01. Илья Муромец, или Чоботок
Имя этого главного героя древнерусского былинного эпоса известно каждому. О нём сложены сказки и былины. Но мало кто знает, что Илья Муромец – не сказочный, а реально существовавший воин, один из защитников Киевской Руси на богатырской заставе; что он действительно долгое время не мог ходить из-за травмы, которая впоследствии была устранена; что годы его жизни приходятся не на времена Владимира Крестителя Руси, а на времена потомков Владимира Мономаха, потому что воевал Илья с половцами, а не с печенегами. И буквально единицы из числа краеведов–исследователей знают, что до крещения Илья носил другое имя – Никита, что богатырские заставы – это не выдумки сказителей, а исторический факт.
Эта книга – результат изучения былин, статей краеведов, местных преданий и «Истории государства Российского» Н. Карамзина. Книга будет интересна всем, кто интересуется историей Древней Руси. Автор постарался показать Илью Муромца реальным, а не сказочным героем.
Богатыри Земли Русской
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ, или ЧОБОТОК
Слава русской стороне,
Слава русской старине,
И про эту старину
Я рассказывать начну…
Глава 1
К БОГУ ПОБЛИЖЕ
Однажды осенним промозглым вечером, когда серые мохнатые тучи затянули весь небосклон и лил холодный нескончаемый дождь, у Антониевых пещер Киевского Печерского монастыря спешился всадник. Это был ратник: грудь его защищала кольчуга, ноги – латы, голову – шелом, на боку висел меч, в руках он держал копьё, к седлу приторочены сулица, булава, лук и колчан со стрелами.
Его потёртый, видавший виды плащ насквозь промок. Ратник устало смахнул с лица капли дождя, прислонил копьё к стене, отстегнул от пояса ножны и наполовину вытащил меч. Прямой, стальной клинок с многочисленными зазубринами был шире и длиннее обычного и мог встречаться только у очень сильного человека. Ратник долго и задумчиво смотрел на него, потом решительно задвинул обратно и бережно положил на седло. Затем он поочерёдно притронулся к сулице, булаве, луку, колчану. По всему было видно, что этим вещам он придаёт особое значение, они дороги ему как человеку, которому служили не один год верой и правдой и, возможно, спасали от смерти.
Это был довольно высокий человек, хоть и старый, но ещё крепкий, широкоплечий и необычайно коренастый. Тёмно-русые волосы с сильной проседью выбивались из-под шелома и прикрывали широкий лоб. От его облика – шрамов на лице, которые не могла скрыть даже густая окладистая борода, почти совсем седая, изувеченной левой руки, смятого в нескольких местах шелома, порванной кольчуги – так и веяло былыми сражениями. В его неторопливых движениях были достоинство и уверенность в себе. А от его взгляда – спокойного, проницательного – исходили доброта и сила.
Ратник задумчиво осмотрел приземистое, потемневшее от времени деревянное здание монастыря, за ним Троицкую церковь, внизу – тихие воды Днепра, снял шелом, перекрестился и решительно направился к тяжёлым, дубовым вратам. На стук никто не откликнулся. Ратник тронул врата, они приоткрылись. Спустившись по крутым ступенькам вниз, он попал в узкий тёмный, подземный коридор. В нос ударил затхлый воздух с примесью плесени, воска и ладана, впереди доносились глухие звуки молитвопения.
Из коридора он попал в просторную пещеру и остановился у порога. Благодаря свечам на подсвечниках и возле развешанных по стенам икон, масляным светильникам по углам, в пещере было светло. Около алтаря стояло несколько молодых иноков. Только что закончилась вечерняя служба, старики печерские удалились в свои кельи, а молодые послушники–монахи, сгрудившись возле старца Афанасия–затворника, со вниманием слушали его наставления в жизни:
– В «Слове о Хмеле», брате, говорится: «А кто сдружится со мной, со мной поведётся, того я тотчас совращу, и станет он Богу – не молебник, в ночи – бессонным, на молитву – неподъёмным». Поэтому, брате, молитесь Богу, и Он не даст вам впасть в напасть.
Ратник незаметно подошёл к монахам и тоже вместе с ними внимал мудрым словам. По окончании беседы монахи заинтересованно оглядели гостя, но не удивились: в монастырь чуть ли не ежедневно приходили какие-нибудь странники – всем предоставлялись пища и кров.
Вперёд вышел старец Афанасий, сникавший себе славу подвигом смирения и затворничества. Он обратил внимание на мокрую одежду незнакомца и показал на широкую лавку у стены:
– Проходи смелей, добрый человече. Отдохни, обсушись! У нас для всех страждущих двери открыты, мы всем рады.
Ратник молча поклонился людям, перекрестился на святые образа, снял мокрый плащ, с которого капала дождевая вода, и устало опустился на лавку.
– Кто ты, человече? По виду, дружинник. Какому князю служишь? Куда путь–дороженьку держишь? Как тебя по имени, по изотчеству величать? – спросил его Афанасий.
– Я не князьям – Земле Русской служил! Ильёй Муромцем кличут меня люди, – ответил он и потянулся руками к теплу, которое шло от масляного светильника.
Между братией прошёл лёгкий шепоток. Иноки с нескрываемым интересом и почтением оглядели путника.
