36. Якобинец. Глава 27. Раскол в Комитете Общественного Спасения. Месяц прериаль

Внутренний раскол к лету 1794 года зашел слишком далеко. Делая обманчиво-примиряющие жесты, обе стороны в тайне готовились к решающей схватке.

Норбер вспомнил предложение Сен-Жюста, чтобы использовать арестованных аристократов, заставив их отбывать трудовую повинность, там, где это потребуется, сделав это заменой массовых смертных казней.

Предложение было с возмущением отвергнуто Комитетом Общественной Безопасности! То, что они заявили, было просто поразительно, оказывается, это слишком жестоко, аристократы не приучены к труду, труд для них подобие пытки, а революция, основанная на идеях Руссо, и принципы демократии категорически запрещают пытки и любые жестокие и унижающие формы обращения и наказания.

Стало быть, выходит, что смертная казнь для них должна быть менее жестока, чем труд?… Вот так логика! Вот так гуманисты!

« Флореаль II года Республики… Нация верит в нас, несмотря на все свои трудности и беды.. Доверие народа для нас слишком свято, мы не смеем его обмануть. Но что мы сейчас реально в состоянии предложить людям?

Вантозские декреты Сен-Жюста безнадежно похоронены в парламентских комиссиях и подкомиссиях, бюрократизм превратит их в популистскую фикцию.

Нами предложена безвозмездная передача земли крестьянам, кажется, прекрасная идея? Но крупные собственники в Конвенте провалили этот проект, участки можно лишь выкупать в рассрочку, а у многих ли в деревне есть такие деньги?

И что теперь? Что же это?! Вместо умиротворения уставшей от войн страны посредством прочных демократических институтов, введения конституции 93 года, мы дадим им этот дьявольский декрет, который способен учинить чудовищную бойню?! Максимильен пока свято верит в цивилизованное примирение всех здоровых сил нации. С этой же целью национального единства идет и подготовка к празднованию Верховного Существа. Если праздник оправдает его ожидания, если Неподкупный убедится в правоте своих надежд, жестокий проект никогда не увидит свет. Так сказал Огюстен. Только потому проект и держится в тайне..» - задумчиво и грустно Куаньяр покачал головой в лад собственным мыслям.

Он мирно заснул и тяжелые предчувствия не волновали его, казалось, всё идёт гладко. Праздник Верховного Существа должен всколыхнуть чувство национального единства и братства и страшный проект никогда не станет законом. В это хотелось бы верить...

Эпоха революционного террора и война с коалицией скоро закончатся.

Будут созданы новые подлинно демократические, республиканские учреждения, которые просветят нацию и научат вчера еще забитых людей жить по-новому.

Отдавшись мирному труду, французы станут примером для всех народов Европы, а затем и иных континентов, освобождённых от колониализма и рабства народов Азии и Африки, Центральной и Южной Америки… Это будет новый мир, без завоеваний и расового угнетения, без дворянских привилегий и народного бесправия…

Лишь немного позднее Норбер поймет всю глубину своего просчета: мечту он принял за близкую действительность, этот благородный самообман разделяли и его друзья. Всё обстояло куда сложнее и хуже…

Только в июне он чётко осознал, что «иностранный заговор» весны и злосчастный прериальский декрет были двумя актами одной провокации, затеянной с целью погубить Неподкупного, выставив его же при этом «свирепым тираном»..

Для вида члены Конвента отчаянно сопротивлялись принятию прериальского декрета, но когда же он был принят, Лендэ с удовлетворением заметил председателю Комитета Общественной Безопасности Вадье: «Неподкупный в наших руках. Он сам вырыл себе могилу».

Почти никто не знает однако, что не Робеспьер был первоначальным автором жестокого декрета, который тут же окрестили его именем, а бывший аббат Сийес!

Билло же был первым кто представлял проект подобного закона в Конвенте!

Чёрная комедия, именно Билло чуть позднее наскакивал на Неподкупного по поводу принятия закона и даже публично обзывал «контрреволюционером» ...

