42. Тайна Белого Братства

Первые французы стали появляться в Санкт-Петербурге сразу после основания города и численность их постоянно росла. Архитекторы, скульпторы, люди искусства и ремесленники чаще всего селились на Васильевском острове.

Желание Петра I построить новую столицу в европейском стиле привело к тому, что зодчие французы, итальянцы приняли самое живое и активное участие в строительстве города на Неве и были очень востребованы.

Новая волна французской эмиграции произошла после 1789, а особенно после 1792 года, после установления Республики, пополнив диаспору многими десятками тысяч дворян, бежавших из революционной Франции.

Так, в Петербурге на Большой Морской в 1793 жил не кто иной, как Шарль д,Артуа, один из братьев казненного в Париже Людовика Шестнадцатого...Бывший посланник Франции в Константинополе граф де Шуазель-Гуфье, писатель и историк, предпочел эмиграцию в Россию еще заранее, в 1791 году , где стал президентом Академии Художеств...

Екатерина Вторая покровительствовала французским аристократам-эмигрантам, они получали из казны России нешуточные по суммам пособия и продолжали вести прежний придворный образ жизни.

Некоторые получали даже имения с русскими крепостными.

Сбежав от гнева своего народа, ничуть не сомневаясь в своем праве на привилегии, сели на шею народу русскому...

Позволяя себе иногда между собой, в кулуарах, с пренебрежением отзываться о принявшей их стране, как «варварской Московии»...

У императрицы Екатерины за 1792-1796 годы возник проект освоения земель Новороссии французскими эмигрантами, взамен, предлагалось закрепить за активными участниками освоенные, застроенные и обработанные земли, но... произошло то, чего следовало ожидать, французы возмутились и обиделись... как, их, «голубую кровь» принуждают работать?!

Свой отказ вежливо объяснили тем, что нет среди них людей с должными навыками хозяйствования, рабочих рук среди них нет, годных к труду французов простолюдинов слишком мало к массе эмигрантов...

Нередко эмигранты устраивали дуэли по ничтожным поводам, как привыкли вести себя дома, позволяли себе грубо обращаться с русскими «простолюдинами»...

Постоянно стучали себя в грудь по поводу верности французской монархии и трону Бурбонов и кровавой мести ненавистным революционерам-республиканцам, но самая высшая придворная знать не желала проливать кровь лично, рассчитывая на победу армий анти-французской коалиции.

Окровавленные штыки интервентов должны были вернуть королевскую власть во Франции и их дворянские привилегии...

Желать поражения своей стране было в среде роялистов нормально, не смущала их и роль потенциальных убийц сотен тысяч простых французов, отвергших трон и порядок прошлых веков...

Исключение составляли разве офицеры корпуса принца Конде.

Отношение к этим надменным и праздным людям даже и в русском обществе постепенно стало меняться не в лучшую сторону.

Хотя не все сто процентов эмигрантов были аристократами, были среди них и люди среднего класса, но также верные поверженному трону роялисты и даже французы из низших классов, как правило, это домашняя прислуга.

В 1790-х французы селились в основном в Казанской, Адмиралтейской, Спасской частях, где чаще всего занимались предпринимательской деятельностью, открывали кафе, рестораны, частные магазины. В Петербурге тех лет французы считались лучшими поварами, парикмахерами, модистами, преподавателями танцев, музыки и фехтования.

Французская культура и язык были очень востребованы в среде русского дворянства, так, в среде своих, русские аристократы стремились общаться на французском языке, переходя на русский чаще всего, при обращении к своей прислуге и прочим простолюдинам.

Удивительно то, что долгое время католическая община российской столицы не имела своего храма и только в 1783 году на Невском проспекте по проекту Валлен-Деламотта было построено здание собора Св.Екатерины.

Именно в этом соборе и собрались пожениться через ближайший месяц Жером и Валери, а также де Вильморен и мадемуазель де Карфадек...

... ... ...
Французы эмигранты среднего класса часто нанимались в богатые русские семьи в качестве учителей, библиотекарей, секретарей.

Роль личного секретаря скоро предстояло освоить и Анжельберу, его охотно принял к себе недавно приехавший в Петербург из своего тамбовского имения граф Васильчиков.