– Наслышаны о тебе, Илия, наслышаны! Так вон ты каков! Много былин о тебе сложили сказители, много! Куда идёшь, богатырь? По ратным делам?
– Нет! – отрицательно покачал головой Илья. – Силы уже не те, и раны болят. Рука вот, левая, с трудом поднимается, и рана в груди никак не заживает. Какой из меня ноне дружинник? Почти сорок годин ратным делом занимался, у многих князей под началом ходил. Хватит, на покой пора. И к Богу поближе! Возьмите к себе в монастырь иноком! Постриг хочу принять и Богу послужить! Возьмёте?
Наступила тишина. Монахи не ожидали такого вопроса и не знали, что ответить.
– Крещёный? – послышался негромкий, но требовательный голос позади иноков. Они тут же почтительно расступились и пропустили архимандрита Поликарпа, игумена Печерского монастыря. – Так крещёный али нет? Или до сих пор деревянным истуканам поклоны бьёшь?
– Крещёный, святой отец! Ещё до ратной службы меня окрестили новой вере старцы, калики перехожие.
– Веру Христову знаешь? Посты блюдёшь? Молишься?
– Знаю, да не всё! А посты соблюдаю и молюсь! Как же без этого? Как без молитвы? Грех ведь…
Монахи одобрительно зашептались. Поликарп строго глянул на них, и они сразу замолчали.
– Откуда родом?
– Из села Карачарово Муромского княжества.
К архимандриту подошёл Афанасий и тихо что-то прошептал ему. Поликарп сразу изменился в лице.
– Илейка? Чоботок? – удивлённо воскликнул он. – Ты ли это? А меня не узнаёшь? Помнишь погреба княжеские? Вместе в темнице горевали.
– Как не помнить, святой отец! Век не забыть «милость» княжескую! Я тебя, Поликарп, сразу узнал, как только увидел.
– А я вот не признал… Глаза уже не те, плохо видеть стал. Изменился ты: голова и борода скоро белее снега станут. Постарел!
– Да, постарел! И тебя, святой отец, старость согнула, а ведь не такой был… Много воды утекло с тех пор. Много!
Архимандрит оглядел внимательно своего давнего знакомого.
– Земля о тебе, Илия, слухами полнится. Когда-то в Киеве тебя Чоботок звали, по тестю твоему, старому мастеру–чеботарю, сейчас Муромцем кличут, по отчине твоей. Много ты славных дел совершил. А однажды даже наш монастырь спас от грабежа. Ну что ж, коли решил посвятить себя Богу, оставайся. Я ещё по темнице помню: тянулся ты сердцем к Богу, вместе со мной молился. Прими смирение на душу и строгий пост на тело. Как ратный подвиг прими! Готов ли?
– Готов, святой отец!
Поликарп перекрестил и благословил нового обитателя Печерского монастыря. С тех пор Илья Муромец сменил ратное дело на духовное. Так же, как и другие монахи, участвовал во всех работах, при этом старался выбрать себе самую тяжёлую. А когда наступали часы покоя, уединялся в маленькой отдалённой пещерке, которую сам для себя выкопал и обустроил. С помощью братии он научился читать и выучил основные молитвы и каноны. Большую часть свободного времени проводил в чтении Святого Писания и усердной молитве. Часто и горько плакал. Когда братия его спрашивала: «Почему плачешь, отче?», ответ был неизменным: «Много душ невинных загубил я на поле бранном. Как замолить у Господа грех мой?»
Между тем слава о ратных подвигах этого человека гремела по всей Руси и далеко за её пределами. Когда-то иметь в своей дружине Илью Муромца мечтали многие князья. Они знали: за таким дружинником на рать простых воев не придётся гнать силой. Одно имя его наводило страх на врагов. Он пользовался огромным уважением и у киевлян, и у жителей других городов. Много раз князья, чтобы переманить его к себе, предлагали ему выгодные посты в своих дружинах, но Илья каждый раз отказывался. Все заставы – крепости богатырские и городки на полуденной (южной) границе от Переяславля до Владимира–Волынского знали его. Половцы предпочитали обходить стороной тот городок, где в данный момент находился этот народный герой.
Слух о том, что Илья Муромец принял постриг в Печерском монастыре, быстро распространился по Руси. И к нему потянулись люди. Старухи несли на руках внуков, родители вели отроков перед вступлением в молодшую дружину, приходили даже опытные вои (вой – воин), собравшиеся в боевой поход. Все просили либо исцеление от недугов, либо благословение на ратные дела и благополучное возвращение домой. Были даже случаи чудесного исцеления от болезней.
Однажды Илья зашёл в небольшую особо почитаемую пещерку, ближе всех находившуюся у Днепра и имевшую свой отдельный вход. Осмотрел её земляные своды, местами покрытые плесенью, на стенах иконы из цельных кусков дерева, которые писал, по словам монахов, ещё преподобный иконописец Алипий. В глубине пещерки находились три ухоженные каменные гробницы: одна ближе к выходу, две другие – поодаль.
– Вот с этой пещерки и началась вся история нашего Печерского монастыря, – послышался позади чей-то голос. Илья оглянулся и увидел у входа Поликарпа. Игумен зашёл и перекрестился у гробниц, благоговейно смахнул пыль с каменных плит.
