27. Якобинец. глава 20. Париж лето 1794 года - заговор (2)

«Гражданка Дюпон» стояла, судорожно выпрямившись, и нервно перебирала тонкими пальцами складки скромного, но изящного сиреневого платья, красиво облегавшего ее гибкое тело. Увидев Куаньяра, она вздрогнула, как от удара и обреченно сникла.
Удивительное дело, обычно собранный и крайне жёсткий, он стал неуверенно запинаться, отчего Жюсом и Дюбуа явно получали удовольствие:
- Ну же... не бойтесь... вы под защитой закона,- бархатистый баритон Куаньяра завораживал, и девушка подняла на него усталые темно-синие глаза, в ее взгляде смешались напряжение нервов и нескрываемый страх.

Куаньяр вглядывался в ее тонкое лицо, синие глаза с длинными ресницами, изящный носик, по-детски пухлые губы, пушистое золото волос и его зрачки расширились, невозмутимое смуглое лицо изменило обычное выражение, слегка смягчившись, чтобы после стать еще холоднее.
- Зачем..зачем, вы назвались гражданкой Дюпон? Я не мог не узнать вас в любых обстоятельствах. Но об этом позже... - Норбер не изменился, он сумел усилием воли подавить всякие чувства, - каковы обстоятельства, при которых вы оказались в ту ночь в злосчастной квартире на улице Вивьенн? Для нас... и для вас это одинаково важно... Вы поможете нам, мы спасем вас. Я вам это обещаю. Вам придется мне поверить.
В синих глазах снова метнулись затравленность , отчаяние и слабая искра надежды.
- Мы приехали в Париж еще в начале августа 92-го, впрочем, это вы знаете, мы жили очень-очень тихо, как буржуазная семья Дюпон, и нас не трогали почти весь 93 год, но в декабре... за нами пришли. Вернувшись от подруги, я обнаружила... квартира опечатана, мой дядя, кузены в тюрьме, меня приютила семья граждан Жели, я представлялась судомойкой в их семье, проживавшей в доме № 12 в том же квартале. Пять дней назад, вернувшись с рынка, я узнала, что гражданин Жели с женой также арестованы, как роялистские заговорщики, квартира опечатана и идти мне больше некуда, меня саму станут искать, считая сообщницей..

Куаньяр хмуро, с трудом подавляя нежность и жалость, рассматривал белоснежные точеные руки, не знавшие физического труда. Придумать же себе маскировку…судомойка…Вырвался вздох.
- Так откуда у вас ключи от той самой квартиры, в которой произошло убийство, кто дал вам их?
- Дня за два до ареста гражданка Жели, опасаясь худшего, дала мне их, советуя обратиться к привратнице от ее имени…
Повисло нервное молчание.
Первым, удовлетворенно улыбаясь, заговорил Дюбуа, барабаня длинными пальцами по зеленому сукну стола:
- Так-так. Семейка Жели, они же герцог де Жюайез с супругой, вернувшиеся в Париж эмигранты, шпионы Вены..найдена их переписка. Из них такие же буржуа, как из меня принц...
- Я догадывалась, безусловно, но эти люди приютили меня, к чему мешаться в их секреты, когда имеешь и свои тайны..
- Ну что вы в самом деле... Зачем вы лжете.. впрочем.., mais,c ,est clair comme le jour…(фр. «Но это ясно, как день»), ведь герцогиня де Жюайез родственница вашего дяди, - небрежно отмахнулся Куаньяр, - но говорите дальше..
- Эта квартира соединялась дверью с соседней квартирой, и дверь пока не была заколочена. Эти люди появились через эту дверь, услышав шаги, я спряталась в шкафу.

- Понимаю, это выглядело глупо, - к измученной девушке возвращалось спокойное достоинство, - но я была слишком напугана и считала, что они пришли за мной. Сидя в шкафу я слышала мало, а видела и того меньше. Их было несколько человек. Речь шла о каких-то особо важных документах, те двое, которых убили, видно и раньше передавали им что-то, но на этот раз от них требовали нечто невозможное. Эти двое пытались разорвать с ними отношения, грозили донести. Я поняла далеко не все, к тому же меня куда больше интересовало собственное спасение, чем чужие и столь опасные тайны...»
- Гражданка Масийяк, вы кого-нибудь из них разглядели, смогли бы узнать?
- Пожалуй, да. Одного называли гражданин Кавуа и человека, которого называли бароном, не знаю титул это или просто кличка. Граждане, можно стакан воды?
- Дай ей воды, Жюсом…
- Гражданка Масийяк, звучали ли еще какие-либо имена, это очень важно…
Девушка опустила на стол пустой стакан и на минуту задумалась.
- Да, часто упоминали Амара, иногда Карно и Лавиконтри.


