переглянулись, и расслышал приглушённый шёпот: «Смердам тут, рядом с нами в Золотой палате, не место». Он даже в город не захотел заезжать.
Вечерело. У пробегавшего мимо посадского мальчонки он узнал, где можно остановиться на постой, поехал по правому берегу речки Лыбедь вдоль земляного вала, миновал ремесленные слободы и оказался возле подножия Лысой горы. Здесь находился самый известный на всю округу трактир Маринки Кайдаловны. Известный, прежде всего, своей хозяйкой: чернобровой, смуглолицей красавицей, которая не одного парня и почтенного мужа присушила к себе, но ещё ни один не добился её признания. Местные бабы из прилегающих к трактиру кузнецкого и кожемякинского концов поговаривали, что-де Маринка – ведьма, путается с нечистым, участвует в шабаше на Лысой горе, потому, дескать, и льнут к ней, как мухи на мёд, все мужики.
Трактир пользовался широкой известностью у всех живущих в киевской веси, но дурной славой у лучших людей города: бояр, воевод, торговых людей и священнослужителей высокого ранга. Они его избегали не только потому, что трактир соседствует с Лысой горой, где некогда располагалось самое большое киевское капище, откуда Владимир – Креститель Руси сбросил в Днепр языческих божков, и где, поговаривают, до сих пор по ночам собираются язычники и совершают кровавые жертвоприношения. А, прежде всего, потому, что там скапливается вся киевская чернь: смерды и оратаи из веси, нищие, бродники, которые за хорошую плату готовы служить кому угодно, хоть половцам, и даже бывают тати с большой дороги.
Илья зашёл и огляделся. За несколькими широкими и длинными, грубо сколоченными столами шумно гулял разношёрстный люд, в воздухе стоял терпкий запах пота, ржаных лепёшек, кваса, хмельного пива, квашеной капусты и другой снеди. Под столами грызлись из-за объедков кошки и собаки.
– Эй, мужик муромский! Почему ты не на пиру у великого князя? – с трудом сквозь шум услышал он громкий голос из глубины горницы. – Али чем не угодил светлому князю Мстиславу?
К нему подошёл тот самый скоморох в длинном кафтане, который незадолго до этого замолвил за него слово на великокняжеском дворе. Он был в той же скоморошьей одежде, но без звериной шкуры, пакли и колокольчиков на рукавах.
– Васька? – вспомнил его имя Илья.
– Он самый! Васька Долгие Полы. Сижу здесь, потому как для княжьего пира рожей не вышел. А ты? Не пригласил тебя на честной пир Мстислав? Ведь заслужил… Аще как заслужил!
– Приглашал… Только кто там смерду рад будет? А подбирать на задворках объедки за боярами не хочу и не буду!
– И правильно! Это по мне! Тогда садись за наш стол, у нас ты будешь вельми почётным гостем. Мы от смердов носы не ворочаем. Потому что сами смерды! – сказал Васька под одобрительный хохот посетителей трактира. – Ты, поди, ещё и голодный?
– Есть такое дело! Последний раз на рассвете вместе с черниговцами трапезничал. Вельми проголодался! – ответил Илья.
– Во как! С княжьего пира – и голодный! Садись к нам, ешь и пей, что душе угодно. Мы хоть и рожей не вышли, зато хлебом–солью всегда угостим.
– Садись, добрый человек, не медли, коли отобедать приглашают! – послышались возгласы со всех сторон.
– Васька! А как он попал к великому князю?
– Други! – громко обратился к народу Василий. – Этот человече сегодня удивил князей и бояр. Это тот, кто привёз к Мстиславу Соловья–разбойника. Это о нём, об Илье из славного Мурома, я только что вам рассказывал.
Эти слова сразу вызвали оживление в трактире.
– Наслышаны о тебе, добрый человек, наслышаны. Весь Киев только и трезвонит, как некий мужик–лапотник половцев у Чернигова разогнал и разбойника на честной пир привёз.
– Ага! Да как Соловей–разбойник своим посвистом князей с боярами распугал. Как повалились они на пол от такого свиста. Ох, и страху натерпелись! Чуть портки не замочили! А может, и замочили-и!
От оглушительного хохота, потрясшего трактир, собаки из-под столов с визгом кинулись на улицу в приоткрытые двери.
– Иди к нам, садись! Повечеряй с нами! – посыпались приглашения от людей со всех сторон.
– Нет уж, други, этого гостя я за свой стол усажу, – прервал весёлый смех Васька. – Мы с ним и у великого князя вместе в палатах бывали, и здесь вместе пировать будем. Только княжеское угощенье у нас по усам текло, в зубах застряло, ничего в рот не попало. Так что тащи, Маринка, нам еду! Да поболе! – крикнул он в глубину горницы, за печку.
Вся скоморошья братия занимала большой стол, заполненный простой, но разнообразной пищей. Рядом с ними, в углу, привязанный цепью к чурбаку медведь хлебал похлёбку из глубокой глиняной чашки.
– Так, значит, голодный ушёл ты, Илья, с княжьего пира?! – покачал головой самый старший из скоморохов, приземистый мужик с чёрной, как смоль, окладистой бородой и озорными, не по возрасту, глазами. – Мы-то хоть резаней за скоморошье там набрали. А тебя ничем князья не наградили. А помнишь, как я баранью ногу чуть ли не из-под боярского носа увёл? А как тебя Васька передразнивал? Он такой, ему только дай повод! – Он рассмеялся и тоже крикнул: – Маринка, чего медлишь? Не видишь, человек с дороги? Поставь перед дорогим гостем попить–покушать.
– Не кричи, Черега, спешу и так! Собираю еду! – послышалось из-за кутка, и вскоре оттуда вышла, точнее, выплыла сама хозяйка заведения. В руках она держала деревянный поднос полный всякой снеди. Но окружающие смотрели на неё и только на неё, ибо несла она, в первую очередь, не поднос, а себя – своё стройное тело. Её гибкий стан извивался в такт шагам, а глаза источали женскую покорность и ласку. Однако постоянные посетители трактира прекрасно знали, что это всё напускное, что по коварству и хитрости она заткнёт за пояс любого. О её недоступности ходили легенды. Оставшись молодой вдовой, которой не было ещё и тридцати вёсен, от трактирщика Кайдалы, погибшего в пьяной драке, Маринка не растерялась и взяла заведение в свои женские руки. Руки оказались крепкими, хозяйственными. И трактир не только сохранился, но и улучшил свои дела.
Хозяйка поставила поднос на стол и, с интересом поглядывая на Илью, стала подавать ему еду: ржаные лепёшки с гречишным мёдом, копчёную рыбу, хлеб с сыром и кувшин с хмельным медовым квасом.
– Есть ли у добра–молодца казна? – так же мило улыбаясь, спросила она. – Али за него вы, скоморохи, заплатите?
– Заплатим всё сполна! – стукнул кулаком по столу в знак твёрдости своих слов Черега. – Мы на скоморошье можем простака обмануть, но в остальное время – никогда. Нам других кормить не впервой. Вон, Ивашка, всегда за нашим столом сидит! Правда, Ивашка?
Он показал на нищего горбуна средних лет, юродивого, известного в городе умом, смелостью и острым языком, не боящегося сказать правду в лицо даже князьям. Ивашка в ответ отозвался:
– Это не вы меня кормите, а я вас! Вы меня пищей скоромной, а я вас – духовной! Кто, как не я, благословит яству вашу?
– Ивашка съест на полушку, а потешит на гривну, – рассмеялся Черега. – Потому и люб нам, скоморохам.
– Он и нам люб! – послышалось с соседних столов. – Хлеб–соль ешь, а правду режь! Его только бояре с князьями не любят: боятся, что правду скажет! А правда – она всегда горькая! Не каждый её «вкушать» желает!
Пока Илья с жадностью поглощал пищу, постояльцы с любопытством поглядывали на него. А как только он, выпив добрую порцию духмяного кваса и вытерев короткую русую бородку, поставил кувшин на стол, к нему обратился Черега:
– Вижу я, парень ты хороший, сильный, смелый! Мне как раз такой нужен. Ох, как нужен! Вон, – показал он на медведя, – косолапый подрастает. Скоро из него не забава честной публике, а грозный зверь вырастет. Жалко его в лес прогонять или на жаркое пускать – он много чего умеет делать: и плясать, и кувыркаться, и … А ну, Мишка, покажи: есть хочешь? – крикнул он медведю.
Косолапый услышал, что его зовут, недовольно оторвался от чашки, заворчал и стал часто кивать головой.
– А сильно хочешь? – продолжал Черега.
Медведь опять кивнул, встал на задние лапы и застучал себя лапами по животу.
– Вон, какой умный медведь, как его в лес прогонять? А придётся! Потому как скоро с ним не совладать. А ты бы смог. И защитник нам нужен, в пути–дороге всякое бывает. Пойдёшь ко мне в скоморохи? Без куска хлеба не останешься. Ручаюсь! Скоморошить научим, плясать, на дуде играть!
– Ты что, Черега, удумал? Дурья твоя башка! «Плясать, на дуде играть». В скоморохи такого парня! Ему самое место в кузне. Только в кузне! – возразил с соседнего стола кузнец Аника, старшина кузнецкого конца, могучий, широкоплечий, известный не только своим мастерством, но и силой. – Куда путь держать будешь, Илья свет батькович? Чем займёшься? Может, к нам, в кузнецы, пойдёшь? Мне как раз добрый помощник нужен, молотобоец. Нет у меня унока (ученик, подмастерье), а нужен! Обучу тебя своему мастерству, будешь железо ковать: и людям польза, и себе не в убыток. Чай, обучиться хорошему ремеслу хочешь? Я ведь не всякого к себе возьму, а тебя бы взял.
– Почему к тебе, Аника? – пихнул под бок здоровенного кузнеца сидящий рядом с ним щупленький мужичок Савва с клинообразной рыжей бородёнкой. – Помощник и мне нужен. Были у меня два сына… Старший погиб на рати от половецкой сабли под Переяславлем, а младший сгинул невесть куда. Ушёл лыко драть на Почайну и пропал. Где сейчас он, не знаю.