– Часто захожу сюда к Антонию, молюсь на его мощах, прошу благословение и силы на грядущие дела. А что тебя, Чоботок, привело сюда? – спросил Поликарп.
– Много слышал об Антониевой пещере, а вот посмотреть всё никак не удавалось. Говорят, эта пещерка самая древняя?
– Да, это так! По рассказам уже почивающих святых отцов и записям Нестора–летописца, здесь когда-то селились варяги – разбойники. На бойком месте сидели, на «гречнике» (водный путь по Днепру «из варяг в греки», т.е. из Балтийского моря через Чёрное море в Византию) грабили торговый люд, проплывающий в Царьград (столица Византии Константинополь) и обратно. Тут и поселился в пещерке Антоний, вернувшись на Русь со святой горы Афон. Много людей он исцелил. Молва о святом старце по обеим сторонам Днепра летела быстрее птицы. Теперь в его келье никто не живёт, она святая для всех нас. Здесь покоятся святые мощи Антония. А когда-то в незапамятные времена, по древним былинам, которые нам оставили святые старцы, в этих местах поставил большой деревянный крест сам апостол Христовой церкви Андрей Первозванный. Он благословил горы Киевские и предсказал, что на них будет стоять много церквей и воссияет здесь Благодать Божья. Этим благословением и живём! На заступничество Андрея Первозванного и Антония надеемся. Ибо грешные мы все, недостойные.
– А здесь чьи мощи покоятся? – показал Илья вглубь пещеры на две стоящие рядышком гробницы.
– Мучеников Феодора и Василия. Их злодейски убил князь Мстислав.
– За что же он их? – искренне удивился Илья.
– О, эта история поучительна для неокрепших духом, – таинственно произнёс Поликарп. – Однажды Феодору, который жил здесь, приснился вещий сон… что в этой пещере спрятаны сокровища варягов–разбойников. Проснулся он утром, удивился, но не придал сну большого значения. На другую ночь опять видит во сне, как разбойники зарывают в пещере несметные богатства. Решил поискать в указанном месте… Стал копать и, действительно, нашёл злата и серебра множество, каменьев драгоценных, сосудов латинских (греческих) и всякого другого добра. Большой клад был зарыт. Помутился у Феодора разум, поддался он искушению и решил с богатством тайком покинуть монастырь. Загрузил сокровище на два воза и приготовился бежать, но в последний момент встретил своего друга Василия и поделился с ним своей тайной. Тот уговорил Феодора не поддаваться искушению, а молиться о спасении своей души. Послушался Феодор друга, остался в монастыре, а сокровище они перепрятали. Но услышал их разговор злой человек, и донёс он Мстиславу, старшему сыну великого князя Святополка Изяславича, о найденных богатствах разбойников. И решил князь завладеть ими. Привели к нему монахов Феодора и Василия, но не открыли они своей тайны и в страшных муках погибли. Произошло это не так давно: в 6606 году от Сотворения Мира (1098 г. от Р.Х.).
Как-то в монастырь в поисках крова и пищи зашли странники, бродячие певцы: старик и два сына. Монахи накормили, напоили их и попросили спеть что-нибудь, потешить душу сказаниями. И услышали много песен–былин о затворнике своём богатыре Илье Муромце. От них инок Илья услышал, что не убереглась его родная богатырская застава Воинь и пала во время половецкого набега (в 1185 году).
– Ай да и не было в ту пору на заставе Ильи Муромца,
Ай да и не было побратимов его Добрыни Никитича и Алёши Поповича,
Ай да и некому больше постоять во чистом поле за Русь Святую,
Ай да и некому прогнать в Дикое поле половцев поганых… – дружно пели певцы.
С тех пор молодые послушники часто просили старца рассказать о себе, о службе ратной, о своей богатырской заставе. История его жизни оказалась очень интересной, удивительной и поучительной, неразрывно связанной с защитой Руси от врагов и веры Христовой от язычников.
В декабре 6696 года от Сотворения Мира (1188 г. от РХ) преподобный Илья Муромец скончался. Перед смертью он сложил персты правой руки для молитвы (три пальца воедино, в подтверждение Святой Троицы), но перекреститься уже не успел…
Так ушёл из жизни один из величайших защитников Земли Русской. Его имя на протяжении многих веков вдохновляла и продолжает вдохновлять на ратные подвиги русских людей. Тело Ильи Муромца захоронили в специально построенном по настоянию киевлян богатырском приделе Софийского собора, главного Киевского храма, в великокняжеской усыпальнице (там не каждого князя хоронили, только великих – правителей Руси, не говоря уже о боярах), где также нашёл покой и Алёша Попович. Позднее (возможно, после разрушения Киева и Собора татарами в 1240 г.) заботу об останках легендарного человека взял на себя Печерский монастырь. Илья Муромец был официально канонизирован в 1643 году в числе ещё шестидесяти девяти угодников Киево-Печерской лавры.
Гробница с нетленными мощами Ильи Муромца, облачённого в монашескую одежду, стоит в Ближних (Антониевых) Пещерах Киево-Печерской лавры с образом святого и скромной надписью над гробницей «Илия из Мурома». Его память в православном календаре отмечается 19 декабря (1января по новому стилю).
