31. Иду на вы. Глава XI. (1)

Воротясь в покинутый прежде стан, киевское войско третий день стояло на костях. Погибших хоронили — и своих, и древлянских — да сбирали, хоть и не великую, а всё ж, добычу.

Дождь не позволил пламени пожрать Искоростень дотла. Остудил раскалённые угли. Добро, какое было в клетях, вестимо сгинуло, однако то, что древляне хранили в подполах, пусть не повсюду, но осталось.

Дочерна измазанные золою горожане, под доглядом ратников копошились на пепелищах, выуживали из-под обгорелых брёвен прежде нажитое да припасённое, и отдавали киевлянам. Молча отдавали, с равнодушием. Не слыхать было ни причитаний, ни плача. Кончились слёзы. У всех, даже у сирот да поруганных вдов.

На богатых дворах нашлись и серебро, и меха. Те, правда, оказались испоганены — гарью смердели. А серебру, что ему станется? К нему, как всякому ведомо, вонь не липнет.

Однако, пуще серебра да нарядов искали снедь. Ныне киевлянам не одних себя, но и полон прокормить надобно, а свои-то припасы скудны.

Ну так, под каждой, почитай, избой, хоть проса куль, а добыли. Да, что просо! И солонина нашлась, и рыба вяленая. А на княжем дворе, помимо прочего, так и медами хмельными разжились. Да и скот, какой не околел в огне да в дыму, отловили. Гусей — в котёл, лошадей да волов — обоз волочь, а коз — с собою в обратный путь.

Добытой снеди хватило даже на тризну да пир. Его устроили к исходу третьего дня. Ольга воспротивилась, было — дескать, до Киева обождать бы, но Свенальд княгиню уговорил. И Осмуд его в том поддержал, и сотники. Вой живет лишь в битве да на пиру. Битва случилась. Ныне — время пировать.

За наспех сколоченным длинным столом сидели воевода, сотники да знатные вои. Прочие ратники расселись у костров кто на чём.

Походный пир яствами не богат. В мирную пору у князя простая вечеря обильней. Однако ж, всяк, кому довелось воротиться с бранного поля живым, скажет — нету хлебов вкусней, а медов слаще, чем на победном пиру.

Ныне же и вовсе не хлебами, но мясом утробы ублажали. Гусей да кур на углях зажарили. Охромевшую корову под нож пустили да наварили похлёбки. И медов оказалось вдосталь. Их с собою в Киев решили не тянуть — невеликий обоз и без того гружён будет сверх меры.

В поход челядь, вестимо, не берут, потому за трапезой, ежели кому и служат, то князю только, да воеводе, но не ратникам. Свенальд, однако, против обычая, велел собрать из полона сенных девок с богатых дворов, чтобы разносили меж воев меда с угощениями. Теперь уж Ольга была с воеводою заодно. О том, что хирд с княжей дружиной не ладит, чай, ведала. Как захмелеют хоть те, хоть другие, того и гляди до свары дойдёт. Тут-то девки и сгодятся. Пусть лучше хмельные вои их по кустам валяют, чем на тех кустах свои кишки развешивают.

Сама княгиня долго на пиру засиживаться не стала. Молвила ратникам хвалебное слово, пригубила чарку, и позвав за собою грека Фому да дядьку Осмуда, ушла порочь.

Вои такому не удивились. Ольга, даром что княгиня, а всё же вдова. Негоже ей с мужами пировать.

Проводив стоя княгиню, дружина осталась упиваться медами, да бахвалиться друг перед дружкой ратною славой. Правда, не все. Горбатый хускарл Свенальда, переглянувшись молча с воеводой, неприметно подался вослед за Ольгой.

Княгиня, меж тем, не дойдя до своего шатра, свернула туда, где держали древлянский полон.

Чёрный люд — мужей, жен, детей — весь без разбору загнали на огороженный плетнём клок земли. Подойдя ближе, Ольга увидала, как двое молодых ратников, из тех, что несли стражу, затащили в загон чаны с мучной похлёбкой. Прежде княгиня велела развести просяной муки в мясном отваре, да накормить пленников. Теперь, увидав что воли её не ослушались, кивнула довольно, однако задерживаться не стала, пошла дале.

У двух шатров, где обитала малая ныне числом древлянская знать с ближними родичами, тоже не остановилась, но направилась сразу к третьему, что стоял чуть поодаль. Держали же в нём полонённого князя.

Снаружи по углам княжего шатра стояли четыре стражника. Не доходя, княгиня велела Осмуду отослать ратников подале, самому же стать на страже у входа, да никого в не пускать. А оставшись вдвоём с Фомою, молвила:

— Ты тож не уходи. Меня дождись.

— Дождусь, — кивнул грек. — С Осмудом покуда потолкую. Да и сторожить ему пособлю.

Он умолк на миг и продолжил:

— Мне следует взывать милосердию, но я вновь взываю к твоему благоразумию. Ты — властительница, и нет для тебя важнее забот, чем заботы о подданных!

— Я услыхала твои слова, Фома, — отозвалась Ольга.

Увидав, что ратники подались прочь, она подошла, наконец к шатру и сама откинула полог. Осмуд тут же стал у входа на страже. В сумерках никто не приметил как горбун скользнул тенью и примостился у дальней стенки. Речи людские — не ветер, их полотном не удержишь.

* * *