54. Тайна Белого Братства

Словесная дуэль между коллегами по Тайной Канцелярии графом Сабуровым и Рысаковым продолжалась сравнительно недолго и резко оборвалась, Сабуров строго официально откланялся, оставив Анжельбера на свободе, по его словам, под полную ответственность коллеги.

Когда за Романом Александровичем рывком захлопнулась дверь, Рысаков обернулся к французу:

- Он был уверен, что застанет вас в одиночестве, и затея будет иметь успех. Менее всего он ожидал увидеть здесь меня. Роман Александрович явно не был готов к такому повороту событий.

Я думаю, мы оба понимаем, что бы ожидало вас, если бы не моё присутствие... вас ожидал бы не официальный арест... ему и его предполагаемым товарищам это не нужно... вы исчезли бы так же, как те ваши злосчастные соотечественники... осенью 1793-го...

Ну, по крайней мере, теперь он предупрежден, и они будут вынуждены отказаться от затеи организовать над вами бессудную расправу...

А ведь ужасно, но могла бы «исчезнуть» и ваша жена... и даже слуга, который впустил его...и не осталось бы ни одного свидетеля...

А сейчас, он взбешен и весьма растерян и только потому, убрался так быстро...

Бледное лицо Жерома при упоминании самой возможности «исчезновения» Валери сделалось каменным, взгляд светло-зеленых глаз блеснул холодной волчьей свирепостью, и внимательный господин Рысаков не мог этого не заметить и не оценить.

Внешнее спокойствие и мягкость манер француза скрывали под собой стальной стержень внутри.

- Трудность в том, месье Анжельбер, что у меня нет веских доказательств того, что я предотвратил очередное убийство, а интуицию, как известно, к делу не пришить.

А так... на поверхностный взгляд... ну, невежливый визит... и только... властный, тяжелый характер Сабурова в обществе неплохо известен.

Из-за этого, между нами, у него даже случилось несколько дуэлей, но он отлично владеет всеми видами оружия, потому, в отличие от тех, кто его вызывал, он жив и здоров.

Но сейчас на его стороне показное «служебное рвение», даже политическая бдительность в наше нелегкое время острой необходимости защищать русское общество от разрушительного для империи влияния демократических... революционных идей... что очень ценится... это имеет немалый шанс понравиться императору.

Его позиции сильны... из его предполагаемых сообщников мне точно известны всего несколько человек, граф Воронцов Александр Сергеевич, княгиня Чудинова Елена Петровна... но, и тут, где твердые доказательства...

Символ с изображением короны, кедра и алтайских гор, найденный в доме одного из убитых осенью 1793-го и сейчас в доме на Васильевском острове, где вас с товарищами едва не схватили, и даже то, что у Сабуровых есть дальнее имение на Алтае, сам по себе к делу не пришить, что бы ни подсказывало чутье и интуиция...

А членов Братства куда как больше, чем мы можем даже предполагать... и все они, без сомнения, представители дворянского сословия, люди высшего общества...

- Жюстина... – мягко обратился Жером к молодой служанке – верните, пожалуйста, на место прибор месье Рысакова... – и сделал приглашающий жест в направлении стола – вы ведь, еще не собирались уходить?

Сергей Александрович внимательно вгляделся в Анжельбера.

Человек со стальным стержнем, внутренне всегда собран, энергичен в высшей степени, но готов и к самому жестокому исходу, не рисуется театральным героем, но после предотвращенной угрозы убийства готов продолжить обед...

Не просто рядовой республиканец... нет... вдруг подумалось снова... он мой коллега...в деле государственной безопасности...

- Не откажусь от возможности продолжить беседу... знаете что, вы очень интересны мне, Анжельбер... и лично вы и тот тип людей, который вы представляете... хотелось бы вас понять...

- Не понимаю... что касается последнего пункта...- Жером поправил кисейный галстук. Лишь чуть нервным жестом дернулась рука, когда он наливал в бокалы бордо и подал один Рысакову – что же за особый тип я собой представляю?

- Впервые вижу перед собой живого якобинца...- не удержался от иронии Рысаков – хотелось бы кое-что понять, уяснить для себя...мне интересно... что вы за люди то такие...

Формальные представления обо всех вас, как о «политических фанатиках» и «кровожадных монстрах», злокозненных масонах, жаждущих всеобщего разрушения монархических, сословных порядков и христианства, меня не устраивают...в значительной степени все же шаблон, схема.

Так ваших собратьев представляет обывателям власть и печать и у нас в Петербурге, и в Лондоне, и в Вене и в Берлине...

Не могу не признать, вы умный человек, чьи личные качества вызывают симпатию и уважение, но при этом честно исповедующий политические принципы, враждебные тем, на каких воспитан я... и которые намерен защищать всеми силами и средствами.

Морально всегда легче, когда видишь потенциального противника жалким уродом, нелюдем, интеллектуальным ничтожеством ... и чувствуешь в себе право раздавить его...во имя спокойствия нормальных людей...

Видеть человека иных взглядов именно таким «монстром» или ничтожеством обычно помогает политическая пропаганда... но она действует лишь на расстоянии... вблизи... я увидел неожиданно для самого себя не монстра и не ничтожество, но такого же Человека, как я сам...

А теперь, еще тонкий нюанс личного свойства. Я категорически не хочу вашего ареста... суда... тем более казни... мне искренне жаль вашу очаровательную жену и вашего мальчика... я обязан вам жизнью единственного сына и не забуду этого...