Более популярного былинного героя, чем Илья Муромец, на Руси не сыскать!
В преданиях старины глубокой люди отзываются о нём с большой любовью:
Как одно-то на небе ясно солнышко,
А один-то на Руси Илья Муромец!
Глава 2
ЧУДЕСНОЕ ИСЦЕЛЕНИЕ
Ранней весной, едва земля, освободившись от снежного покрова, подсыхает, и ото льда вскрываются реки, на дорогах появляются странники да богомольцы. От города к городу, от села к селу они бредут в поисках подаяния. В один из таких дней в селе Карачарово, что вблизи Мурома, появились трое старых нищих–побирушек. В изношенных до дыр лаптях и опорках, рваных подпоясанных верёвкой рубищах, в которых едва угадывались монашеские рясы, они шли друг за дружкой, как гуси с пруда.
Самый старый из них, согнутый временем в три погибели, был, по-видимому, слепой. Он одной рукой опирался на посох и оглаживал свою длинную седую бороду, под которой виднелся деревянный потемневший от времени крест, другой держался за плечо более крепкого попутчика с огненно-рыжей всклокоченной бородой. Третий, длинный и донельзя худой, на котором рубище висело как на шесте, шёл чуть впереди и, подняв нос кверху, нюхал воздух, пытаясь определить, где пекут хлеб. Он громко стучал посохом по глиняным горшкам на изгородях, отбивался от назойливых собак, заглядывал в открытые ставни домов в надежде на хлебосольных хозяев и от нетерпения теребил свою жидкую, будто выщипанную бородёнку. Однако время было горячее, земледельное, и почти все селяне находились в поле. Одни дети малые во дворах играли.
Вдруг подул ветер, небо затянуло тучами, и стал накрапывать дождик – первый весенний, долгожданный, который должен прибить пыль на дорогах и напоить истосковавшуюся по влаге землю. Дождь быстро усиливался и грозил превратиться в ливень.
Нищие, однако, не обращали внимания на дождь и продолжали идти вперёд. Они уже прошли почти всё село и никого не встретили. Кто накормит их, усталых и голодных? Кто одарит милостыней и укроет от непогоды? Впереди остался последний дом, находящийся поодаль, у самой кромки леса. На их счастье через открытые настежь ставни они заметили в глубине дома, на печи, молодого парня и подошли к окну.
– Лю-ю-ди добрые! Господа-а честные! Пода-а-йте убогим на пропита-а-ние! – нараспев, обратились они к парню и низко поклонились. – Цельный денёк в пути-дороге, и ни маковой росиночки во рту. По-да-й-те!
Парень оглядел нищих и недовольно махнул рукой:
– Не могу, калики перехожие! Идите дале, может, кто и подаст.
– Погоди, хозяинушко! – испуганно затараторил рыжий. – Куда дале? Дале только лес густой! Не прогоняй нас, хороший человече. Нам ведь, паломникам, много не надо: хлебушка – на зубок и водицы – глоток.
– Сотвори убогим господню милостыню, добрый человече! – обратился худой, как шест, нищий. – Ради Христа Спасителя! Хоть лепёшки пресной кусок и водицы ковшик. Нам и это в радость. По-да-й! – жалобно протянул он.
– Эх, калики! – тяжёлым взором посмотрел на них парень. – Кабы знали вы моё горе! Есть в доме и квас, и хлеб, но не в силах я выйти к вам. Сидень я! Не держат меня ноги хворые. Заходите в дом сами, коли пожелаете...
Нищие приглашению обрадовались и, подгоняемые дождём, заторопились в избу. Зайдя в дом, они прислонили у порога посохи, сбросили с натруженных плеч котомки, распустили пояса, поклонились хозяину и устало сели на лавку.
– Проходите, паломники, к столу, не побрезгуйте! Там всё найдёте, да в печь не забудьте заглянуть. Вижу: проголодались шибко. Откуда идёте, далече ли путь держите?
– Из Антониевых пещерок мы, из Печерского монастыря, идём по святым местам, в ваши края безбожные веру истинную несём. Долог путь наш! – ответили нищие.
Старцы не заставили себя долго уговаривать. Мигом вытащили ухватом горшок каши из печи, достали жбан квасу, развернули из тряпицы лепёшки, калачи и уселись за стол. Богомольцы недолго трапезничали. Парень и глазом не успел моргнуть, как они уже ложками дружно стучали по дну пустого горшка. Паломники аккуратно собрали за собой хлебные крошки, кинули в рот и вернулись к порогу.
– Давно нас в дом не приглашали. Бросят краюху хлеба плесневелого из окна – мы и этому рады. За доброту и хлеб–соль низкий тебе поклон! – сказал слепец, и старцы дружно поклонились.
– Как вашу улицу, конец величать? Как тебя, чадушко, тятя с мамкой назвали? Кого нам благодарить за угощеньице? Уж больно калачи у вас хороши: мягки, пахучи, сами в рот просятся и во рту таят. Недаром ваше село в честь калачей Карачарово зовётся.
– Гущин конец наш. В гуще леса тятя дом поставил. Отца за это Гущей прозвали, а меня Гущин. Это прозвище, а так меня Никитой зовут.