– Да, хорошие у тебя сыновья были… – согласился Аника. – Помощники! Где младший Ермилка сейчас? В те дни половцы по Киевской веси шарили, поганцы. На город напасть не решились, а весь – слободы, посады да крестьянские дворы – пожгли, пограбили. Может, на степняков нарвался… У меня, ты же знаешь, в тот злосчастный день тоже дочка пропала. Пошла Завидка на Лыбедь и не вернулась. Где твой Ермилка и моя Завидка? На небе или у куманов?
– Лучше на небе, чем у куманов маяться, – грустно заметил Савва и с надеждой посмотрел на Илью: – Сейчас приходится одному управляться. Тяжело без унока, помочь некому. Есть у меня дочка Златогорка, но что она, девчонка, может? Иди ко мне в чеботари! Обучу хорошему ремеслу. Будем вместе сапоги тачать, лапти плести. В моих лаптях вся киевская весь ходит. Твои-то, чай, уже порвались, заменить бы... Ремесло вельми хорошее, всегда в справных лаптях ходить будешь! Пойдёшь?
– Савва! Ты что, старый лапоть, белены объелся? В чеботари! Такому молодцу надо… – послышался говор ещё одного завсегдатая трактира, но его прервал горбун Ивашка.
– Какие чеботари, други!? – с напускным возмущением воскликнул нищий и вскочил с лавки. – Какие кузнецы и скоморохи? Думаете, у меня на паперти хуже? Не хуже! Но я его не зову, потому как боюсь: сам без подаяния останусь. Когда Илья мимо меня сегодня через Торжище шёл, я ему земно поклонился, но на паперть не позвал. Не-ет! Помнишь ли меня, Илья? – спросил Ивашка
– Как не помнить! Тебе тогда какой-то боярин кулаком грозил!
– Это кто ж тебе, Ивашка, кулаком грозил? – спросил нищего Черега.
– Ратша–жидовин, чтоб ему пусто было. Жаднее его подольское Торжище ещё не видывало. Он через Житницу шёл, его нищая братия обступила, подаяние просит, вымаливает. А Ратша им – кукиш под нос! Накось, дескать, выкуси! Нашли у кого просить! У Ратши? Эта корова только жрать здорова, молока от неё не дождёшься.
– Знаем мы резодавца Ратшу. Он большими резами уже не одну душу сгубил.
– Да у него снега зимой не выпросишь! – послышались выкрики с других столов.
– За это его новгородские купцы чуть не прибили… Сейчас с синяком ходит!
– Во весь глаз! – весело добавил Ивашка. – Может, он под хвост кобыле заглядывал – резаны искал. А может, его хотели пнуть под зад, а он ловко увернулся.
– Увернулся?! – рассмеялись посетители. – Ну и ловкач!
– Ну, так слушайте далее… – продолжил нищий горбун. – Братия рассердились, куксятся. А я им говорю: «Зачем сердитесь? Добрый Ратислав вам от всего сердца… дарит самое дорогое, что у него есть. Весь Подол знает о его великой доброте! Вот коли он и мне кукиш покажет, я ему тоже отдам самое дорогое.
– И что Ратша? Показал тебе кукиш? – спросил нищего Васька.
– А как же! – воскликнул Ивашка. – Как увидел у меня в кулаке резаны, так сразу же мне под нос... А потом говорит: давай резаны.
– Отдал ему?
– Не-ет! Резаны не дал. Резаны – не самое дорогое, что у меня есть. Резаны – тьфу! Я ему предложил свой горб поносить. Большой, покатистый, гладкой, всем горбам горб. – Ивашка с напускной гордостью погладил себя по горбу. – У тебя, говорю, такого нет, вот ты и злишься, возьми мой и носи на здоровье. Сразу добрее станешь! Вместе на паперти будем сидеть и подаяние просить. Самое лучшее место тебе отдам. Там сквозняка нет, и солнышко греет – хорошо! От всего сердца предложил… А он мне кулаком грозить!.. За что? На мой горб многие зарятся!
Громкий смех опять потряс трактир. Даже Маринка за печкой заливалась от смеха.
– А что, думаю, пусть сидит, он нас с братией не объест. Ему, толстопузому, даже с горбом никто и полушки не подаст в пятничный день. А ежели такой добрый молодец, как Илья, сядет на паперти, кто ж на меня с Ратшой внимание обратит? Нет, други! Пусть Илья сам решает, по какой дороге ему в жизни идти, какую стезю выбрать. Он, чай, не глупый…
– Спасибо, люди добрые, за заботу! Примите от меня земной поклон! – Илья поднялся с лавки и поклонился посетителям трактира. – Свою дорогу я уже выбрал. Не буду я ни скоморохом, ни кузнецом, ни чеботарём. Прощенник я! Зарок перед Богом и отцом с матерью дал сирых да убогих защищать, за Русь Святую стоять и от нехристей её оборонять.
– Хорошее дело! – кивнул головой Савва под одобрительные голоса других. – Кто же тебя простил?
И услышали все от Ильи короткий рассказ, как он почти до тридцати годин сиднем сидел на печи, а окрестившись от трёх святых старцев–побирушек, излечился от давней многолетней болезни и встал на ноги.
– Так что не могу я принять иной доли, кроме ратной! Пойду служить к великому князю. Буду стоять на порубежье, на заставе у Дикого поля.
– Добро! – сказал кузнец Аника. – А где стоять будешь? На какой заставе?
– Князь посылает в Воинь строить новую заставу, старую-де половцы сожгли.
– Воинь? – переспросил Савва и покачал головой. – Слышали мы… Гиблое место. На Суле–реке стоит. Сколько раз там возводили заставы, и ни одна не устояла – то половцы нападут, то разбойники, которые на «гречнике» лихобродят. Всем застава мешает. Вот и нападают. Тяжело там будет! «Гречник» усторожить надо!
– А я лёгкой жизни не ищу.
По трактиру прошёл лёгкий одобрительный говор.
– И я не ищу. Меня с собой возьмёшь? – сквозь шум раздался неуверенный возглас.
Илья обернулся и увидел подошедшего к нему высокого, худощавого молодого паренька. Судя по одежде, он не был ни смердом, ни оратаем. Яркий, добротный кафтан ладно сидел на его стройной фигуре, кожаные, а не холщёвые порты были не изношены. И держался он независимо.
– Так возьмёшь меня на заставу? Я тоже ратному делу хочу служить! – повторил парень.
– Кто ты? Зачем тебе на заставу? – спросил Илья.
– Это Гришка Иванов сын, младший сын боярина Войтишича, – ответил за паренька Савва. – Хороший малый, не брезгует сидеть с нами, смердами.
– Я тоже хочу защищать Русь от поганых! У меня с ними особые счёты! – пояснил Гришка и присел рядом с Ильёй.
– Старший брат у него погиб в бою с половцами. Отомстить хочет за брата! Молодец, Гришка! – похвалил его кузнец. – Ежели возьмёшь этого парубка с собой – не пожалеешь. Он желает честно в великокняжескую дружину вступить: сначала отслужить на заставе. А ведь мог бы через отца своего, к которому прислушиваются даже великие князья, и так в дружину попасть. Не захотел… Не буду, говорит, в прислужниках, на побегушках ходить у старшей дружины. Не смотри, что сын боярский и молод ещё… Не смотри, что усы ещё только пробиваются, – будет толк от парня.
– Ничего, придёт времечко, и усы вырастут! Лишь бы меч из руки не выпал, – оглядел парня Илья и хотел ещё что-то добавить, но его прервал Гришка.
– Не выпадет! – зло сказал он и оглядел всех. – Кто не верит, пусть попробует моей силушки.
– Верим! Верим! – ответил за всех Савва. – Не чурается нашего трактира. Его отец сюда и носа не показывает, а сын – чуть не каждый день …
– Что отец! Иван Войтишич – он, как князь. Сюда не каждый тысячник и сотник зайдёт. Знаем мы, конечно, Гришкин интерес к нашему трактиру… – хитро прищурившись, глянул на парня Аника. Тот, в свою очередь, посмотрел на хлопотавшую у печи хозяйку трактира и густо покраснел.
От людей не скроешь, почему сын самого известного и почитаемого в Киеве боярина стал завсегдатаем трактира. Они видели, что причина эта – Маринка Кайдалова, и были, одновременно, уверены, что ходит сюда парень зря. Многие добрые молодцы захаживали к ней, да всё без толку, никому Маринка пока не отдавала своё сердце. Да и молод ещё Гришка, хоть и знатен.
– Ну, коли не выпадет, возьму с собой. Вместе будем против Дикого поля стоять, – решил Илья. Парень ему сразу понравился: рода высокого, а не зазнаётся и, по всему видно, смел.
Эти слова вызвали всеобщее оживление. Посетители со всех сторон потянулись к Илье и Григорию. Каждый старался похлопать их по плечам и выразить единодушие.
– Молодцы! Будете защитниками Руси!
– Заставы богатырские, значит, и вы будете богатырями!
– Братину нам! – перекрывая другие голоса, крикнул Савва, и его поддержали все посетители: – Тащи братину, Маринка. По старому дедовскому обычаю изопьём зелена вина.
Заглушая шум, с высоты второго этажа, где находятся повалуши (спальни) для постояльцев, раздался громкий голос:
– А меня, Илья сын Иванов, возьмёшь с собой?
Люди посмотрели и увидели спускавшегося по лестнице молодого, коренастого, кучерявого с озорными глазами парня.
– Алёша Попович?! Ты ли это?! – изумился Илья. Он поднялся со скамьи и подошёл ближе к Алёше. – Ты же там, в Черниговской слободе, остался.
– Я–бродник! Служу только тому князю, кто моему сердцу мил. С Всеволодом Ольговичем мне не по пути, не буду служить ему! Подумал и решил пойти за тобой в Киев. Видать, одна у нас с тобой дорога.
К Илье подошёл кузнец и толкнул его в бок:
– Кто это? С кем речь ведёшь?
– Этот человек, Аника, мне побратим, он меня от верной смерти спас! – ответил Илья и рассказал о событиях в Чернигове.
– Почему же он с тобой сразу в Киев не поехал? – спросил Савва.
– А его красная дивчина к себе притянула. Ах, какая дивчина! – улыбнулся Илья. – А у меня времени не было – весточку к великому князю нёс. Не мог его ждать.
– Да, хороша дивчина, но не для меня… У неё, оказывается, жених есть, – грустно заметил Алёша.
– Ну, красные дивчины не только в Чернигове, они и в Киеве есть, сидят у окошка и ждут сватов! – засмеялся кузнец. – Такие красные: очей не оторвёшь! Вон наша хозяйка, – покосился он на Маринку, – хоть и вдовая, а как завидна! На такую всякий позарится!