Спровоцировали умело и тонко, чтобы впоследствии публично обвинить в кровожадности! А хитрый лис бывший аббат Сийес? Перед Термидором он незаметно втерся в доверие к Робеспьеру, это было странное сближение двух очень разных людей, Максимильен обычно не отличался доверчивостью и открытостью.

Сийес тайно нашептывал Неподкупному, заклинал поспешить с принятием декрета, уверяя, что «смерть без фраз» (так сам аббат-интриган цинично назвал жуткую новую форму судопроизводства) «единственное спасение!» Забыв, правда, сказать для кого!

Двуличный негодяй! А кто более всех возмущается прериальским декретом? Да именно те, кому этот закон выгоден и кто уже использует его в своих целях, сторонники «крайнего террора» и вчерашние "умеренные", наследники Эбера и Дантона, теперь же, обвиняя Неподкупного в кровожадности, они сами сотнями поставляют жертвы эшафоту, прикрывая собственные злодеяния его именем! Провокаторы профессионально расставили сети еще весной 1794 и как ни странно, он таки попал в их ловушку!»

Кроме политических шакалов вроде Тальена и Барраса, у Неподкупного были умные и беспринципные, очень опасные и сильные враги, мозгом заговора можно считать Жозефа Фуше, опального комиссара Конвента.

Этот человек менял свои «убеждения», опережая события. Его позиция состояла в том, чтобы поддержать сильнейшего, добить того, чьи позиции ослабли и сохранить своё влияние при любом режиме.

Он изменил последовательно жирондистам, якобинцам, термидорианцам. Был министром внутренних дел Директории, позднее получил от Наполеона титул герцога Отрантского, сохранив прежний пост.

Он же способствовал падению Робеспьера в 1794 и Наполеона в 1814 году.

Ухитрился послужить даже вернувшимся из эмиграции Бурбонам, сцепя зубы терпевшим как «специалиста в деле политического сыска» этого бывшего якобинца и бывшего бонапартиста, профессионального предателя-перебежчика, теперь, конечно же «убежденного» сторонника короля, женившегося на молоденькой аристократке, чья родня погибла на эшафоте в годы Террора, в организации которого он принимал самое живейшее участие!...

Злосчастный прериальский декрет от 10 июня всколыхнул самые худшие опасения Куаньяра. Он думал: «Декрет не только окончательно лишает самих депутатов Конвента иммунитета, но что опаснее всего до предела упрощает судопроизводство, если ранее шансы представших перед трибуналом были всё же 50/50, то теперь их шансы уцелеть почти сведены к нулю…раз отменялись следствие, допрос, адвокатская защита, мерилом приговора становилась отныне «совесть судей, движимых любовью к Родине!» Это же смертная казнь без шанса на оправдание?! Как же так?! Всё это не то, что нам нужно, совсем не то…

Я тоже всеми силами содействовал истреблению аристократов и жирондистов, чиновных и военных преступников, всегда был и буду принципиально беспощаден к врагам революции. Пока существует само революционное правительство, особенно после жерминальских реформ у нас есть все средства для подавления противника!

Разве нет? А если так, для чего создавать этот дикий закон? Не для того ли, чтобы нас прокляли современники и жестоко осудили в будущем? Это страшное оружие сработает именно против нас самих!

В чем тут корень зла? А в том, что согласно этому закону, врагом нации становится не всякий реальный враг и даже не каждый инакомыслящий, но любой неугодный тем, кто станет этот закон применять! А что если он попадет в корыстные, грязные руки интриганов? Да он тут же и обернется против нас!

Максимильен отличный систематизатор, это так. Он всё доводит до логического конца, но в данной ситуации логический конец стал политическим абсурдом и нашим самоубийством!

Он пытается выковать грозное оружие и не задумывается о том, что оно опаснее всего для нас самих.. Нам и так выпало трудное, жестокое время, еще приходится бороться с врагом и проливать кровь. Но не нужно напрасно запугивать безвинных людей, создавая нам легионы врагов новых и не нужно проливать кровь без всякой пользы для общего дела – при всём уважении вот мой приговор вашему декрету…Если злосчастный документ будет принят, он погубит нас самих!»