– Чем же отблагодарить тебя, Никитка, добрая душа? – спросил парня худой старец.
Хозяин пожал плечами:
– Чем желаете! Я на печи всё сижу, ничего не знаю, не ведаю. А вы по дорогам бродите, много видите, много знаете. Что на белом свете делается? Опять лихо творится?
– Творится! – дружно покачали головами старцы. Слепец вынул из сумы гусли, а его товарищи из берестяного короба – гудки и клубок толстой нити. – Мы тебе лучше старину–побывальщину споём. Тебе о чём? Можем спеть о Бабе-Йоге с костяной ногой, она живёт в дремучем лесу и летает в ступе.
– Бабе Яге? – переспросил парень с печи. – Слышал в детстве от матери такую сказку.
– В стародавние времена её называли баба Йога. Когда-то проходили через наши земли такие удивительные люди – йоги. Давно это было! Но что сказка! Мы лучше тебе споём былину о славных кметах и даждьбожьих мужах, сложивших буйные головушки во чистом поле.
– А я обо всём послушаю, мне всё интересно.
– Слушай тогда! Ты чей сын?
– Иванов.
– Ну, слушай, Никитка сын Иванов, – худой старец стал разматывать клубок, на нити которого оказалось множество непонятных узелков, и запел:
– Вот развязываю узел,
Вот клубочек распускаю,
Запою я песнь из лучших,
Из прекраснейших исполню…
Рыжебородый принял конец нити, чтобы сматывать клубок, и, как только слепец тронул струны, стал подпевать под мелодичный звон гуслей:
– Расскажу я вам про дела старые,
Да про старые, про бывалые,
Да про битвы, да про сражения,
Да про подвиги богатырские!..
Хозяин на печи замер во внимании, стараясь не пропустить ни единого слова. А старцы под звук гуслей продолжали…
– Ай да не близко от города, не далеко ж не,
Во широком поле Шарукан похаживае,
На широкое раздолье Шарукан посматривае,
Что не любо – ногами железными вытаптывае.
Ко святой Руси дорожку прокладывае,
Жгучим огнём города и веси сжигае,
Людом христианским реки–озера запруживае.
Во дикие леса люд христианский разбегается…
– Кто такой Шарукан? – прервал песню Никита и взволнованно заёрзал на печи.
– Был такой лютый половецкий хан, змеище проклятый, много раз на Русь святую ходил, много христиан в полон увёл. «Шарукан» по-половецки значит «змей». Он и повадками своими ничем от змея лютого не отличался. Перед силой голову низко склонял, а как только к нему спиной повернёшься, так и норовит укусить – ядом угостить. Сейчас его сыновья Атрак и Сырчан ордой правят. Атрака Калин-ханом в народе зовут. Весь в отца – такой же лютый!
– Некому его прогнать? Некому отпор дать?
– Да, некому, видать, прогнать басурманина – хана половецкого, – ответил рыжий старец. – Повывелись богатыри на Руси-матушке. Эх, Святогора бы сейчас поднять из земли, он бы прогнал Калин-хана взашей. Ну да слушай дале.
Калики опять запели, а парень, затаив дыхание, внимательно слушал следующую побывальщину. Когда речь зашла о бое поединщиков возле брода на берегу Трубежа, печенежского батыра с русичем, кожемякой Яном – воем киевского князя Владимира, хозяин в порыве чувств даже попытался встать, но тут же бессильно опустился на печь. Только сильные, жилистые руки его сжимались в пудовые кулаки. Да и было от чего… В былине говорилось, что если победит печенег, тогда «земля русов ой да отдаётся им на разорение да на три года», возьмёт верх русич – «ой да не ходят печенеги на Русь целых три года». А когда владимирский вой сдавил печенега до смерти и «ударил им о землю», Никита повеселел.
– Так его! – рубанул он рукой по воздуху.
– В том месте, где победили русичи печенегов, и заложил Владимир славный город Переяславль… А было это давно – в 6499 году от Сотворения Мира (991 г. от Р.Х.), когда наши отцы под стол пешком ходили… – сказал худой старец.
Однако следующие песни были иными… О распрях княжеских и поражениях в ратях. О разорении городов и весей степняками. Молодой хозяин близко к сердцу принимал былины. Вздыхал тяжко и волновался, потом бессильно махнул рукой.
– Что поделаешь, детко! – сказал рыжий. – Это наша горькая чаша. Пьём её, пьём, а она никак не убывает. То хазары на Русь шли, то печенеги, сейчас вот половцы ратятся. Улусы степняков текучи, аки вода – ноне они здесь, завтра там. Абы их одолеть, нужно всем, сообща. А ежели не куманы, так сами друг друга смертным боем бьём, на радость нехристям.
– Что за куманы? Кто такие?
– Половцы это! У нас чуть ли не все князья в кумовьях ходят с половецкими ханами – сыновей своих женят на половчанках. Да толку от этого мало: як ходили степняки на Русь, так и ходят. Ране Мономах прижал им хвост, за Дон загнал проклятых степняков, и меньших князей в кулаке держал крепко. Супротив его никто и слова не смел молвить. Да нет его уже более года. А вороги, как коршуны, сразу кинулись на Русь святую.