– Всякий позарится, но не каждому достанется! – неожиданно соскочил со скамьи Гришка и гневно посмотрел в сторону Аники. Лицо у боярского сына потемнело, кулаки сжались. Кузнец глянул на парня и только усмехнулся: что, мол, с мальца возьмёшь? Но шутить больше не стал.
– Так возьмёшь меня с собой али нет? – переспросил Алёша Попович и по–братски обнял Илью.
– А я не воевода, воями (воин) не командую. Но всех, кто желает на заставе служить, возьму с собой. А тебя, Алёша, в первую очередь, – сказал Илья, удивляясь выпавшей ему удачи. Он думал о том, что неплохо бы найти себе товарища в дальнюю дорогу – вместе веселее. А тут сразу двое! Хорошо!
К Илье подошла Маринка с большой деревянной чашей вина.
– Прими, добрый молодец, братину! – подала она чашу и поклонилась. – Это вам, ратникам, от нас всех.
Илья глубоко вздохнул и хотел приложиться к чаше, но его остановил Аника.
– Погодь! Не по-дедовски это! Вы на заставе в обнимку со смертью будете стоять… Побрататься вам надо меж собой.
Он подаёт нож Илье. Тот делает надрез на запястье и несколько капель крови роняет в вино. Потом его примеру следуют Алёша и Гриша. Илья первым принял братину. Изрядно отпив, передал вино Алёше Поповичу. Тот с серьёзным видом принял братину, оглядел окруживших его людей, с удовольствием потянул носом густой медово–хмельной дух, тоже отпил, вытер усы и передал её Гришке. Боярский сын пил долго и, видно было, через силу, а потом отстранился и перевёл дыхание.
– Осталось ещё? – спросил Аника, и Гришка согласно кивнул головой.
– Ну, коли нет среди нас больше молодцев на заставе стоять, допивайте сами, – сказал Савва.
– Как это нет!? – вдруг, растолкав народ, вперёд вышел скоморох Васька. – А я? Чем я не добрый молодец?
– Ты? – удивлённо уставился на него Черега. – Куда ты лезешь? Ты же, кроме как плясать и потешить публику, ничего не умеешь! Ты и мечом не умеешь биться.
– Да, мечом махать я пока не мастак, – согласился Васька. – Научусь! Невелика наука! Зато из лука стреляю и копьё бросаю справно! Не каждый так сумеет. Нет мне равных на охоте.
– Что правда, то правда. Нет равных! – уныло подтвердил Черега. – Охотник ты справный, птицу стрелой на лету бьёшь и сулицей (метательное копьё) можешь куницу с дерева сбить! И скоморох хороший. Только как мы без тебя-то? Кто вместо тебя скоморошить будет? Может, шуткуешь, просто к слову сказал?
– Нет, Черега, не шучу! Отшутился уже. Спасибо тебе, что на ноги меня, сироту, поставил, что не дал с голоду умереть, что отца с матерью заменил. За всё спасибо! – Васька низко поклонился ему в ноги и жалостливо промолвил: – Отпусти меня на ратную службу. Как отца родного прошу! Тоже буду землю от поганых защищать!
– Без тебя нам худо будет. Правда, братья–скоморохи? – обратился Черега к своим сотоварищам.
– Худо без Васьки! – дружно отозвались они. – Он самый весёлый из нас. И плясать может, и на дуде играть. А веселит как!.. Худо без него!
Однако среди других посетителей трактира Черега поддержки не встретил. Наоборот, послышались одобряющие голоса:
– Молодец парень! Хоть и скоморох, а сразу видно – удалой!
– Веселить народ всегда найдётся кому. На богатырской заставе стоять надо, Русь оберегать!
Черега на эти слова ничего не сказал, только грустно вздохнул.
– Ну, коли решил в ратники пойти, держи братину! – громко сказал Аника.
Васька Долгие Полы принял братину из рук Гришки боярского сына, сделал надрез на руке, смешал свою кровь с остатками вина и под молчаливое одобрение людей одолел её.
– Теперь вы побратимы меж собой! – заявил Савва. – Никому не давайте себя в обиду, друг за друга стойте горой, не уступайте врагу.
– А мы и не уступим! Так я говорю? – посмотрел Илья на Алёшу, Григория и Василия.
– Не уступим! – почти хором ответили они под весёлые крики трактира.
– А меня на заставу возьмёте? – раздался робкий женский голос у дверей. Все обернулись и увидели у порога девушку в цветастом сарафане, душегрее с вышивкой по рукавам и полу, белом платке, из-под которого выбивалась прядь огненно-рыжих, как спелая пшеница, волос и толстая коса. За «пшеничный» цвет волос девушку прозвали Златогоркой. Она, скрестив руки на груди и гордо подняв свой веснушчатый нос, смотрела на Илью и ждала ответа. Но Илья не знал, что сказать. Он растерялся и молча оглядывался на побратимов.
– Алёнушка! Златогорка! Ты как здесь оказалась? – воскликнул Савва–чеботарь и выскочил из-за стола.
– За тобой, тату, пришла, – ответила она. – Да вот услышала про богатырскую заставу. Я тоже хочу половцам отомстить за братьев. А как отомстишь, ежели весь день–деньской то лыко деру, то лапти плету? Так возьмёте на заставу?
Савва–чеботарь аж застыл на месте от неожиданности:
– Ты что, дочка! Какая застава? С ума сошла?
– Да Саввишна шутит просто, – рассмеялся кузнец Аника. – А ты, старый лапоть, испужался!
– А вот и не шучу! – сердито перебила кузнеца девушка. – Сказала, пойду на заставу, значит, пойду! А будешь удерживать меня, батюшка, убегу… Лучше добром отпусти!
Савва после этих слов только растерянно развёл руками и тяжело опустился на лавку:
– Поступай, как знаешь! Только возьмёт ли тебя Илья с собой? Там, на заставе, сражаться надо, а ты и меча в руках не держала…
– Меча не держала, батюшка, зато лук и стрелы всегда со мной, когда на болота за лыком хожу. И без добычи не возвращаюсь…
– Твоя правда, доченька! – уныло заметил Савва. – Не помню случая, чтоб без добычи пришла.
– Может, тебе, Саввишна, понравился кто-то из побратимов? Вот ты на заставу и захотела… – воскликнул Черега и осёкся, встретившись с пылающим взором Алёны.
– Может, и понравился… – ответила она и украдкой посмотрела на Илью. – Но дело не в этом… Не лежит моя душа к лаптям, коли Ермилка у половцев. Кочедыга из рук валится! Всё думаю, как выручить братца? Сколько раз порывалась уйти в Дикое поле на поиски… Так возьмёшь ли меня, Илья сын Иванов? А не возьмёшь, так одна в степь уйду брата искать!
Илья растерянно пожал плечами:
– А что я? Чай, не боярин! Я-то возьму… коли побратимы не против!
– А почему мы будем против? – вопросил Алёша и его поддержали остальные. – Станешь нам сестрой названной. В обиду не дадим… Лишней не будешь! Где меч не возьмёт и копьё не достанет, там стрела поспеет.
– Ну, вот и порешили! – воскликнул Аника и усмехнулся. – Ежели мы ещё немного тут посидим, то у Ильи целое войско наберётся!
– И наберётся! – поднялся с лавки нищий Ивашка и, кривляясь, запел: – А я парень лихой! А я парень удалой! Я быка повалю, да одной рукой! – Он подсел к Илье. – Я тоже половцев не люблю! Ой, как не люблю! Возьмёшь меня на заставу?
– А что ты-то там делать будешь? – удивлённо уставился на него Аника. – На паперти стоять? Там паперти пока нету!
– Правда, нету? Жаль! Тогда я фигу Калин–хану покажу. Под самый нос суну! Ох, кулак зудит по половецкой башке! Пусть фигу выкусит, а на Русь не ходит!
– Хорошее дело! – рассмеялся Аника. – Только рано собрался… Пусть сначала побратимы изловят Калин–хана, тогда и покажешь.
Глядя на него, постояльцы трактира тоже рассмеялись.
– Хорошо, подожду… – серьёзно ответил Ивашка и вдруг не выдержал, захохотал: – Но потом Калин–хан окаянный свой нос от моей фиги не отворотит! Не-е-ет!
Аника поднял чашу с вином:
– А сейчас давайте, други, выпьем за богатырскую заставу Воинь! Пусть она стоит на защите Руси века! И да издохнутся половцы у её стен!
Его дружно поддержали все посетители трактира. Все, кроме Алёны Саввишны. Она скромно стояла в дверях и во все глаза смотрела на Илью Муромца. Это не осталось без внимания Маринки Кайдаловны.
– Ты, Илья свет батькович, береги Златогорку. Хорошая она у нас! Но поберегись против шерсти её гладить… Она спуску никому не даст. Даже богатырю!
– Хорошо! – рассмеялся Илья. – Буду гладить только по шерсти!
На следующий день четверо побратимов и Златогорка встретились с Иваном Войтишичем. Главный киевский воевода велел тиунам снарядить их в дорогу всем необходимым: дать еды на седмицу, вооружить мечами, булавами, копьями, луками со стрелами, а у кого не было коня – выдать. Да не простых коней, а самых лучших, боевых. И напутствовал в дорогу:
– Сожгли половцы Воинь! Не убереглись богатыри… Все, как один, полегли. Нет теперь крепости на границе с Диким полем, и грабят ноне наших купцов на Днепре: караулят на порогах, не дают пройти. Нет теперь «гречнику» защиты. Что делать? Боятся купцы по Днепру плыть. А нет защиты торговому пути, и ослабела торговля с Царьградом. На вас теперь вся надежда. Не подведёте?
– Не подведём, батюшка–воевода, не посрамим себя! – ответил за всех Илья. – Говори, что делать?
– Ступайте берегом Днепра в степи Цыцарские, в устье реки Сулы и ставьте на месте сожжённой крепости новую. Ставьте такую, чтоб неприступной была, чтоб осаду выдержала. Переяславский князь смердов в помощь даст. Сколько надо, столько и даст! Будете и переяславское порубежье от Дикого поля охранять, и «гречник» не дадите грабить. Ваша главная забота – сигнал дымом дать всем городам и весям, дабы половецкая орда не застала нас врасплох, и смотреть за Днепром, чтобы торговые суда лихие люди не грабили. Служите… Отныне вы великокняжеские дружинники. Великий князь заплатит за службу сполна.
– Послужим! – ответил за всех Алёша Попович.
– А ты, сыну, слушайся старших, – обратился Войтишич к Григорию. – Коли выбрал себе такую долю – терпи, не опозорь моих седин, свой род.
– Хорошо, батюшка! Не опозорю. Буду стоять с побратимами насмерть.