Куаньяр молча встал из-за стола. Сделав максимально серьезную мину.
- Парни, ее никак нельзя передавать Комитету. В тюрьме она долго не проживет. Хотя бы намек на связи барона де Батца с отдельными людьми из Общественной Безопасности пятнает весь Комитет. Ее постараются быстро убрать по какому-нибудь формальному обвинению, вроде аристократизма и связи с роялистскими заговорщиками Жели-Жюайезами, либо просто тихо отравят. Пока наш шеф Сен-Жюст, мы можем сопротивляться, и удержим ее у себя.

Оба якобинца понимающе переглянулись, именно такого решения товарища они и ждали.
- Когда вам удалось выбежать из квартиры, кто-то из них успел вас рассмотреть так, чтобы запомнить?
Вздрогнув при страшном воспоминании, девушка подняла глаза:
- Да, меня увидел, но чудом не догнал тот, кого называли Кавуа, два дня, сидя в подвале дома напротив, я боялась, что его люди найдут меня. Ожидание смерти хуже самой смерти.. Арест уже не мог сделать мне хуже.

Взгляд Куаньяра вселял в нее страх. Он словно знал о ней всё, видел ее насквозь, девушка замерла от ужаса, предполагая самое страшное, за арестом и допросом последует трибунал, скорый формальный суд и казнь.

Все эти люди в трехцветных шарфах выглядят такими холодными, свирепыми, не способными на малейшее сострадание и так ненавидят аристократов и роялистов, неужели всё кончено и спасения нет?!

Норбер в свою очередь крайне волновался, чувствуя острую жалость и твердое намерение спасти её, чего бы это ни стоило, но оттого выглядел еще более сосредоточенным, жёстким и бесстрастным, знал об этой особенности характера и мучился ещё больше.
- У вас в Париже нет больше родственников?,- спросил он, явно не ожидая положительного ответа, - граждане, на сегодня достаточно, подождите в коридоре, сейчас вы уведете ее по указанному здесь адресу,- он передал Дюбуа сложенный вдвое листок бумаги.
Когда за ними закрылась дверь, Куаньяр обернулся к молодой женщине, она встала.
- Гражданка Масийяк, - растягивая от волнения слова, произнес он, - сейчас эти двое граждан.. отведут вас…
Он не успел закончить фразу, которую начал «по указанному мной адресу, спрячут на частной квартире, и я наведу справки о судьбе вашей семьи», как лицо ее сильно побелело, прижав руки к груди, девушка стала медленно оседать по стене увешанной революционными плакатами…
- Чёрт побери! Не умею я говорить с женщинами!, - думал Норбер, неся её на руках к креслу и поднося к побелевшим губам стакан воды.Пойми же, «принцесса» Санлиса, я люблю тебя и никогда не сделаю зла, не чудовище я, только сумей это заметить, но с жестко стиснутых губ не сорвалось ни звука...

Оставшись в кабинете один, тяжело опустился в кресло.
Лавиконтри, незначительный член Комитета...
Карно, не может этого быть... «организатор победы»... заведует военным бюро внутри Комитета Общественного Спасения. Впрочем, «самое темное место под фонарем»...
Гражданин Андрэ Амар... Что о нём можно сказать.
Депутат Конвента и второй в Комитете Общественной Безопасности человек после Вадье. В 1793 был комиссаром в Энском департаменте, который жаловался в Париж на многочисленные и несправедливые аресты по его приказам...
Хм, речь все же шла об арестах, а не о многочисленных казнях, строчат жалобы по любому поводу... Какая уж тут борьба с контрреволюцией, хотят, чтобы и овцы были целы, и волки сыты...
3 октября внес доклад по поводу 73 депутатов, остатков партии Бриссо, остававшихся в Конвенте. Один из главных обвинителей жирондистов, а также, уже весной, людей из окружения Дантона, Фабра, Шабо и прочих. Против него рискнул подняться ультра-радикал Эбер, но и сам закончил свои дни на площади Революции...
До энного времени ничего дурного о нем не скажешь, честный революционер, патриот, якобинец. Но последние месяцы всё изменилось...
Враждебен к Робеспьеру вполне откровенно, в чем, впрочем, вполне солидарен со своим шефом Вадье...Что поспособствовало такой метаморфозе, какие цели на самом деле они преследуют?

Дюбуа остановился на пороге, а Жюсом и мадемуазель де Масийяк прошли в гостиную. Жестом он указал ей на кресло и поставил на стол корзинку с продуктами.
- Ну же, проходите, не бойтесь. Временно вы поживете здесь, тут есть всё, что нужно, если чего-то не хватает, вы можете сказать об этом мне или гражданину Дюбуа. Две комнаты, гостиная, кухня. Но бежать отсюда невозможно, квартира под строжайшим наблюдением и это исключительно для вашей безопасности.
Девушка устало опустилась в мягкое кресло и недоверчиво покосилась на Жюсома.