– Ну что вы, пни трухлявые, хозяина печалите! – буркнул слепой на своих товарищей. – Давайте лучше ему былину о славном Дунае и Михайло Потыке споём, потешим его душеньку.
– Не надо! – вдруг отказался Никита. – Зачем старину вспоминать?.. Вороги нас ноне одолевают, а я, сидень, на печи сижу. Эх, кабы мог, встал бы против басурман. Насмерть бы стоял. Но не могу!..
– Хворый? – заинтересовался рыжебородый. – Отчего ж у тебя, детко, ноженьки не ходят? Давно ли?
– Давно! Сызмала спину надорвал. Несмышлёныш ещё был, хотел на лошади прокатиться, а она понесла… Как упал, так вот с тех давних пор сиднем и сижу.
Паломники переглянулись и зашептались меж собой. Потом рыжебородый предложил:
– Може, мы, калики перехожие-переброжие, тебе поможем?
– Мне волхвы, самые сильные на Оке, не помогли, а вы… – прервал старца Никита и недовольно махнул рукой. – Не томите душу, идите дале. Меня батюшка даже на капище не раз возил. Сам Перун не помог!
– Мы деревянным истуканам не кланяемся, мы во имя истинного Бога лечим. Крещёный?
Парень удивлённо посмотрел на нищих:
– Византийской вере? Нет! Наше племя, мурома, своим богам молится. Наши боги не хуже византийских.
Старцы опять зашептались. Рыжебородый и худой что-то горячо доказывали слепому. Наконец тот согласно кивнул головой и поднял на парня пустые глазницы:
– Никитка, сын Иванов, прими новую веру, византийскую, которой на святой Руси молятся. Тогда мы полечим тебя! Не примешь… значит, судьба твоя такая. Язычнику Христовы молитвы не помогут. Окрестишься, может, и простятся грехи твои. Примешь веру?
Парень не знал, что ответить. Креститься? Из его рода ещё никто не принял новой веры, огнём и мечом навязываемой боярами да князьями. Его дед Тимофей был первым против новой веры. А как же он? Как вперёд отцов и дедов полезет?
– Мы, мурома, в своих богов верим! Перун и Даждьбог наши заступники.
Услышав ответ, старцы разочарованно посмотрели на парня, как на обречённого инвалида, и стали поспешно собираться. Они были уже в дверях. Худой на пороге задержался и равнодушно заметил:
– Кормил тебя батька до уса и бороды, да, видно, придётся до гробовой доски! Кланяйся Перуну, да, смотри, лоб не разбей. Прирос уже к печи, коли слезать не хочешь. Низкий тебе поклон за хлеб-соль. Прощевай!
– Постойте, калики! – неожиданно воскликнул Никита. Он почувствовал, что с их уходом уйдёт и его последняя надежда на выздоровление. – Скажите, есть ли в Муроме крещёные новой вере?
– Есть, – ответил худой. – Только живут они не в Муроме, а рядышком, в новом граде. А святогоны–язычники остались в старом городище.
И старцы рассказали, с каким трудом князь Глеб, во святом крещении Давид, в 6521 году (1013 г. от Р.Х.) утвердился в Муроме и ещё труднее ему пришлось убедить муромцев креститься. Немногих убедил, очень немногих! Тех, кто крестился византийской вере, язычники-святогоны изгнали из города. Христиане вместе с князем ушли из Мурома и за оврагом на Окской горе построили себе на берегу Оки новый град, лучше прежнего. Там и храм в честь Всемилостивого Спаса срубили. Но убил Глеба Святополк–окаянный. Обманом выманил из Мурома и убил, вместе с братом его Борисом, во святом крещении Романом.
– В новом городище нам всегда кусок хлеба подадут, там добрый люд живёт, а в старом… Там святогоны… – недовольно махнул рукой рыжебородый. – Хорошо, ежели собак с цепей не спустят…
Он глянул на парня и опять спросил:
– Так примешь ли веру византийскую? Ежели примешь, полечим тебя.
Парень долго молчал, тяжело вздыхал, потом решился:
– Приму веру! Коли надо – крестите! Только будет ли толк?
Старцы сразу же вернулись с порога в избу и радостно засуетились. Рыжебородый и худой помогли хозяину слезть с печи и усадили его на лавку. Потом к нему подвели слепого. Тот снял с шеи деревянный крест, приложил его к макушке головы парня и стал молиться.
Никита смирно сидел, вслушивался в незнакомые слова и дивился. Волхвы и ведуны, коих перебывало у него за долгие годы не один и не два, не были похожи на этих богомольцев. Они тоже пели песни, всматриваясь в узелки своих клубков. Но песни их были другими… Ему запомнилась только одна из них, про полуптицу–получеловека с дивным именем Гамаюн, которая смотрела на него с берестяного короба волхвов.
– Прилети, Гамаюн, птица вещая,
Через море раздольное, через горы высокие,
Через тёмный лес, через чисто поле.