Глава 10

НА ГРАНИЦЕ С ДИКИМ ПОЛЕМ

Хорошо в степи весной, привольно. Растительность ещё не выгорела под жгучим солнцем, как в середине лета, и перед тобой расстилается, куда ни кинь взгляд, пёстрый ковёр из разнотравья и цветов. Во все стороны – открытый простор. Вот вдали показалось стадо диких тарпанов – устремились на водопой, в небе кружится коршун – высматривает в траве добычу. Кажется, никого вокруг, а прислушаешься – со всех сторон доносятся разные звуки. В траве можно услышать робкое пиликание полевого сверчка, прячущегося в земляных щелях, и звонкое стрекотание кузнечика, смело поднимающегося по зелёному стеблю к солнцу. Вот жаворонок затянул песню, ему подпевает дрофа или куропатка. На пригорке суслик замер, осматривается и посвистывает – переговаривается с собратьями. Внезапно птицы устремляются ввысь, суслики прячутся по норам, умолкают сверчки и кузнечики. Наступает тишина, как будто здесь и нет никого.
Растревожив степных обитателей, мимо проехали три всадника из сторожевой заставы Воинь. Эта небольшая крепость–гавань вместе с другими на границе с Диким полем выросла здесь, в устье реки Сулы, для защиты южных и юго-восточных рубежей Руси и торгового речного пути с Византией от набегов кочевников ещё во времена Владимира Святославича Красное Солнышко. В лето 6496 года (988 от Р.Х.) летописец писал: «И рече Володимер: «Се не добре есть мало городов около Кыева. И нача ставити городы по Десне и по Устрьи, по Трубешеви и по Суле, и по Стугне».
Воинь оберегал участок порубежья между рекой Сулой и почти до её притока речки Удая. Здесь, вдоль левого берега Днепра тянулся с Дикого поля до Трубежа широкий степной коридор – самое опасное место границы, которое чаще других использовалось степными ордами кочевников для набегов на Русь. Поэтому за более чем вековой период существования Воинь не раз постигала беда – полное уничтожение. И, тем не менее, необходимость этой заставы была такой большой, что на месте погрома и пепелища она возникала вновь и вновь.
За десятилетия борьбы с кочевыми ордами южнее Киева, в низовье Днепра, были созданы четыре оборонительных линии. Три из них протянулись вдоль левых притоков Днепра. Главным форпостом обороны здесь было Переяславское княжество, в пределах которого были построены десятки сторожевых крепостей–городков (археологи обнаружили остатки от 79 крепостей), значительная часть из них (42) находилась по берегам реки Сулы. На заставах и крепостях несли службу дружинники, в городках жили дружественные русичам торки, ковуи, берендеи, чёрные клобуки и другие степные племена, которые от кочевой жизни перешли к оседлой и помогали защищать Русь от половцев.
Самой важной в Посульской оборонительной линии была крепость–гавань Воинь из-за своего удачного месторасположения и защиты речного пути «из варяг в греки». Далее от Воиня вдоль Сулы находились заставы – Палянивщина, Желни, Кизивер, Лящовка, Великая Буромка, Чутовка, Тарасовка, Лукомль, Синеч, Горошин, Снепород, Песочен, Лубны, Кснятин, Вьяхонь, Попаш. Большинство из них, включая Воинь, по своим размерам не уступали иным городкам. Располагаясь возле бродов и удобных переходов, находясь вдоль правого берега Сулы от десяти до двадцати вёрст друг от друга, они охватывали полукольцом Переяславское княжество с южной и юго-восточной сторон и охраняли Русь от внезапного нападения.
Посульские самые дальние богатырские заставы–крепости первыми принимали на себя удар кочевников. За ними находилась цепь застав по реке Трубеж, в центре которых стоял город Переяславль. Если кочевники прорывались и через эту линию обороны, их встречали крепости перед Черниговом по рекам Остру и Десне. Далее крепости находились под Киевом на Витичевом броду и в долине реки Стугны. У всех застав–крепостей стояла одна задача – не допустить врага к Киеву. Между заставами, на курганах и горах, дежурили дозорные, они часто выезжали вглубь степи, чтобы вовремя заметить надвигающуюся опасность.
Лица всадников суровы. Они не замечают здешних красот, внимательно вглядываются в сторону Дикого поля. Оттуда купцы на днях доставили тревожные вести, что-де в степи опять собираются половецкие силы. Для набега на Русь? Вполне может быть! Во всяком случае, всегда надо быть наготове! В любое время могут показаться половецкие разъезды, за которыми обычно следуют основные ордынские полчища. Быстрые, как ветер, половцы не оставляют времени для раздумий. Надо вовремя успеть пустить дым – зажечь сигнальные костры на курганах, чтобы предупредить города и веси Переяславского княжества о грозящей опасности. А они в свою очередь предупредят дымом остальные города Руси.
Всадники ехали неторопливо вдоль холмистой гряды правобережья Сулы, потом через брод перебрались на левый берег и углубились в степь. Они молча оглядывали расстилавшуюся перед ними равнину, перехваченную вдали цепью курганов, которые на горизонте сливались в небольшую возвышенность. В шеломах и бронях, в руках копья с прапорами (маленький яркий флажок под наконечником), позади к седлам приторочены круглые щиты, выкрашенные в красный цвет, луки с колчанами калёных и лёгких стрел, ножны с мечами, боевые топоры с длинной ручкой и булавы, они в любой момент готовы к битве. Гривы у коней аккуратно стрижены, чтобы не мешали целиться из лука, только пучок волос оставлен, чтобы было за что ухватиться при посадке. Не скоро такого богатыря одолеешь.
Всадники миновали проторенную дорогу, ведущую до самой Тмутаракани, а затем ископоть, уже заросшую травой, – следы тысяч копыт, которые два года назад оставили кони половецкой орды хана Атрака, удачно использовавшего очередную княжескую рознь для набега на Русь. Это было первое серьёзное испытание заставы на прочность. Воинь тогда выдержал удар, устоял, оттянул на себя значительные силы ордынцев и вовремя предупредил другие заставы порубежья и Переяславль о набеге.
Местами в траве попадались обглоданные зверьём, отбелённые ветром и солнцем кости павших коней и кости человеческие – зловещее напоминание о половецком нашествии. Во время набега ни один город не сумели взять степняки, лишь веси пожгли–пограбили. Потом стало известно, что не убереглись многие оратаи и смерды от набега, не успели укрыться за крепостными стенами застав–крепостей или городков и попали в полон. И гнали русских людей, стянутых арканами, на невольничьи рынки Судака и Херсонеса, и клубилась зловещая пыль по дорогам в сторону Дона.
Редкий год проходил, чтобы конные половецкие орды, порой многотысячные, не ходили за добычей на Русь. То была не война, то был хорошо организованный грабёж пограничных со степью земель. Крупные вторжения чередовались с мелкими набегами. По проторенным дорогам и долинам степняки изгоном (быстрым набегом) неожиданно набрасывались на города и веси, грабили и так же быстро уходили в родные степи. И только заставы мешали им безнаказанно ходить на Русь.
Всадники подъехали к Сорочинской горе – самому высокому в округе кургану. На вершине горы стоит каменная баба высотой в человеческий рост, с проваленным носом и поджатыми под животом руками. Сколько она здесь стоит, никто не знает. Старики говорят, что в незапамятные времена степью безраздельно владели скифы, которые, дескать, и поставили этих каменных идолов на курганах то ли охранять чью-то древнюю могилу, то ли для простого указания пути.
У подножия кургана всадники спешились, дали коням роздых, а сами поднялись на вершину. Это были дозорные из заставы Илья Муромец, Алёша Попович и Добрыня Никитич. Они решили тоже отдохнуть и перекусить захваченной на заставе снедью.
Добрыня Никитич оказался на заставе не случайно. После встречи с Ильёй он недолго оставался в Рязани – потянула его служба ратная, потянула так, что он дни считал до отъезда. Сразу же после свадьбы он приехал в Киев. Там у киевского боярина Ивана Войтишича узнал, куда отправился Илья Муромец с побратимами, и прибыл в Воинь. А через некоторое время к нему приехала и его ненаглядная жена Наталья Никулишна.
Однако отдохнуть воинцам не удалось. Осматривая с возвышенности расстилавшуюся перед ними степь, они заметили вдалеке поднимающийся дым от сигнального костра.
– Со Змиевых валов это! – определил Алёша Попович. – Дозорные знак подают дымом. Поганых увидели? Давеча купцы уверяли, что-де Калин–хан в Дикой степи собирает силы несметные. Опять на Русь пойдёт?
Илья не ответил, продолжал пристально вглядываться в сторону Змиевых валов.
– Надо бы голосники послушать! Может, чего и услышим! – предложил Добрыня.
– Послушаем! – Илья опустился на землю и приложил ухо к земле рядом с каменным истуканом. Там был зарыт верх дном большой, в рост человека, глиняный кувшин. Зарыт таким образом, чтобы его дно сравнялось с поверхностью земли. Если приложить ухо к дну кувшина, то можно услышать звуки далеко идущего войска. Глаза не увидят за горизонтом, а голосники выдадут топот копыт. И он услышал едва различимый монотонный глухой гул.
– Точно! – встревожился Илья. – К нам опять орда пожаловала. Разводи огонь – пускай дым, надо предупредить заставы о степняках. Пусть тоже разводят костры, а там, глядишь, Киев и Переяславль к набегу изготовятся и вышлют навстречу дружины.
Алёша с Добрыней кинулись к огромной куче валежника, заботливо укрытой шкурами так, чтобы снизу продувалась ветром, а сверху не мочило дождём, достали кремень, огниво и хотели поджечь сухие ветки. Вдруг рядом с ними в землю воткнулась одна за другой пара стрел, третья ударила Алёше в спину, но только уколола – кольчуга спасла его, четвёртая и пятая попали Добрыне в шелом. Они оглянулись и увидели, что с другого края кургана на них несутся пятеро половцев, размахивая кривыми саблями. В низких шлемах, чернённых смолой, чтоб не блестели на солнце, в коричневых кафтанах, они появились неожиданно. Алёша с Добрыней вынули мечи из ножен и кинулись им навстречу. Завязалась ожесточённая битва. Воинцы не дал себя окружить и длинными мечами быстро уложили четверых степняков. Пятый же, оставшись один, предпочёл спастись бегством. Он увернулся от удара и кубарем бросился по крутому склону кургана вниз. Вскоре он уже мчался на лошади вглубь степи.
Его не стали преследовать – не было времени. Алёша разжёг огонь, вытащил из специальной ямы слегка присыпанные землёй влажные листья и бросил их в разгоравшийся костёр. Вскоре густой столб дыма уже поднимался вверх.
Илья всё ещё полулежал на земле и прислушивался к колоснику.
– Орда огибает Змиевы валы и скоро будет здесь, – сказал он, поднимаясь с земли. Неожиданно он увидел неподалёку четверых поверженных половцев. – Эти откуда здесь взялись?
– Сторожи из половецкого разъезда. Видно, нас поджидали, незаметно подкрались! – ответил Добрыня. – Хотели помешать нам дым пустить, сабельками махали… Ну и мы махнули, «угостили» их на славу…
– А тому не досталось?.. – кивнул Илья в сторону уцелевшего половца, который быстро удалялся на лошади.
– Не успели «угостить» – зайцем сиганул.
– Поспешим, братья, на заставу. Большая орда к нам идёт, – сказал Илья. – Змиевы валы их задержат. За это время надо успеть подготовиться…
– Да, надо основательно подготовиться к встрече «гостей дорогих», – заметил Алёша Попович.
Воинцы собрались было в обратную дорогу, но заметили вдалеке несущегося к ним всадника. Вот блеснул на солнце обычный для русичей шишак на шеломе и прапор на копье. Это оказался дозорный с Палянивщинской заставы – ближайшей к Воиню – с тревожной вестью. Запыхавшийся от быстрой езды всадник поведал им, что из степи идёт большая орда половцев, более пяти тысяч сабель. Сейчас она огибает Змиевы валы, но скоро уже будет здесь.
