37. Тайна Белого Братства

Ранним утром 12 сентября 1796 года Анжельбер и Жанно уже стояли на пороге кабинета Ленормана.

- Я ждал вас, - хозяин кабинета кивнул и подал ему руку, сдержанно, но вполне доброжелательно – присаживайтесь, предстоит долгий разговор.

Гражданин Ленорман испытывал невольное уважение и симпатию к этой компании упрямых робеспьеристов, Анжельберу и Лапьеру, при этом, совершенно не сочувствуя побежденным 9 Термидора в целом.

Он не приветствовал анти-якобинский террор летом 1794, считая, что нужно попытаться забыть прошлые счеты и объединить всех республиканцев, независимо от оттенка окраса. Неуместна лишь терпимость к роялистам.

Но понимал при этом четко, за раскрытым заговором Бабёфа на партию побежденных закономерно обрушится новый виток террора. Но отчего возник сам заговор? Разве он не последствие пост-термидорианских репрессий? Кровавый замкнутый круг...

Хуже всего было то, что в близости к людям Бабёфа был косвенно заподозрен его брат, сейчас очень важно предложить Анжельберу взаимовыгодное предложение, с тем, чтобы имя брата никогда и нигде не всплывало...

- Я не опоздал? – на пороге появился Лапьер, держа в руке влажную от дождя шляпу.

- Садитесь, Лоран. Выслушайте меня оба, скоро начнется суд над Бабёфом и ближайшими к нему людьми, можно сразу не сомневаться, что результатом будет высшая мера. Вы, со своей стороны, делаете всё, чтобы имя Андрэ Ленормана вашими людьми нигде не упоминалось, я сделаю всё возможное, чтобы отвести от вас угрозу ареста, вам предстоит выехать из страны, в Россию, в Санкт-Петербург... Разойдемся, так сказать, с выгодой для обеих сторон и... без крови...

- Якобинцы-эмигранты...вслед за аристократами... – у помрачневшего Жерома вырвался невольный вздох.

Ленорман выразительно поднял ладонь, призывая выслушать до конца.

- Нет, это не эмиграция. Вы будете работать на меня... и нет... предвижу возражения... не на режим Директории, не на Барраса, но ради безопасности Франции... Республики. Уверен, что вы сумеете понять меня правильно.

Выслушайте меня. У нас на глазах складывается 2-я анти-французская коалиция, и она будет еще опаснее 1-й 1792-1794 года. Республиканские войска заняли левый берег Рейна и север Итальянского полуострова, пруссаки вынужденно заключили с нами мир. Русская императрица в ярости от этой ситуации. Анти-французская активность России резко возросла.

Александр Суворов в докладе от 12 августа напишет: «Карманьольцы по знатным их успехам могут распространить свои шаги на Вислу».

Суворов назначается генералиссимусом 60 тысячной армии, которая должна направиться в помощь австрийцам.

Сам генералиссимус буквально мечтает о том, чтобы войти в Париж с целью уничтожения Республики и возвращения трона Бурбонам...

И разве эти мечты Суворова не совпадают идеально с планами Белого Братства? Эти планы должны быть сорваны. Как? Как угодно, важен результат.

Белое Братство активизировалось снова. У нас в тюрьме, в качестве заложников, есть некоторые люди, аристократы, в освобождении которых это общество отчего-то заинтересовано. Участие некоторых из них в заговоре аббата Бротье, впрочем, не доказано, можете забрать с собой кого-то из них...

Выберите сами, произвольно, несколько человек, «бывших», вы вместе с ними отправитесь «эмигрантами» в Россию. Там, на месте, безусловно, придется добросовестно отыгрывать роль роялистов, спасшихся от «ужасов Революции».

Если даже, в самом худшем случае, в вас признают республиканца, под рукой версия, что вы действительно эмигрант, которому термидорианский режим также грозил репрессиями и казнью... и такая ли уж это ложь?

Размышляли над предложением Ленормана якобинцы не слишком долго. Лоран сдержанно кивнул, Жером дружелюбно подал Юберу руку:
- Мы согласны. Идем в Ла-Форс. Покажите нам ваших аристократов...

Жером сразу узнал человека, сидевшего с сумрачным обреченным видом на узкой кровати, заправленной серым одеялом сомнительной степени чистоты. Тот поднял на республиканцев глаза и тоже на секунды напряженно замер...

..... ...... ......
Давно это было, в далеком дореволюционном 1772 году. Анжельбер нешуточно подрался с заносчивым 12-летним сиятельством, которое пыталось отрепетировать на нем теорию дворянского превосходства и заставить сойти с его дороги.

Порядком избитый маленький граф стал возмущаться и хотел позвать на помощь, но Жером от щедрости народной души добавил ему еще...

Несколько сверстников подростков стали свидетелями драки и очень переживали, чем всё это закончится для Жерома... Но самым неожиданным было появление юного аристократа у дверей дома Анжельбера, осознав, что сам был груб и напросился, он решил извиниться. Дружба их длилась около десяти лет и оборвалась тоже довольно странно.

Мать Анри Анжа Мари де Вильморена была красивая, но холодная и надменная дама, её не обрадовали дружеские отношения сына с плебеем, графиня не запретила этих отношений, но всем видом не одобряла их.

Сестра Анри Каролина в присутствии матери тоже держала себя более чем сдержанно, но заметно оживала за ее спиной.