Ты воспой, Гамаюн, птица вещая,
На белой заре, на крутой горе,
На ракитовом кусточке, на малиновом пруточке…
Но не прилетала к волхвам птица Гамаюн, не слушались их боги и не помогли ему. Послушаются ли этих богомольцев? Кто они такие? Обыкновенные нищеброды, голодные оборванцы! Ничем не отличаются от других странников, чуть ли не каждодневно проходящих через село. У них нет на груди орлиных клювов и медвежьих когтей, без которых ведун – не ведун и шаман – не шаман. Один только крест – простой, деревянный, который может легко вырезать из дерева любой мальчишка. А без амулетов и оберегов – какие они знахари, какие кудесники?! Даже требу не просят: ни курей, ни гусей, ни жита мешок, чтобы потом умилостивить своих богов! Не потешаются ли над ним, убогим? Нет, не похоже…
Прислушиваясь к незнакомым ему молитвам, он думал, почему вместе с муромцами отказались креститься карачаровцы? Старейшины не велели. Сейчас он крестится – первый в селе. Почему не в реке? Имеет ли силу это крещение?
После долгих молитвопений старцы, наконец, трижды обрызгали парня водой из берестяного жбана, бережно извлечённого из котомки.
– Ну вот, парубче, наступил твой светлый денёк. Теперь ты не язычник, а христианин. Так-то! И имя тебе нарекается новое, христианское… – слепой задумался. – Какое, братья? Как парня назовём? – спросил он.
Тут на улице ярко сверкнула молния, и грянул сильный раскатистый гром. Ливень с новой силой пролился на землю. Рыжебородый выглянул за дверь и с удовольствием покачал головой:
– Какой хороший дождь Илия – пророк нам принёс. К урожаю!
– Эх, ты, пень старой – голова с дырой, борода долга, а ум короток! – отозвался худой старец. – Это Илия нам знак подаёт. В честь громовержца парня назвать надо. Илия, значит крепость Господня! – предложил он. Слепец согласно кивнул головой, повернулся к парню и твёрдо сказал:
– Имя тебе нарекается новое, христианское, Илия. Старое, языческое, имя забудь. А теперь, ежели Господь нас благословит, поправим тебя.
Слепой положил новообращённого в православную веру на лавку животом вниз и стал ощупывать его спину. Долго мял его кости, что-то бурчал себе под нос, потом сильно нажал одной рукой и пристукнул другой. Острая боль пронзила Илью насквозь. После этого ему стало необычайно легко, и он, на удивление самому себе, сел на лавку без посторонней помощи.
– Пей, детко! Это не простая вода – святая. В Крещение Господа Бога нашего Иисуса Христа набранная. Берегли её до особого случая, да, видно, сейчас как раз тот случай и наступил. И просфору – освящённый хлебушек съешь, не гнушайся Божьей пищи.
Парень принял жбан с водой и кусочек хлеба, выпил, съел просфору, утёрся и покосился на старцев.
– Что чувствуешь, чадушко? А ну, Илейка, попробуй на ноги встань. Смелее! – властно прикрикнул рыжебородый.
– Ты, главное, поверь в себя. Сколько можно сиднем сидеть, штаны на печи протирать. Вставай! – добавил худой.
Старцы говорили с такой уверенностью, с такой скрытой силой, что Илья решил испытать себя. Он упёрся ногами и… поднялся. Скорее по привычке, чем по необходимости, схватился за печку, но опора на сей раз не понадобилась. Ноги его держали! Держали крепко, уверенно! Он стоял и не мог поверить в это.
Старцы сами обрадовались столь знаменательному событию.
– Принеси-ка мне, Илейка, кваску духмяного – в глотке что-то пересохло. Не видят очи мои, не найду сам, – попросил парня слепой старец.
– Иди, чадушко, не бойся. Уважь старичков, напои нас, – добавил рыжебородый.
– Шагай, шагай, не раздумывай! – сказал худой и чуть подтолкнул парня.
Илья сделал первый шаг и остановился, перевёл дух. Вот, наконец-то, свершилось. Долгие годы он мечтал об этом дне. Он оглянулся на притихших старцев, во все глаза удивлённо смотревших на него, и… пошёл. Шаг, второй, третий; шёл осторожно, будто годовалый малыш, и радовался такому событию.
– Смелее! Бог даст, понесут тебя ноженьки резвые, – подбодрили его нищие.
Илья из кадушки набрал корчагу квасу, поднёс слепому и с поклоном отдал. Калики по очереди, не спеша, напились, утёрли бороды и достали из своих котомок два берестяных жбана.
– А теперь ты, детко, выпей нашего взвару-настоя, не побрезгуй, «встань-трава» называется. Он сил придаёт, хворь прогоняет и на ноги ставит. Мы его всегда в дорогу варим, абы усталости не чуять! – и протянули ему один жбан. – А мы будем творить молитву за здравие твоё.
Калики стали петь благодарственные молитвы Спасителю и усердно креститься. Илья припал к жбану и чувствовал, как с каждым глотком терпкого напитка, отдающего травами, крепнут его ноги.
– Чуешь ли ноженьки свои, чадушко? – спросили его старцы.
– Чую, калики-перехожие! Чую силу в ногах и руках.
– Тогда принеси нам пива медового, да холодненького, прямо из погреба!
Илья принёс им пиво. Старцы напились, покряхтели и протянули ему другой жбан:
– Теперь выпей, добрый молодец, этот взвар-настой, он называется «одолень-трава». Выпьешь его, и не найдётся тебе на бранном поле супротивника достойного. Всех побьёшь–одолеешь!