Илья вспомнил, когда впервые увидел эти огромные искусственные земляные укрепления, огромными дугами отгораживающие Переяславское княжество от Дикого поля. На севере они доходили до берега Трубежа, на юге упирались в берег Днепра. Змиевы валы, пролегавшие по берегам Сулы, левобережной долине Днепра, по нижнему и среднему течению Роси, практически совпадали с границей леса и степи. Кочевые орды неизбежно останавливались перед Змиевыми валами. Их с ходу не возьмёшь! В сочетании с руслами рек, болот и оврагов они образовывали сложную систему лабиринтов, способную в какой-то степени устранить внезапность нападения и быстрый отход в степь.
Издали Змиевы валы похожи на обыкновенные холмы, однако подъехав ближе, можно по достоинству оценить такую защиту. Конному воину не одолеть крутые бока высокой насыпи, ежегодно подсыпаемые переяславскими смердами, благодаря чему сохраняются постоянными и высота, и крутизна. С внешней стороны склоны валов укреплены горизонтальными рядами брёвен, покоящихся глубоко в земле на крестообразных опорах, с внутренней – дополнительную прочность придавали врытые в склоны бревенчатые клети. Хочешь перейти через вал, спешивайся и карабкайся по крутому склону наверх, а коня оставляй внизу. Так и останавливались перед этими старинными земляными укреплениями кочевники. Поэтому они вынуждены были огибать Змиевы валы. А на это требуется время, которое хватало, чтобы изготовиться к набегу.
– Ковуи бают, что это Калин–хан, Атрак проклятый, с братом своим Сырчаном к нам опять пожаловали! – известил их гонец. – Знают, что князьям пока не до него, что власть в Киеве опять меняется, вот и приходят пограбить. Лютые ханы, змеёныши, как и отец их Шарукан. Много кровушки они на Руси пролили.
– Пока волки грызутся из-за добычи, шакал всегда урвёт свой кусок мяса, – усмехнулся Алёша Попович. – А ежели мяса не достанется, то и потроха сгодятся.
– Да, нет с нами Мстислава Великого. Достойный был сын Мономаха. Говорят, из Литвы возвращался, да умер по дороге (15 апреля 1132г.), – добавил Добрыня.
– Кто сядет на великокняжеский стол? Какими слухами земля полнится? – спросил гонца Илья.
– Я недавно был в Переяславле и слышал, что наш князь Ярополк займёт место старшего брата на великокняжеском столе. Его сами киевляне призвали к себе, как когда-то Мономаха. Я знаю Ярополка, в 6628 году (1120 г. от РХ) ходил с ним в половецкие степи. Почти месяц пробыли в Степи – искали половцев, но никого не встретили. Потом узнали, что Атрак увёл свою орду в земли царя Давида (Грузия), а хан Татар испросил разрешения у венгров поселиться в их землях. Так боялись выходов в Степь Мономаха!.. Ноне не боятся! Жалко Ярополка отпускать…
– А кто на место Ярополка придёт? С кем будем против половцев стоять?
– Пока не знаю! Но переяславцы говорят, что за их город уже началась грызря. Князья меняются один за другим. Ярополк уступил Переяславль сыну Мстислава Всеволоду, но его через несколько часов выгнал из города князь суздальский Юрий (в святом крещении Георгий), младший сын Мономаха. Из Залесья дотянулся сюда, недаром его Долгие Руки прозвали.
– Так у нас править будет Юрий Долгие Руки?
– Нет, он уехал обратно к себе, в Суздаль. На его место пришёл другой сын Мстислава, Изяслав, потом его сменил Вячеслав, сын Мономаха. Но, говорят, не нравится Вячеславу Переяславль – под боком, дескать, у Дикого поля находится, неспокойно здесь, желает отправиться обратно в Туров. А в Переяславль придёт князь Андрей, из рода Мономаховичей. Он на Волыне княжит.
– Везёт переяславцам – за год с небольшим столько князей увидели!.. – зло усмехнулся Алёша Попович.
– Да уж, везёт, – тоже усмехнулся гонец. – Переяславцы только успевают встречать и провожать новых князей. Ольговичи опять объявили войну Ярополку. Нет на Руси мира между князьями. Грызутся за лучшие столы… А в это время половцы изгоном к нам идут. Кто их первыми встретит? Заставы богатырские. Скорее бы князь Андрей в Переяславль пришёл. Это достойный сын Мономаха. С ним будем стоять против степняков. Прижмём ли хвост Калин–хану?
– Прижмём, дай срок! Мы ведь с ордой Калин–хана уже знакомы, – сказал Алёша Попович. – Под Черниговом однажды били его правую руку, Неврюя. Так били, что под утро половцев и след простыл!
– Слышал об этом! Вы там были? – удивлённо спросил гонец.
– Были! – ответил Илья и поторопил гонца: – Не время сейчас вспоминать… Ежели отдохнул, скачи в Воинь, на свою, в Палянивщину, не поспеешь – половцы уже близко! Скажи на заставе, пусть готовятся к осаде!
– А вы куда? Разве не в Воинь? – удивился гонец.
– И мы туда поедем, но пока у нас одно дело осталось.
Алёша с Добрыней вопросительно посмотрели на Илью:
– Какое дело?
– Зброду предупредить надо! Не знает он, поди, о набеге!
– И правда! Кабы не угодил горшечник к куманам. Поспешим!..
Когда дозорные с первыми лучами солнца отъехали от крепости, они обогнали телегу горшечника с высокими бортами.
– Да не застанет тебя солнышко в постели, Зброда. Куда путь держишь? – спросил его Алёша Попович.
– Как куда? – посмотрел горшечник на обгонявших его всадников. – У меня только две дороги: с пустой телегой – за глиной, с полной – на переяславский торг. Сейчас вот пустой еду, за глиной путь держу в дубраву. Вельми хорошую глину там нашёл. Ах, какая хорошая! Чудесные кувшины да горшки из неё получатся.
– Это ты мастер! – похвалил его Илья. – И красивые кувшины, и крепкие!
– Из твоих горшков весь Воинь кашу хлебает! – добавил Добрыня.
– А про третью дорогу забыл? – хитро прищурился Алёша и усмехнулся.
– Про третью? О чём ты баешь? – недовольно бросил Зброда. Он знал неугомонного балагура Алёшу и готовился к подвоху.
– По которой сваты ездят! Твоя Елена долго в девках не засидится. Этой дорогой к тебе частенько гости захаживают. Прослышали о красоте девичей…
– Да уж, – подтвердил Зброда, – частенько! Семнадцатое лето девчонке, а характером – что тарпан необъезженный. Сколько уже женихов отвадила, негодница. Этот, говорит, не тот, а тот – не этот. Все не по ней! Намедни из Зареченской слободы, что возле заставы на левом берегу Стугны притулилась, сваты с женихом были, так ей борода у жениха не понравилась: жидка, дескать. Ох, и девка!
– Правильно делает! – засмеялся Алёша. – С жидкой бородой не годится для Елены – ухватиться не за что, коли рассердится на мужа. Вот у меня борода густа!
– Борода густа, да голова пуста, ветер там гуляет. Вот выдам дочь за другого – будешь знать! – сердито буркнул Зброда на развилке дорог и свернул в лес.
Елена, старшая дочь горшечника, первая красавица посада, давно отдала своё сердце Алёше Поповичу. И об этом Зброда догадывался. Но он, одновременно, видел, что Алёшка относится к дочери, как к ещё несмышлёной девчонке и что дальше шуток о женитьбе и сватах дело не доходит.
Дозорные повернули коней к дубраве, которая широкой полосой росла вдоль берега Сулы. Вскоре лесная дорога вывела их к реке, а там они увидели на берегу тяжелогружёную телегу, которую пегая лошадёнка еле-еле волокла в гору. Позади шёл Зброда и толкал телегу. По тревожным лицам дружинников горшечник сразу понял: случилась беда.
– Выпрягай лошадь и рысью скачи на заставу! – с ходу крикнул ему Алёша.
– Быстрее поворачивайся, Зброда! – добавил Добрыня. – Шевелись! Половцы на подходе!
– Как выпрягай?! – вдруг заупрямился горшечник. – А телега? Не брошу! Так успею, мне бы только в гору подняться!
– Со смертью играть вздумал? Смотри, не проиграй… Половцы, сам знаешь, как вихрь, налетят. И оглянуться не успеешь, а они уже тут. Куда ты с полной-то телегой…
Зброда некоторое время с жалостью смотрел на гружёную телегу, на серьёзные, озабоченные лица дружинников, а потом стал быстро распрягать лошадь.
– Всю зиму горшки, плошки готовил, продавал и, наконец, телегу купил. Новая, жалко оставлять… – бубнил он.
– Другую купишь. Была бы голова цела. Быстрее! – поторопил его Алёша – Надо ещё успеть детей с горшечихой на заставу увести. Где они? Где Елена? Где старшие сыновья твои, Збродовичи?
– Сыновья в Переяславль уехали на торжище, а Елена должна за ивняком на Старицу идти, корзины плести надо! – Зброда вдруг остановился, обречённо глянул на дозорных и упавшим голосом простонал: – Еленушка! Доченька! Предупредить её успею ли?
– Не знаем! Торопись! – в один голос прикрикнули на него Илья с Алёшей.
Зброда быстро выхватил нож, вмиг освободил лошадь от упряжи и галопом помчался в посад, который находился рядышком с заставой на берегу Сулы.
Вслед за ним направились и дружинники. Выехав из дубравы на открытое место, они вдруг увидели, что мчавшегося по дороге горшечника, незаметно для него, берут в кольцо более десятка половцев. Вероятно, это был разъезд – передовой отряд степняков, который, как обычно, следует впереди основных сил орды.
Увлечённый скачкой, Зброда слишком поздно заметил опасность. А когда заметил, понял, что из кольца ему на своей уставшей лошади не вырваться. Он вытащил топор из-за пояса и обречённо направил лошадь на ближайшего половецкого всадника, готовясь дорого отдать свою жизнь.
– Саклаб! Урус шайтан! – крикнул в свою очередь степняк, выставил вперёд копьё, на конце которого трепетался на ветру пучок конских волос, и с гиканьем бросился ему навстречу. Внезапно он как бы споткнулся и, пронзённый стрелой, упал с лошади. Следующие за ним половцы удивлённо обернулись и увидели мчащихся на них троих дружинников.
Воинцы с ходу сбили копьями несколько ближайших половцев и, вынув мечи, кинулись на других. Завязалась сеча. Короткая и быстрая, на одном дыхании. Последний оставшийся в живых половец, не выдержав натиска, бросился прочь и налетел прямо на Зброду. Тот топором рассёк ему голову и удивлённо посмотрел на поверженных врагов.
– Зброда! Пересядь на половецкого коня, твоя-то лошадка под телегой вся выдохлась. Не успеешь на ней! Скачи скорее в посад, не теряй время! – крикнул горшечнику Илья. – Спасай ребятишек своих!
– И про Елену не забудь! – напомнил Алёша.
Дружинники проводили взглядом удалявшегося Зброду, за которым на поводу скакала его пегая лошадь, и поднялись на ближайший пригорок. С высоты они заметили вдалеке тёмную шевелящуюся массу, быстро увеличивающуюся в размерах и постепенно заполняющую собой всю степь. На Русь опять шла половецкая многотысячная орда. Надо было спешить на заставу, где за крепкими дубовыми стенами они меньшим числом могут противостоять многочисленному врагу.
– Не успеть ему Елену предупредить! Надо поторопиться… – крикнул Алёша Попович. И всадники галопом поскакали на заставу.
Дозорные знали, что в Воине со сторожевой башни тоже пустили дым, что благодаря сигнальным кострам застав–крепостей все городки, в первую очередь Переяславской земли, уже оповещены и спешно готовятся к набегу. Оратаи из деревень, смерды из посадов и слобод, прихватив детей, жён и скот спешно бегут под защиту крепостных стен. А кто не успел, хоронятся по оврагам в лесах, дубравах. Там на такой случай устроены землянки-схоронки, не заметные снаружи, но вместительные внутри. Три-четыре, а то и больше людей могут всегда укрыться там и переждать набег.
Если нет поблизости такой землянки, надо бежать до заставы. Промедление смерти подобно! Если кого-то степняки застанут врасплох, их ждёт либо смерть, либо рабство. С замешкавшихся старика и старухи слетят головы с плеч, а любого другого, включая детей, потащат на волосяном аркане на челядинный рынок куда-нибудь в Таврику и продадут византийцам или жидовинам за серебряные или золотые монеты. За ремесленника или красную девицу там дают 12 золотых, за сильного, крепкого мужчину — семь, за ребёнка — один золотой.
Возле самой заставы Алёша Попович вдруг резко остановил коня:
– Вы ступайте, братья, а я к берегу Днепра, на Старицу. Елену предупредить надо. Не знает, девчонка…
– Не успеешь! – забеспокоился Илья. – Половцы уже на подходе!
– Жалко девчонку! Пропадёт!.. – крикнул Алёша и помчался в сторону реки, куда ушла девушка за лозой.