Но при этом... помните всегда... мне глубоко враждебны те демократические, республиканские идеи, которые вы разделяете и... всеми силами не допущу их распространения в моей стране... – тут смягчившийся взгляд Рысакова снова приобрел твердость и жёсткость – я намерен держать вас под строгим наблюдением.

Пока вы и ваши товарищи не представляете реальной угрозы порядкам империи, не пытаетесь обучать кого-либо из российских подданных принципам «Liberte, Egalite et Fraternite», пока не затеете создать у нас подобие тайного Якобинского клуба, я к вам остаюсь лоялен и даже обещаю защиту...

Ваш фактический якобинизм меня не смущает, но вздумаете, друг мой, нарушить мое требование нейтралитета... – выразительно сузив серые волчьи глаза, Сергей Александрович мрачно покачал головой, – не хочу вашей крови, но, я честно предупредил вас. Моя мысль вам ясна?

Но довольно об этом. Я иногда буду расспрашивать вас о жизни, быте революционной Франции, о том, почему, по вашему мнению, происходили те или иные события тех лет...

И да... Вы можете не опасаться сделаться изменником и чем-то повредить своим «братьям»... ведь вы покинули страну два с лишним года назад, а в политике всё меняется очень быстро.

Многое уже потеряло острую актуальность... уже четыре года как нет в живых ни Робеспьера, ни Сен-Жюста и Марата, ни многих других, Комитет Общественного Спасения давно расформирован, сейчас у вас у власти Директория во главе с Баррасом.

Жером прижал вилкой кусочек мяса, изобразил легкое недопонимание:

- Расскажу... что возможно и что будет вам интересно, если это действительно не повредит Французской Республике... но вы правы... я приехал в Россию еще в сентябре 1796... и за два года у нас очень многое всего изменилось и не в лучшую сторону...с моей точки зрения.

Насчет «живого якобинца»... разве вы видели нас только мертвыми? Понимаю, шутка...

Или разве вы не видели молодого графа Строганова?... Хотя, поверьте, его «якобинизм» во многом надуман... Я видел его в Париже в 91-м... вместе с его бывшим учителем Жильбером Роммом... видите, что я достаточно открыт с вами... в меру разумного...

Но и Ромм мёртв... удивительный был человек, с сильным интеллектом и несгибаемой верностью идеям Революции... казнён в 1795-м... и ваш Строганов при всём уважении...молодой фрондер, а не революционер... в Париже он был хотя и заинтересованным, но все ж пассивным наблюдателем, а не участником событий.

Неожиданно Рысаков отложил в сторону салфетку, откинулся на спинку стула и, улыбнувшись краешками губ, обратился к Жерому:

- А как вы смогли бы прокомментировать стих из памфлета одного вашего соотечественника, казненного «рыцарями Революции», - последние слова он произнес с тем особым выражением, с каким их только мог произнести правоверный монархист - памфлет в рукописном варианте ходил по рукам эмигрантов осенью 1794-го:

«Когда то здесь восстал народ
И стал творцом своей судьбы.
Извел под корень всех господ...
Вокруг теперь... одни рабы...»

Не бойтесь высказаться честно, не трону... мне интересно, что думают об этом... такие как вы...

Жером метнул на собеседника быстрый взгляд:

- По существу, это прямая контрреволюция со всеми вытекающими в тот момент последствиями. Мне кажется, я догадываюсь, кто автор.

Если это тот, о ком я думаю... зловредный и крайне агрессивный контрреволюционный публицист, постоянно призывавший к расправам над республиканцами, считая себя при этом «умеренным либералом», то он дождался своего билета в один конец до площади Революции... – Анжельбер сделал привычный небрежный жест ребром ладони по шее.

И тут же снова метнул на Рысакова быстрый взгляд, не стала бы излишней такая откровенность?

В серых глазах Рысакова, однако, плясали вызывающие огоньки иронии, вместо ожидаемой вспышки озлобления.

- Кстати. Строганов за свое юношеское «якобинство» неожиданно прощен Павлом Петровичем. Хотя и удален из Петербурга в свое имение... Он бы узнал вас сейчас, ГРАЖДАНИН Анжельбер?...

Можно я буду называть вас по имени... Жером? Если нет... ваше право, я не настаиваю....

На секунды Анжельбер удивленно замер и через секунды поднял глаза на Рысакова.

- Вы МОЖЕТЕ называть меня по имени... Сергей Александрович...

- А теперь обсудим варианты, как уберечь вас и ваших близких от покушений... Я со своей стороны, в докладной записке государю, которую я действительно отправил, я не солгал Сабурову.

Я постарался довести до Павла Петровича мысль, что деятельность этого тайного общества по существу преступна, ибо нельзя защищать благое дело, в том числе защиту монархического принципа, минуя закон и порядок, бессудными убийствами.

Вы должны знать, что официально, таких, как вы, обнаруженных на территории империи, не пытают в застенках и не казнят, а просто в кратчайшие сроки высылают из страны.

Так было при Екатерине Алексеевне, так остается и сейчас. Наши «алтайцы» взяли на себя слишком много.

Что политический террор поставил бы нас, защитников богоданного порядка и веры на один уровень с санкюлотами...

И не хмурьтесь, Жером, мне кажется это должно оказать известное влияние на государя.