Фернекс еще подыскивал себе подходящую работу, Жанно, спрятав гордость санкюлота в карман ради общего дела и безопасности, старательно изображал слугу графа де Ла Пьера...

О да... по новым документам именно так следовало именовать теперь бывшего депутата и комиссара Конвента Лорана Лапьера... Его отменные манеры и отличное образование позволяли спокойно находиться среди дворян не вызывая никаких подозрений...

Граф де Турнэ впервые услышав о том, как теперь следует именовать человека, которого во Франции он знал, как республиканца и якобинца, только нахмурился с досадой. Зачем этот маскарад, если они ничего не затеяли?

Но принял и это условие, он добросовестно появлялся в обществе эмигрантов вместе с ним...

А понадобилось затем, чтобы влиться в круг дворян-эмигрантов, в качестве не только соотечественника, но и собрата по классу, именно среди них могли находиться люди Белого Братства, с которыми тесно связаны их русские товарищи.

Анжельбер и Фернекс могли делать наблюдения за французами среднего класса, но при удаче, тоже имели шанс пообщаться и с «бывшими», не все из них жили замкнуто в кругу своего класса. Жанно тут едва ли мог помочь, в его окружении были одни простолюдины, но и тут, кто знает...

... .... ....
Утро 11 октября 1796 года. Последний день предстоит провести в гостиничном номере...

Валери сосредоточенно, с оживленным блеском в глазах изучала дамские журналы, ей предстояло выбрать свадебное платье.

Иногда молодая женщина с легкой досадой поднимала глаза на товарищей Жерома, отвлекают, опять затеяли какое-то серьезное совещание...

Лапьер, о нет, не забываем об этом, граф де Ла Пьер вальяжно расположился в мягком кресле у окна:

- Не забываем, друзья, о присяге, которую её императорское величество еще с зимы 1793 вынуждает принимать всех французов, желающих остаться на территории Российской империи и принять подданство, все желающие, должны, открыто произнести заготовленный текст, в котором мы объявляем себя врагами молодой Республики и сторонниками королевской власти.

В случае нарушения клятвы или заведомо ложной присяги мы рискуем... согласно тексту «подвергнуться казни в земной жизни и наказанию в последующей»... Что скажете?

Фернекс допил остатки бордо и отодвинул в сторону бокал:

- Но ты, Лоран, уже принимал эту присягу, в мае 93-го... И? Сумел вернуться во Францию...

- Жюстен, для русских не факт, что я уехал во Францию, я получил разрешение на отъезд в Лондон...по особым обстоятельствам...и при этом ни в чем не подозревался...как это стало возможно? Дело прошлого и никого не касается...

Кстати, тебе следует быть, крайне, внимательным, если я заметил, заметят и те, другие... У тебя на руке есть татуировка... да, обычно ее не видно... но всякое бывает... не забывай о ней никогда, Жюстен... Каково увидеть ее верноподданному Екатерины Алексеевны: «Ненависть врага – лучшее украшение патриота»... наш характерный стиль 1793 года... кому надо... те поймут ее правильно...

Что же вы так любили украшать себя? – усмешка выдавилась на тонких губах Лорана – мой коллега по Майенну, Норбер Куаньяр... ты же помнишь его, Жером? Мы частенько собирались у Дюплэ в лучшие времена... – обратился Лапьер к Анжельберу – тоже украсил себя характерно и также от локтя к кисти – «Св.Гильотина, спаси Отечество!»
Попади в Тайную Канцелярию, Жюстен, думаю, сдерут это чудо живьем вместе с кожей...

Наконец не выдержала Валери и резко отложила журнал.

- Мальчики, ну сколько можно?! Мы спокойно пересекли границу, поселились, нас ни в чем дурном не подозревают... И действительно... Мы же эмигранты, а не шпионы... будем просто жить... вы все найдете себе место... ты то уже хорошо пристроился к аристократам, Лоран, может еще будешь принят при Дворе... при твоей дипломатичности и ловкости не удивлюсь ничему... Будем же думать о лучшем, иначе и жить невозможно!

И наконец, мы с Жеромом готовимся к свадьбе!