Санкюлот стоял перед ней, опершись рукой о стол. Красный шерстяной колпак с кокардой, из под него выбивались длинные пряди каштановых волос, тёмная карманьола и потертые брюки, стоптанные низкие сапоги. Но теперь его тон был гораздо мягче и манеры значительно вежливее, чем совсем еще недавно.
- В моём положении что-то изменилось?
- Безусловно. К лучшему, теперь вы под нашей защитой. Но вам всё еще угрожает опасность. Поэтому даже не пытайтесь сбежать и скрыться, вас схватят те, другие, и тогда, шансов спастись, у вас больше нет.
- Те... другие это...
Но Жюсом прервал девушку.
- Не пытайтесь сами в этом разобраться, вам это ни к чему. Теперь это проблема гражданина Куаньяра. Для него это крайне серьезно и не спрашивайте меня почему.
В усталых глазах мадемуазель де Масийяк мелькнула искорка надежды:
- Гражданин Жюсом... раз вы всё знаете, что же будет с моим дядей и кузенами? Нельзя ли что-нибудь сделать и для них? Если мои показания так нужны гражданину Куаньяру, пусть он хоть что-нибудь сделает и для них, надеюсь, очень надеюсь, что еще не поздно...Эти люди вся моя семья, больше у меня никого нет...пусть даже их не освободят, пусть только они будут живы, - слезы против воли навернулись на ее глаза.
Жюсом помолчал некоторое время и вдруг, прихватив со стола корзинку, развернулся и ушел на кухню. Девушка в отчаянии проводила его взглядом. Что это значит, как не отказ? Жестокий санкюлот и слышать не хочет о милосердии?
А в соседнем кресле небрежно устроился Дюбуа, он слышал весь разговор.
- Хочу сказать то, чего так и не сказал Пьер, мы уже получили распоряжение прямо с сегодняшнего дня заняться поисками вашей семьи, уверен, что вы скоро встретитесь... А пока как можно удобнее устраивайтесь здесь. Пьер, ты куда исчез? Нам надо идти!
Жюсом возник на пороге с двумя тарелками нарезки колбасы, сыра, хлеба и зелени. И заметив округлившиеся от удивления глаза мадемуазель де Масийяк, уронил с оттенком плохо скрытой неловкости:
- Ну... как-то так... Сейчас вам нужен отдых, а мы уходим.
И развернувшись на каблуках возле порога, бросил через плечо:
- Считаете, что я был груб? Извините...

Нажимая на эмоции, наёмные писаки из числа врагов Неподкупного утверждали и еще будут утверждать впоследствии, что уничтожая фракции «ультра» он будто бы этим предавал прежних друзей, присоединяя к политическим обвинениям моральные, человеческие.
Но и это обвинение, подобно другим, эмоционально выдвигаемым против него, не выдерживает критики.
Эти люди могли быть политическими единомышленниками на определенном этапе, союзниками, но они никогда не были Робеспьеру друзьями. Никто, кроме Демулена…и с этим всё сложнее…
Что касается судьбы журналиста Камилла Демулена, то излишне эмоциональный и крайне неустойчивый как женщина в привязанностях и убеждениях он сам разорвал отношения с другом юности.
Сначала он «друг Мирабо» - огромные деньги, банкеты, красивые женщины... затем переметнувшись к Дантону, по тем же причинам, и «танцуя под его дудку», судя по ядовито-враждебному тону последних номеров «Старого кордельера» показал зубы вчерашнему другу.
Слава и популярность, большие деньги, красивая жизнь и доступные женщины, всё это привлекало его куда больше, чем следование каким-либо идеям и принципам...
Этого не отметить нельзя, но нельзя не оценить по справедливости и яркий талант революционного пропагандиста.
Тон газеты становился откровенно контрреволюционным, автор и те, кто стоял за его спиной «пели в общем хоре» с тайными и явными врагами Революции, подрывая уважение и доверие к правительству.
На радость роялистам они называли Комитет Общественной Безопасности «Логовом Каиновых братьев», а их агентов «корсарами мостовой», нападали на Робеспьера лично, притом в весьма грубой форме, в этом ясно чувствовалась рука Дантона…
Этого нельзя было более терпеть и прежние заслуги автора перед революцией вспоминать уже не к месту.
Дело не в чьих-то личных отношениях и обидах, Эбер и Дантон «раскачивали лодку» и влево и вправо одновременно в крайне опасных обстоятельствах, намеренно роняли авторитет революционного правительства в глазах общественности.
Интересно даже, насколько обе фракции самостоятельны в своей активности.. нет ли у них тайных покровителей? А ведь они есть, и искать их надо даже не в Париже, в Лондоне…
Не зря Неподкупный сказал по этому поводу:
- «Это всё слуги одного хозяина, судите о них не по различию их речей, а по сходству результатов..»
Увы, это дело скрывает нечто гораздо более серьезное, чем чье-то личное соперничество, как кажется на поверхностный взгляд…