Глава 11

БОГАТЫРСКАЯ ЗАСТАВА

Словно разлившаяся в половодье река нахлынула на заставу многотысячная орда Атрака и заполнила собой всю видимую со сторожевой башни степь. В последний момент, когда до врага расстояние было уже меньше полёта стрелы, на заставе захлопнулись дубовые, обитые кованым железом, ворота и поднялся перекидной мост через ров с водой. Перестал бить вечевой колокол, который словно курица своих цыплят сзывал жителей посада и близлежащих деревень под защиту крепостных стен. Воинь изготовился к обороне.
– Ох, и много же поганых идёт! – крикнул с башни Васька Долгие Полы, с удивлением оглядывая бесчисленное войско. Он остановил вечевое било, которым только что ударял в колокол, и утёр пот со лба. – Ни конца, ни края! Свободного места в степи не найти. Зачастили к нам гости дорогие, нежданные, всё хлеб-соль выпрашивают. Может, угостим?
– Угостим, Васька, а как же? – поддержал его с детинца Гришка–боярский сын. – Так угостим, что у них зубы от нашего угощеньица покрошатся.
– А они мне больше беззубые нравятся! – засмеялся Васька и оглянулся на столпившихся внизу людей. Однако его смех никто не поддержал. Заполнив всё свободное пространство небольшой заставы, внизу стояли плечом к плечу женщины, дети, мужики из посада и окрестных деревень. Одни прислушивались к многоголосому топоту копыт тысяч коней, сливавшемуся в сплошной гул, от которого дрожала земля, ёжились от дикого крика степняков по ту сторону крепостной стены и крепко сжимали в руках топоры да вилы. Другие с волнением рассказывали друг другу, как они, увидев дым над заставой и услышав тревожный перезвон колокола, бросали все дела, пожитки и, прихватив детей, корову, неслись сюда со всех ног. Третьи горевали, что корову–кормилицу прихватить не успели, только двух малых поросят подмышкой принесли. Если осада будет долгой, поросята сгодятся на корм. Четвёртые вспоминали, как на узком перекидном мосту через ров столпилась толпа посадских, как многие падали в ров с водой и взбирались вновь; как возле уже поднятого моста остановились Клим–бортник и Зброда–горшечник с двумя мальцами в руках. Пришлось им вплавь переплывать ров с водой, а ворота ради них, рискуя всей заставой, открыли.
Перекрывая голоса, горшечиха, заламывая руки и завывая от горя, показывала рукой на близлежащий лес за Старицей, где находилась не подозревавшая о набеге её старшая дочь Елена. Далеко она не ушла, но услышит ли колокольный звон? А если и услышит, не успеет добежать до заставы. Потому что прямой дороги от заставы до Старицы нет, надо огибать болото. А болото топкое, гиблое, шаг в сторону и с головой уйдёшь в трясину. Многие женщины, слушая других, молча разводили костры под чанами с водой и смолой. Они знали, что для обороны могут понадобиться кипяток и горячая смола.
После того как Воинь был разорён дотла, вновь пришедшие защитники, первыми из которых были Илья Муромец, Алёша Попович, Васька Долгие Полы и Гришка–боярский сын, а позднее к ним присоединился и Добрыня Никитич, приложили больше сил для укрепления заставы. Переяславский князь Ярополк выделил им более сотни смердов, и работа закипела. Менее чем за полгода они подняли земляной вал, полукругом охвативший заставу и гавань. Основу вала–детинца составляли два ряда клетей, забитых землёй. По верху вала поставили тройной частокол из заострённых дубовых брёвен, насыпали между брёвнами камни и песок, углубили ров, охвативший кроме заставы ещё и посад, и провели в него воду из Сулы, перебросили через ров перекидной мостик, который в случае опасности поднимался на другую сторону земляного вала. Третий ряд клетей с внутренней стороны, врытых в землю детинца и сверху обмазанных глиной, приспособили под жилье и разные хозяйственные нужды. По верху сделали заборолы для защиты стены. Смерды подняли также берега и углубили дно гавани, которая находилась внутри детинца. Гавань издревле использовалась для укрытия в крепости купеческих судов.
Застава Воинь, своим видом сверху похожая на подкову, находилась недалеко от устья реки Сулы на её правом берегу. Одним концом «подковы» застава упиралась в высокий, обрывистый берег Сулы, другим – в Старицу (озеро, оставшееся от старого русла реки) и топкое болото в приднепровском понизовье, которое даже в засуху представляло опасность для неосторожного человека. А за Старицей и болотом нёс свои волны могучий Днепр. Протока из гавани была тоже обнесена дубовым островерхим частоколом, по ней ладьи напрямую попадали в Сулу.
В центре заставы у стены, которая граничила с гаванью, первым делом поставили часовню в честь Николая–чудотворца, защитника ратных людей. Часовня получилась крепкая, просторная, звонница над ней возвышалась в три яруса, чтобы колокольный звон могли слышать в самых удалённых от заставы деревнях. Построили также надвратную башню у ворот и на концах «подковы» трёхъярусные сторожевые башни для дозора за степью. На их вершинах находились открытые площадки для сигнальных костров, закрытые лёгкой разборной крышей, которые в случае необходимости разбирались. Потом очередь дошла до конюшни и дворов для скота, где посадские люди в случае опасности держали свой скот. В клетях хранилось оружие, запасы зерна. Нашлось место и для большой гридницы, где богатыри собирались на военный совет. Все строения делались из толстых дубовых брёвен и бруса. Тот конец, что упирался в Сулу, ратники назвали Сульским, а тот, который доходил до Старицы, – Старицким.
Поставленный ещё столетие назад Воинь не оставался один. Возле его стен сначала поселились смерды, которые участвовали в строительстве крепости. Переяславские князья регулярно селили возле его стен смердов и оратаев из числа захваченных во время междоусобных войн людей. Потом, чувствуя защиту от кочевников, рядом с заставой по берегам Сулы и левобережью Днепра, стали селиться бежане – разный люд, бежавший с других земель в поисках лучшей доли. Посад расширялся из года в год. Вскоре он перекинулся за земляной вал и стал размещаться за ним. С годами посад разделился на несколько концов, где оседали мастеровые определённых профессий: горшечники, кузнецы, чеботари, хлебопёки и другие. За землянками посада, похожих со сторожевой башни на большие болотные кочки, виднелись небольшие присёлки, где селились оратаи–пахари. За ними находились поля и пашни, а дальше уходила за горизонт бескрайняя степь.
Дружинники, конечно же, не противились новым поселениям бежан, ибо лишние люди – это лишние руки при защите от степняков и мастеровые, поставляющие разные предметы быта и зерно, в том числе и на заставу. За годы своего существования посад и присёлки также постигало разорение, как и Воинь, но вместе с новой заставой они возникали вновь и вновь.
Застава изготовилась к обороне. На заборолах детинца стояли дружинники. Смерды тоже были заняты делом. В кузне кипела напряжённая работа. Кузнецы отложили орала и спешно ковали стрелы калёные (железные), способные пробивать нательные кольчуги и кожаные половецкие щиты, топоры да заполняли расплавленным металлом формы под наконечники для длинных черешковых стрел. Им помогали бронники. Не оставались в стороне и дети. Мальчишки на ручных жерновках острили стрелы, девчонки складывали их в корзины и несли на заборолы к защитникам заставы. Гончары лепили и обжигали глиняные ядрища, которые вместе с камнями служили снарядами для пращи. Все были чем-то заняты, все готовились к осаде, возможно, долгой и мучительной. А пока длится осада, посадский люд будет жить здесь и помогать богатырям во всём. Иначе нельзя! Если падёт застава, они умрут вместе со всеми. Если прогонят степняков – вернутся в посад, присёлки, деревни и заново отстроят свои нехитрые жилища.
Половецкая орда окружила почти всю заставу. Лишь со стороны Сулы, на высоком, обрывистом берегу которой она стояла, не было половецких всадников. На своих быстроногих, низкорослых скакунах они подлетали к воткнутым в землю шестам с горящими факелами, зажигали лёгкие тростниковые стрелы и мчались к заставе. В небо сразу взвились тысячи огненных стрел. Они воткнулись в стены, крыши домов, часовню, башню. Скуластые лица с редкими бородами под островерхими колпаками смотрели зло и жадно. Здесь они надеялись поживиться добычей.
Прикрываясь сверху щитом, доской или куском кожи от смертоносного ливня, женщины и подростки на заставе сразу бросились тушить огонь, подавали на заборолы камни, собранные половецкие стрелы, кипяток и расплавленную смолу. А мужики полезли на детинец – помогать дружинникам оборонять крепость. К Илье подошли Зброда–горшечник, Самоха–кожемяка, Ярёма–бочар, Стрига–оратай, старшины посадских концов.
– Ватаман! – громко, от имени всех обратился Самоха. – Негоже нам, посадским, сидеть сложа руки, коли поганые из всех щелей лезут. Кузнецы да бронники делом заняты, а мы? Пусть дадут нам мечи и копья, а то у нас, кроме топоров да рогатин, ничего нет. Не посрамимся!..
Илья, не отрываясь от лука, согласно кивнул головой, и старый ратник Елизыныч, отвечающий за хозяйство на заставе, пошёл открывать клети, где всегда хранился на такой случай необходимый запас оружия.
Вздымая пыль, половцы кружили под стенами Воиня. На ходу, зажав уздечки в зубах, они выпускали зажжённые стрелы по заставе. Стрельцы на детинце в ответ методично обстреливали их. Защищённые толстыми брёвнами острога, они пожинали богатые плоды – редкая калёная стрела не попадала в цель. Однако на место одного павшего половца приходили десятки других. Спешившись и закрывшись сверху щитами, с лестницами наперевес, они переплывали ров с водой, вскарабкивались на крутой земляной вал, кидались к стенам заставы и взбирались по лестницам вверх. Оттуда их поливали кипятком и горячей смолой, кидали в них камни, поражали стрелами и копьями. Скатившись вниз по земляному валу в воду, степняки опять бросались к стенам, оставляя внизу всё больше и больше мёртвых тел.
В Сульском конце сложилась опасная обстановка. В одну из лестниц, которые множились на стене детинца, Самоха–кожемяка упёрся оглоблей, поднатужился и опрокинул её вместе с поднимающимися по ней врагами. Он хотел опрокинуть другую лестницу, но вдруг застонал и схватился за плечо, из которого торчала половецкая стрела. К нему на помощь поспешили Ярёма–бочар и Клим–бортник. Ярёма сразу поднял на вилы спрыгнувшего со стены на заборол половца и скинул его за частокол. И тут же упал с окровавленной головой. Клим подхватил оглоблю из рук Самохи, попытался сбросить лестницу, но тоже упал, сражённый половецкой саблей.
В этом месте половцы сумели прорваться через частокол и попасть на заборол. Им навстречу ринулись Стрига с оратаями. Сначала Стрига бился мечом, а когда оружие выбили из его рук, он поднял брошенную оглоблю и стал молотить окруживших его врагов, как на току молотят жито. Привычные к топору смерды крушили половцев, будто кололи дрова на долгую зиму. Только что поднявшийся на заборол молодой оратай, не нашедший пока никакого оружия, широко размахиваясь, косил степняков косой-горбушей. Несколько куманов, спасаясь от разящей косы, упали с заборола внутрь заставы и угодили прямо на вилы посадских женщин. Один половец упал на землю, но подняться не успел… На него женщины навалились гурьбой и вмиг удавили ненавистного врага.
Много половцев смяли оратаи, бочары, горшечники и кожемяки, но ещё больше их поднималось по лестнице. Туда кинулись дружинники со Старицкого конца. Кузьма Белая Палица, высоко подняв свою огромную булаву, стал бить вражьи головы направо и налево. Рядом с ним копьём теснил врагов Сухан Доментьевич. Они еле-еле сдерживали натиск. Вот упал от половецкой сабли Стрига, за ним полетели с заборола ещё несколько сражённых оратаев, смердов. На забороле уже лежала гора мёртвых половецких и русских тел. Ещё миг, и в этом месте половцы хлынут чёрной толпой. Туда немедленно побежали Илья Муромец, Добрыня Никитич и Гришка–боярский сын. Вместе дружинники всё же сбросили степняков за стену, вслед за ними вниз полетела и лестница.
Половцы неоднократно пытались развести под бревенчатой стеной детинца костёр, чтобы огнём заставить сдаться Воинь, и разбить ворота тараном – толстым бревном. Но каждый раз, когда они приближались к стенам крепости с дровами или бревном–тараном с прибитым на его конце железным пробойником, падали, пронзённые русскими стрелами. В надвратной башне, которая возвышалась над воротами, находились самые лучшие лучники заставы, чтобы не допустить врага к святая-святым крепости – воротам. В их числе первыми были Васька Долгие Полы, Златогорка и Настасья Никулишна. Редкие стрелы их не попадали в цель. Под башней, у ворот, лежала груда мёртвых половецких тел.
Несколько часов защищался Воинь, под его стенами множились трупы врагов. Ров с водой был почти полностью забит мёртвыми телами. Хан Атрак в это время сидел на белом скакуне арабских кровей поодаль в окружении своих верных помощников и, казалось, безучастно наблюдал за происходящим. А когда орда после безуспешных попыток взять Воинь на щит в очередной раз откатилась назад, оставляя под стенами убитых, он зло выругался и махнул рукой мимо Воиня вглубь Руси. Неврюй, правая рука хана, понял приказ. Основные силы он направил на другие, менее защищённые городки и веси, здесь оставил только несколько сотен всадников.
Это была обычная грабительская тактика степняков. Если с ходу взять городок, крепость не удавалось, они оставляли его. Длительная осада не входила в их планы, тем более осада какой-то богатырской заставы, где и поживиться-то по большому счёту было нечем.
Орда не стала терять времени на заставу и ушла вглубь Переяславского княжества. Оставшиеся половцы разделились на два отряда. Один, раздражённый упорным сопротивлением русичей, продолжал осыпать заставу стрелами. Другой попытался проникнуть на заставу через гавань.
В гавани с утра находились несколько купеческих стругов, не рискующих плыть ночью из-за разбойников. Прослышав о половецком набеге, они не решились продолжить путь и тоже изготовились к обороне. Купцы в те лихие времена мало чем отличались от обычных воев: на поясе вместе с гирьками для взвешивания серебра и золота висел обязательный меч в ножнах, под рукой были всегда копьё, лук со стрелами, кольчуга и шлем. Поставив самый большой струг поперёк протоки в гавань, навесив на его внешнюю сторону щиты, купцы из луков валили подбирающихся к протоке половцев. Получив несколько раз отпор, половцы отправились рыскать по посаду и присёлкам в поисках добычи. Вскоре над землянками показался огонь, оттуда послышались крики людей.