Спокойный рассудочный человек, нервная, чувствительная и тонкая натура, иногда долго колеблющийся перед принятием решения и недостаточно решительный, в чём обвинял его Марат летом 1793, он чужд всякой жестокости в быту, в частной жизни, внимателен и добр к близким ему людям, чему свидетели вся семья Дюплэ, совсем не «хищник, жаждущий крови», каким рисовали его личные враги и контрреволюционная пропаганда, зачем настоял Неподкупный на принятии этого декрета, буквально продавливая сопротивление Конвента? Чего на самом деле он рассчитывал добиться?!, - вот о чём думали Жюсом и Дюбуа в то же самое время, - Каково истинное назначение злосчастного закона?»

Глава оппозиции Робеспьеру внутри Комитета Билло-Варенн изначально также настаивал на принятии прериальского декрета, но уже чуть позднее все было представлено так, что единственный инициатор только Неподкупный.

Похоже, что Неподкупный и сам не знал, как выйти из этого замкнутого круга, иначе не настаивал бы на принятии декрета, опасного для него самого, его людей и самой Революции куда больше, чем для их противников.

В эти последние два месяца ближайшие к Неподкупному люди иногда переставали понимать его, он замкнулся и отдалился и от них, принимая решения самостоятельно и часто ставя их уже перед фактом.

Осуществление Большого Террора в реальности находилось в руках группировки Билло-Варенна, в руках противников Робеспьера в Комитете и с конкретной целью его дискредитации. Именно это объясняет дикий размах репрессий последних двух месяцев и наибольшее количество невинных и просто случайных жертв. Враги Неподкупного верно рассчитали, чем больше будет откровенно бессмысленных репрессий и заведомо невинных жертв, тем лучше. Ведь при этом все преподносилось совершенным персонально от его имени...

За два месяца Большого Террора в Париже с 10 июня по 27 июля 1794 года на эшафот было отправлено 1378 человек и лишь 200 из них были оправданы!

Но характерно, кроме двух-трех, ни на одном документе за эти последние полтора месяца подписи Робеспьера уже не было. Он понял, в чьи руки попал проклятый декрет и как они его используют, но был уже бессилен на что-либо реально повлиять…

Для сравнения, за 14 месяцев революционного террора с марта 1793 до 10 июня 1794 в Париже были казнены 1251 человек…

Жертвы этого террора уже по большей части не аристократы, не роялисты, часто это вполне случайные люди, частью остатки разгромленных фракций Эбера и Дантона, вчерашние противники теперь они объединялись в озлоблении к революционному правительству. А может и не были они искренними врагами друг другу и Неподкупный еще раз прав?

Оппозиция не занялась взаимоистреблением, как может быть и предполагалось Неподкупным, напротив, стало четко видно, что они объединились, перенеся ненависть к правительству на личность Робеспьера.

Забывая при этом, что все решения принимались только коллегиально, большинством голосов и росчерк пера одного человека не решал ничего в якобинских структурах власти, режим, безусловно, жёсткий, но безличный, это «диктатура без диктатора» или по меткому выражению роялиста Малуэ: «Управление Алжиром без бэя».

Равный среди равных среди членов Комитета Неподкупный иногда как сильная личность возможно в чем-то подавлял своих коллег, его крайняя принципиальность, суровая требовательность к себе и к окружающим, выливавшаяся нередко в нетерпимость к чужим слабостям, вызывали неприязнь и склоки, ущемляли самолюбие коллег, временами ощущавших себя менее значимыми.

В этом первоначальный и истинный смысл ядовитого эпитета «диктатор».

Британская пропаганда последних месяцев и усилия их французских коллег не пропали даром, в существование «личной диктатуры Робеспьера» уже искренне поверило немало обывателей, в том числе самих революционеров, депутатов Конвента.

Оплаченные британским правительством писаки справились со своей задачей.

Сбитые с толку и запуганные обыватели морально уже готовы были принять переворот как благо, чего и требовалось добиться.

А жестокий прериальский декрет, опасный более для самих робеспьеристов, лишь убил надежду на примирение сторон. Обеим сторонам спасение виделось только в физическом устранении оппонентов. В бескровное решение конфликта больше не верил никто…