– Пей до дна! Эти взвары на святой воде да травах полевых настоянные. Кто их пьёт с молитвами да благословением, у того силушки в руках будет немерено.
В третий раз они послали хозяина уже во двор на колодец. Колодезную воду тоже разбавили святой водой и заставили парня выпить.
– Чуешь ли силушку, чадо? – спросил парня слепой старец.
– Чую! Кажется, гору могу свернуть! – удивлённо сказал Илья. Он смотрел на старцев, как на великих колдунов. Они оказались сильнее самых известных на всю Оку знахарей. Чудеса, и только! Значит, вера в христианского Бога самая сильная.
– Вот и добре! Горы пусть стоят себе, а Русь от Дикого поля надо оборонять и веру христианскую от поругания беречь. Простил тебя Господь не абы как, а для ратных дел, для великих дел, – сказали старцы.
От этих слов Илья распрямил плечи. Сейчас, когда он стоял во весь рост, видно было, что он на голову выше обычного человека, крепко сложенный и, видать, силушкой не обиженный.
Илья прошёлся по избе, уже уверенней, чем в первый раз, остановился у печи, с которой прежде не расставался, и удивлённо посмотрел на свои ноги.
– Чем я смогу расплатиться с вами, люди добрые, калики-перехожие? Кабы не вы, век бы мне на печи сидеть. За избавление моё от недуга страшного ничего батюшка с матушкой не пожалеют. Сколько слёз они пролили возле меня, сидня! Золотой казны в доме нет, но что есть – ваше будет. Просите! – с земным поклоном обратился к старцам Илья.
Нищие усмехнулись.
– Не с нами надо расплачиваться… Господь тебя, по милости Своей безграничной, простил! – сказал слепой.
– Казной за это, прощенник, не расплатишься. Наша цена дороже! – добавил худой.
– Какая же?
– Ратная! Не ты ли баил (баить – говорить), что насмерть будешь стоять против половцев? За Росью и Сулой опять нам грозят степняки, будь они трижды прокляты, на святую Русь вздымаются. Как великий князь Владимир Мономах умер, так половцы и пошли набегом разорять города и веси. А меньшие князья мечи вострят не против поганых. Опять меж собой за княжеские столы ратятся. Когда князья ратятся, половцам раздолье – некому Русь оборонять, некому церкви православные отстоять. Кто защитит нас от поганых? Кто оборонит от Дикого поля? Ступай в Киев-град к Владимирову старшему сыну Мстиславу и просись на порубежье, на заставу богатырскую. Этим и расплатишься сполна. Для ратных дел тебе дал силы Господь.
– Выполню волю Божью, – твёрдо сказал Илья. – Но одарить вас за моё избавление от немощи я должен. Не знаю только, чем?
– Не надо нам ничего, – отмахнулись от него старцы. – Мы наелись, напились. Ежели соберёшь нам в котомку яству, калачей пахучих да жбаны квасом наполнишь, ещё и в ноги поклонимся.
– Соберу! – тут же отозвался Илья и стал складывать им в котомку всё, что попадало под руку. А жбаны наполнил доверху квасом и мёдом хмельным.
– Вели батюшке купить тебе жеребёнка, – тем временем советовал ему рыжебородый. – Добрый конь в ратном деле – незаменимый помощник. Пусть возьмёт первого, кой попадётся на торгу. Холи его, купай в трёх росах на зелёных лугах: в первой – до Ивановской, во второй – до Петрова дня, в третьей – до Ильинской. Купай в речке Муравёнке. Приобрети себе копьё вострое, лук тугой и стрелы калёные.
– И запомни, Илья сын Иванов, в бою тебе смерть не писана. Бейся с басурманами – не страшись! – сказал слепой.
Старцы перекрестили парня со словами: «Благословляем тя, раб Божий Илия, на ратные дела» – заторопились на выход и уже в дверях напомнили:
– Перед дорогой не забудь зайти в Спасский монастырь, что в Муроме, в новом городище, находится, и воздать молитву Господу нашему Иисусу Христу за своё исцеление. На коленях молись Всевышнему! Не мы тебя на ноги подняли… И Илье–пророку поклонись, он за тебя Бога молил… Эх, заложить бы Илье–пророку часовенку, да только некому в Муроме за него порадеть…
– Есть кому порадеть, – тихо молвил Илья и с благодарностью низко поклонился старцам. А когда распрямился, их и след простыл. Как будто и не было в избе никого.
Продолжение следует…
Интересно (+) выкладывайте меньшими частями, долго читать.
Цыганенко Сергей
Михаил, долго у меня ваша повесть лежала в закладках - уж больно длинная она. Очень рада, что наконец принялась за чтение. У вас очень образный язык, неспешный и красивый. Столько слов старорусских, которые когда-то я слышала, но и употреблять бы не стала, потому что не вписываются они в современный язык, а в вашей истории к месту они, и перевода не нужно, и так все понятно - поединщик, побывальщина, сидень, калика, кожемяка, святогоны. События описанные не просто встают перед глазами, а словно оказываешься там вместе с героями. И тема поднятая очень глубока, я расплакалась, когда читала, так замечательно вы передали славу Господа и возвышенные качества калик, Ильи и всего народа. Спасибо большое!