– Гляньте, наших в полон ведут! – громко крикнул со сторожевой башни Васька Долгие Полы и показал в сторону охваченного огнём конца гончаров. – Эх, жаль людей, не убереглись от поганых. Не успели схорониться…
Эта весть мгновенно разнеслась по заставе, и тут же, перекрывая людской гул, послышался крик горшечихи:
– Еленушка! Доченька! Не уберегла–а–ась!
Она вместе с другими женщинами занималась ранеными защитниками крепости, но тут закрыла лицо руками, опустилась на землю и заревела.
– Елена? – воскликнул Зброда и понуро опустил голову. – Не успел предупредить её. Где она сейчас?
Горшечник бегом бросился с заборола детинца на сторожевую башню, самое высокое строение на заставе. Оттуда он увидел мечущихся в дыму между горящими избами людей и скот, на которых охотились половецкие всадники. Издали доносились крики детей, плач женщин, по какой-то причине не успевших спрятаться за стены заставы, дикий вой животных, обезумевших от огня. Вскоре из горящего посада потянулась унылая вереница пленённых людей, стянутых арканами и привязанных к лошадям. Находилась ли среди них дочь Елена, издалека увидеть было невозможно.
– Эх, да что это делается? Доколе нас степняки притеснять будут? – стукнул сгоряча кулаком по столбу Васька.
– Да, прошли славные времена Мономаха и Мстислава, когда половцев гнали до самого Дона. И носа не показывали на Русь! Боялись! А сейчас пришли… – поддержал его Сухан Доментьевич, не желавший в своё время участвовать в княжеской междоусобице, из-за этого ушедший из переяславской княжеской дружины на заставу.
– Не до половцев сейчас, в стольных городах опять идёт борьба за княжение. Вот поганые и осмелели! Вдарить бы по ним, чтоб неповадно было! – предложил Микола, человек огромной силы, бывший черниговский оратай, потерявший всех родных и разорившийся после половецкого набега.
Ватаман заставы Илья Муромец тоже поднялся на башню. Оттуда хорошо просматривалась вся местность. Главные силы хана Атрака давно перебрались вброд на другой берег Сулы и скрылись с глаз, а оставшиеся в основном рыскали по посаду в поисках добычи. Возле заставы крутились несколько десятков половецких всадников. Они с жадностью посматривали в сторону посада – никто не хотел возвращаться из набега с пустыми руками.
На сторожевой башне стояли дружинники–побратимы: Добрыня Никитич, бывший разорившийся волынский оратай Самсон Колыванович – человек огромной силы, Елизыныч – самый рассудительный из всех, со смекалкой и хозяйственной жилкой, Кузьма Белая Палица, которого прозвали так за его необычно большую булаву, обитую белым кованым железом, Гришка–боярский сын, самый молодой, но очень смелый малый, Ванька Залешанин–дворянин, бывший дворский, попавший в опалу к ростовскому князю и ушедший от него. На заборолах стояли ещё с десяток новых дружинников из разных земель Руси. Все они, молча сжимая кулаки, смотрели на дым пожарища, на мечущихся людей между горящими полуземлянками, землянками и угоняемых в рабство русичей.
– Не убереглись! – грустно заметил Самсон. – В поле были, пашню готовили к посадке – время-то горячее, земледельное. Пока добежали – а куманы уже здесь, рыщут, поганые…
– Что делать будем, братья? – спросил дружинников Илья. – Непрошенные гости пришли к нам и устроили кровавый пир. Наших людей в полон погнали!
– Велика сила половецкая, но и мы не лыком шиты! Возле заставы сотня куманов, другая сотня по посаду рыщет. Пока сотни не соединились – самое время вдарить! – предложил Добрыня.
– Эх, зудит рука по половецкой башке! – со злостью сказал Кузьма и взмахнул своей булавой.
– Ты, Белая Палица, не горячись. Все надо обдумать! – рассудил Елизыныч.
– Пока думать будем, вторая сотня подойдёт! – возразил Залешанин.
– И всё же подумать не мешает, – продолжал Елизыныч, самый старший из всех. – Вдарить надо, но чтоб неожиданно, чтоб врасплох, чтоб надёжно! Ведь мы не только собой рискуем. Что будет со смердами, если мы падём?
– А мы выстоим! – сказал, как отрезал, Гришка. – Биться будем до последнего.
– И мы, посадские, в стороне не останемся, – вмешался в разговор старший сын погибшего кожемяки Самохи. Он тоже поднялся на сторожевую башню и с ненавистью посмотрел в сторону горящего посада. – Все за вами пойдём! Правильно я говорю, мужики? – Он оглянулся на столпившихся внизу людей и услышал одобрительные возгласы.
– Все пойдём! Все до единого!
– А как не пойдём? Там же наших в полон ведут…
– Други! – перебил разговор Васька. – Гляньте… В посаде кто-то с половцами сражается. Ох, и лупит поганых!
Все дружинники обратили взоры в сторону посада, где, действительно, шло сражение… одного человека против толпы половцев.
– Так ведь это наш Алёшка попов сын! Есаул! – воскликнул самый молодой из дружины Гришка. – На выручку надо! Скорее!
– Что скажешь, ватаман? – спросил Илью Добрыня Никитич, и все замерли в ожидании ответа.
Илья оценил силы. Менее трёх десятков дружинников–дозорных против более чем двух сотен степняков. Правда, половина врагов сейчас занята грабежами, но они здесь, далеко не ушли. Мала дружина, но как позволить половцам безнаказанно грабить и разорять? Как не прийти на выручку побратиму? А смерды, разве это не сила? Это огромная сила!
– Други! Не посрамим Русскую землю! Давайте достойно встретим «гостей», напоим их кровавым вином. Досыта напоим! По коням! – на радость дружине крикнул Илья и первым подъехал на своём верном Бурке к воротам заставы.
– Умирать, так с честью! – добавил Добрыня Никитич, вскакивая на своего коня.
– Скрестим мечи с половецкими саблями! – крикнул Гришка–боярский сын и поспешил вслед за ними к воротам.
Половцы продолжали носиться вдоль стен Воиня и осыпать его стрелами с горящей паклей на острие. Но, видя, что поджечь заставу им тоже не удаётся, они сгрудились в кучу, посовещались и двинулись к реке вслед за ордой. Неожиданно ворота Воиня открылись и оттуда широким потоком хлынули конный и пеший отряды. Удивлённые столь неожиданным поворотом событий, половцы не успели как следует подготовиться к обороне. Конный отряд русичей налетел на них и смял, а пеший окружил. Немногие из степняков сумели выскочить из смертельного кольца, почти все пали в короткой, ожесточённой сече. В ближнем бою, когда нельзя было использовать своё излюбленное оружие – стрелы, с кривыми саблями против прямых мечей, топоров да вил степняки уступали русичам.
Алёша Попович, как вихрь, носился на коне между горящими избами, от его острого клинка нашли смерть уже десяток половецких воинов. Степняки никак не могли взять его в кольцо, хотя гонялись за ним по пятам. Наконец, это им удалось. Половцы уже предвкушали победу над непобедимым русичем, но тут сзади на них напала дружина, которой вскоре на помощь пришли ещё и пешцы. Среди половецкого войска возникла паника, степняки кинулись прочь от наседавших русичей. Но их кони, уставшие от многодневного перехода, не смогли спасти своих всадников. Немногие половецкие воины ушли от погони.
Как потом рассказал Алёша Попович, он издалека услышал песню Елены. Песня и вывела его на пологий берег Старицы, которая через болото соединялась с Днепром. Но оказалось, что девушку слушает не он один. Возле края болота он увидел привязанных к дереву трёх низкорослых лошадей, к сёдлам которых были приторочены копья с характерными пучками конских волос на острие. Вскоре песня прервалась, послышались половецкий говор и испуганный девичий вскрик.
Алёша ринулся сквозь кусты на помощь Елене, представляя, что ей уже вяжут руки и волокут за волосы за собой. Но девчонка оказалась не робкого десятка. Она стояла по колено в воде и лихо отбивалась топором от степняков, даже ранила одного, и уже готова была броситься в воду, чтобы вплавь уйти от куманов. И тут увидела Алёшу. Три половца не смогли сдержать натиск русича и пали под ударами его стрел и меча.
Елена и Алёша не захотели прятаться в кустах и пережидать в спокойной обстановке половецкий набег. Они попытались проникнуть на заставу через ту стену, которая граничит с рекой и ведёт в гавань, чтобы вместе со всеми противостоять осаде. И проникнули бы… Но Алёша увидел, как половецкие всадники хозяйничают в посаде: грабят дома и уводят людей в полон. Вот женщина с двумя малыми детишками забежала в землянку, закрыла там детей, а сама вышла и упала у дверей на колени перед половцем:
– Пощады прошу! Не губите! В полон иду! Сама иду!..
Она выпростала из-под платка косу, подала её в руки половцу и покорно склонила голову. Степняк разгадал её хитрость, рассмеялся, оттолкнул женщину и вытащил из землянки плачущих от страха детей.
Сердце Алёши Поповича не выдержало. И он ринулся в бой…
Алёшу, израненного и еле стоящего на ногах, Елена нашла возле пепелища в кожемякинском конце. Она сразу же взялась за дело: стащила с него кольчугу, освободила от кожаного подкольчужного кафтана, который, как и рубаха, был насквозь мокрым от крови, и стала накладывать на кровоточащие раны болотный мох и траву–сушеницу. Алёша сидел и молча слушал наставления горшечихи, матери Елены:
– Ох, и беспутый ты парень! Ну, куда ты против такой силищи лезешь! Один! А ежели бы наши не поспели к тебе на помощь?!
– Ежели да кабы! – вмешался в разговор подошедший Зброда. – Ещё не поймала гуся, а уже ощипываешь. Не слушай бабу, Алёшка. Бабье дело брехать, а наше – мимо ушей пропускать! Такова наша доля тяжкая. Ты мне вот что скажи… – горшечник, хитро прищурившись, оглянулся на собравшихся вокруг людей, словно призывая их в свидетели, – по третьей дороге ко мне не желаешь подъехать?
– По какой ещё третьей? – удивилась горшечиха. – Ты что, старый дурень, болтаешь?
– Он знает, по какой!.. По той, по которой сваты ездят!
– А оглобли обратно поворачивать не придётся? – спросил Алёша и мельком взглянул на Елену. – Дочка-то у тебя с норовом, сам говорил «всем женихам на дверь указывает».
– А на кобылку с норовом я тебе плёточку заветную дам! – вытащил Зброда плётку из-под онучей и хлестнул себя по ноге. – Чудо-плёточка! Весь норов одним ударом вышибает!
– Что?! – упёрла руки в боки горшечиха и шутливо толкнула мужа. – А у меня оглобля есть, тоже заветная, для тех, кто плёткой шибко машет. Моя оглобля против твоей плётки, что меч богатырский против половецкой сабельки. Так огрею… И забудешь, что тебя Збродой кличут.
– Не забуду! Я – Зброда, ты – Збродиха, а дети наши – Збродовны и Збродовичи! – засмеялся горшечник.
– А почему тебя так чудно кличут? – спросил горшечника кожемяка Самоха, у которого жена только что перевязала раненое плечо.
– Мы ранее жили возле Киева, на Днепре у Витичева брода. Там места хорошие, глина мягкая. Там я горшки делал и на Бабином торжке продавал. Ты откуда, спрашивали на торгу, горшки привёз? С брода, отвечаю. Так меня Зброда и прозвали. Потом тиуны нас заели. Одному мыта отдашь, другому, за ними третий идёт. На всех не напасёшься! Вот и ушли мы от боярского глазу сюда, к заставе. Да, здесь опасно, зато привольно: нет ни тиунов, ни бояр, ни князей. Только Збродиха одна, она для меня хуже тиуна – всё заберёт подчистую, ничего мне не оставит. Ежели не успею утаить…
– Ах ты, старый дырявый горшок! – под хохот присутствующих воскликнула горшечиха. – Что ты от меня утаил?
– Да погодите вы, не ссорьтесь! Спрашиваю: оглобли назад поворачивать не придётся, коли со сватами к вам приеду? – прервал супружескую перепалку и весёлый смех столпившихся вокруг них людей Алёша Попович.
От этих слов Елена вспыхнула и так прижала траву–сушеницу к Алёшкиной ране на руке, что того аж перекосило от боли.
– А это не у нас – у дочки надобно спрашивать! – дружно ответили горшечник с горшечихой и посмотрели на неё.
Девушка сначала опустила голову, потом, чувствуя на себе всеобщее внимание, резко вскинула голову, бросила короткое: «Нет!» – и убежала за избу.
– Что значит, «нет»? – растерянно пожал плечами Алёша.
– Эх, ты, молодец, мечом махать научился, а девичью душу не раскусил! – с укором сказала ему горшечиха. – Девчонка давно по тебе сохнет, а ты не видишь.
– Ну, весёлым пирком, да за свадебку! Вари пиво да бражку, Зброда, люблю я на свадьбе погулять! – подытожил разговор Васька Долгие Полы. – Буду скоморошить у Алёшки Поповича и смешить гостей.
Васька оглянулся и увидел Илью, к которому прижалась Златогорка.
– А сперва отгуляем свадебку у Ильи и Алёнки! Давно они собираются под венец, да никак не решатся. Отгуляем, Илья? – спросил он.
Илья посмотрел на Златогорку, которая от смущения уткнулась в его плечо, и к удовольствию всех присутствующих ответил:
– Отгуляем, братья!
– Ну, ежели сам ватаман сядет за свадебный стол, я столько мёда хмельного наварю – не выпить! – воскликнул Зброда.
– Ох, и погуляем, всей заставой, всем посадом и всей весью Воиньской! – крикнул Васька Долгие Полы и, вспомнив своё скоморошье прошлое, ринулся плясать под весёлый смех дружинников, смердов и оратаев.
После половецкого нашествия Переяславское княжество стало вновь зализывать свои раны, много сёл и деревень спалили-разорили степняки. На этот раз половцы не взяли ни одного города. Их вовремя предупредили дымом дозорные, и княжеские дружины немедленно выступили навстречу половецким ордам.
Возле Трубежа половецкие орды столкнулись с объединённой ратью из переяславской, волынской и киевской дружин. Русичи изготовились к рати, но хан Атрак не стал принимать бой и спешно увёл орду обратно в родные степи. Дружины погнались за половцами и многих побили, но основные силы степняков ушли.
Не сумела устоять лишь Кснятинская крепость, стоящая у брода через Сулу, близ реки Удай. Сожгла заставу половецкая орда хана Сырчана, и все её защитники вместе с кснятинским посадом погибли.
Через несколько дней на месте пожарищ уже бойко стучали топоры. Смерды из посада, оратаи из окрестных присёлков, деревень дружно валили лес и ставили новые избы–полуземлянки, амбары, бани, стараясь к холодам обзавестись жильём и хозяйством. Княжеские тиуны из Переяславля объезжали сёла, погосты, посады и подсчитывали убытки, заодно брали на заметку людей, чтоб потом знать, сколько мыта здесь можно собрать.
Медленно, но упорно оживала Русская земля.
«Жизнь идёт своим чередом, – думал Илья, глядя, с каким упорством цепляются люди за землю. – Вчера степняки нас одолевали, а сегодня – мы их!» Он был уверен: скоро оратаи достанут из своих тайников зерно и, несмотря ни на что, выйдут в поле и посеют пашню. Сами себя они защитить не смогут, вся надежда на них, ратных людей из сторожевых застав. Не пропадём! Выстоим! Одолеем кочевников