Мальчики общались на улице, дома у Жерома, если в особняке де Вильморенов то в библиотеке или в комнате Анри, но не в гостиной и не за общим столом. Анри общался с ним один на один и не вводил в общий круг приятелей из дворян.

Если подростку Анжельберу все эти нюансы были не слишком важны, то к 17-18 годам не замечать всего этого было уже невозможно...

Им было лет 19 в далеком уже 1779 году, Анжельбер уже учился на юриста, когда состоялся этот врезавшийся в память Жерому разговор:

- Жером... я давно хотел сказать... ничего личного... без обид... один на один можешь называть меня по имени, как раньше, но в присутствии...м-м... людей моего круга, для порядка, тебе следует говорить «господин граф»... ничего личного... для порядка...- видно, что самому неловко, но зачем-то Анри де Вильморен все-таки это сказал.

Внутри у Жерома словно лопнула какая-то струнка, в лице он не изменился, но взгляд, обращенный на «бывшего» друга стал чужим и холодным:

- Господин граф, тогда и меня, пожалуйста, для порядка, называйте месье Анжельбер. Если я буду вам нужен, как юрист, обращайтесь, но ничего личного... между нами больше нет. Я больше не приду в ваш дом и не хочу, чтобы вы приходили ко мне.

Да, через пару дней пристыженный и расстроенный де Вильморен все же пришел в дом Анжельбера с целью извинений, но Жером принял его холодно и не желал больше этих отношений, в которых ему почти через 10 лет дружбы «указали место». В нем не было ненависти к Анри, но и прежних отношений было не вернуть...

.... ..... .....
И вот он здесь, перед ним. В тюремной камере. Взгляд нервный, будто немного затравленный, очевидно, он опасается бывшего друга и считает его появление смертельно опасным...

Первым молчание нарушил Жанно, без церемоний он обратился к дворянину:
- Слышь, бывший, для тебя есть ценное предложение!

Де Вильморен отбросил со влажного лба волосы и откинулся к стене, его реакция на санкюлота была откровенно неприязненной:
- Ступай своей дорогой, сентябрьский убийца!

Жанно со злостью чертыхнулся и стащил с головы красный колпак:
- Ты слышал, Жером, как обозвал меня этот аристо?! Пошел он к черту, на площадь Революции с билетом в один конец, давай найдем другого...

Жером не слушал Мариньяка, он не отводил от Вильморена многозначительного взгляда.

- Для тебя есть новость, «бывший»... - это прозвучало скорее беззлобной насмешкой, чем грубостью.

- Что же это за новость, якобинец? – в тон Жерому поинтересовался де Вильморен. Он все еще нешуточно опасался прежнего друга юности.

- Я даю вам возможность сохранить жизнь, свободу и выехать из страны... в Россию... но я... и еще несколько человек отправятся туда вместе с тобой... Мы тоже хотим уехать куда подальше... Предложение вполне выгодно, господин роялист, не требует от тебя измены бурбонским лилиям, я хочу поселиться среди французов в Петербурге... Нас будет компания в несколько человек, со мной поедет моя невеста, в России мы поженимся...

Де Вильморен на секунды замер, он разрывался между отчаянной искрой надежды и недоверием, не якобинским ли шпионом хочет проникнуть Анжельбер в общество «белых» эмигрантов:

- Во внезапный порыв гуманизма у республиканцев, я, конечно же, не верю...Пытаюсь понять и не могу, зачем вам это нужно на самом деле? Якобинец эмигрант?! Республиканец, уезжающий из Французской Республики в ультра-монархическую Россию?!

Анжельбер присел рядом с ним.

- Видишь-ли, Республика Республике рознь, после Термидора здесь слишком многое изменилось, а после дела Бабёфа снова начнутся свирепые зачистки наших рядов... можешь попытаться это понять? Вот тебя взяли по подозрению в роялистском подпольном движении и заговоре аббата Бротье...

Выкидыши Термидора теперь одновременно воюют на два фронта и против роялистов и против вчерашних коллег ко Конвенту...Я, как Куаньяр, Лапьер и все, кто был вхож в дом Дюплэ, для них «персоны нон грата», а я еще и родственник Робеспьера, вообще как бельмо на глазу...

Де Вильморен задумался, нервно облизнул пересохшие губы и неуверенно взглянул на Анжельбера:

- Ты, как на грех еще и неуловимо похож на него... - дворянин нервно-напряженно вглядывался в холодно блестящие зеленые глаза Жерома, бледное лицо с высокими скулами, с выражением неподвижной маски - как ни странно, прошло много лет, но я помню его по дореволюционному времени, вы нередко появлялись вместе... там, в Аррасе... Бог мой, кто бы тогда подумать, КОМУ я так небрежно кивал головой, проходя мимо...

На лице Анжельбера мелькнула мрачная усмешка:

- Один из этих выкидышей Термидора как-то год назад шарахнулся от меня, когда мы столкнулись в плохо освещенном коридоре в Тюильри и сквозь зубы с испугом и злобой обозвал "тенью Робеспьера"...

- Жером... – он впервые назвал республиканца по имени – вижу, что ты не затаил зла... если действительно хочешь помочь мне, пусть освободят сестру, ты же помнишь Каролину, она теперь вдова... с ребенком... тоже была арестована... ее мужа недавно казнили... нашли доказательства его участия в деле аббата Бротье...

Жером ободряюще улыбнулся де Вильморену и хлопнул по плечу:
- Считай, что она уже свободна, есть причины, по которым Ленорман мне не откажет. И готовься... нас ждет Петербург!