Рейтинг:
2
СИРена в пт, 07/09/2018 - 15:33
Аватар пользователя СИРена

Прочтите Правила оформления заголовков пункт 10:
http://www.newauthor.ru/rules
или тут:
http://www.newauthor.ru/forum/kak-pravilno-pisat-zagolovok
Эти я исправила, продолжайте в том же духе.

__________________________________

События не всегда подконтрольны нам. Но мы всегда можем контролировать свое понимание этих событий и свою реакцию на них. "Iuppiter iratus ergo nefas".

Тульский в пт, 07/09/2018 - 15:41
Аватар пользователя Тульский

Нельзя выкладывать так много.
Читать НИКТО не будет.

__________________________________

Искатель

https://www.newauthor.ru/blogs/tulskij

Тут все мои творения.
Да с аннотацией.

СИРена в пт, 07/09/2018 - 15:45
Аватар пользователя СИРена

Автору по-барабану.

__________________________________

События не всегда подконтрольны нам. Но мы всегда можем контролировать свое понимание этих событий и свою реакцию на них. "Iuppiter iratus ergo nefas".

Тульский в пт, 07/09/2018 - 16:28
Аватар пользователя Тульский

Предупреждение вынести.
Если не внемлет, не слышит, так нафиг надо удалять аккаунт.

Нехорошо с таким презрением высокомерным, к людям относиться.

__________________________________

Искатель

https://www.newauthor.ru/blogs/tulskij

Тут все мои творения.
Да с аннотацией.

Сита в пт, 14/09/2018 - 20:37
Аватар пользователя Сита

Михаил, все эти географические, гастрономические, исторические и другие подробности просто чудесны. Я не люблю читать о прошлом, как-то кажется, что все, что было раньше, настолько примитивно, но ваш мир прошлого очень привлекателен.
Кстати, не знала, что тысячу лет назад на Руси был сыр и имя Марина было в ходу

михаил котлов в сб, 15/09/2018 - 14:07
Аватар пользователя михаил котлов

Михаил, все эти географические, гастрономические, исторические и другие подробности просто чудесны. Я не люблю читать о прошлом, как-то кажется, что все, что было раньше, настолько примитивно, но ваш мир прошлого очень привлекателен.
Кстати, не знала, что тысячу лет назад на Руси был сыр и имя Марина было в ходу

А вы почитайте русские былины, очень, кстати, познавательны и занимательны!Былины многому научат и вдохновят! В былинах и статьях местных краеведов (о заставах, например) много можно подчерпнуть.

__________________________________

кмф