20. Тайна Белого Братства

3 июля 1794 года. Париж.

Гражданин Франсуа Карро внимательно и хмуро оглядел себя перед выходом, без привычного пепельного парика он сам себе казался странным, пригладил длинные русые с легкой золотинкой волосы и связал их в аккуратный хвост, надвинул на глаза шляпу с трехцветной кокардой.

Чёрный фрак красиво облегал худощавое гибкое тело, он не слишком любил этот цвет, но главное, что в чёрном его видеть не привыкли, как всегда, пройдут мимо, не оглядываясь, а это и есть, то, что нужно, небрежно подмял манжеты в рукава.

Взглянув еще раз, сузив близорукие глаза, и все же очки не надел, они тоже лишняя примета для посторонних и неуместно любопытных глаз. Но маскарад по его мнению того стоил.

В таком виде гражданин Карро уже несколько месяцев посещал одинокую комнату молодой вдовы Жакен на улице Сент-Флорантэн.

С тех пор, как он, депутат Конвента стал крайне известным человеком, стал нередко получать весьма откровенные письма от женщин, хотя никогда ранее не был избалован их вниманием.

Как там у этого поэта-контрреволюционера Андрэ Шенье:
«Продажный этот пол слепит приманка славы.
Он победителю вприклад.
Все, кто б ни победил, всегда у женщин правы.
На шее палачей висят...»?!

Палачей?! Это он гадёныш-роялист про нас...защитников Республики, тьфу, поделом сейчас сидит!

Насчет женщин, пожалуй, что так, любят они примазаться к тем, у кого сейчас влияние и власть... бОльшую часть этих писем он без лишних эмоций бросал в камин. Но почему здесь всё вышло иначе, что заставило его вообще прочитать это письмо?

Казалось бы, оно мало отличалось от прочих. Молодая вдова из Нанта 23-х лет детски наивно пишет о том, что была влюблена в него еще с первых лет Революции.

С чего бы, милая, подумалось с легкой насмешкой, ты же могла знать обо мне только то, что пишут газеты и журналы и еще то, что говорят другие, а говорят они всякое.

Но дальше пишет: « Я была замужем и, соблюдая пристойность, верность и уважение к мужу умела побеждать свою страсть».

Страсть к тому, кого лично не знает и даже ни разу не видела, занятно... любить собственные фантазии.

«Но летом 1793 муж погиб в Вандее и теперь я свободна»...

Пишет, как было нелегко преодолеть женскую гордость, делая подобное признание, но бумага терпит всё, и «издалека таких откровенных слов стыдишься мало, не видя человека рядом».

Далее вообще нечто: «Ты мой ангел-хранитель, моё Верховное Существо... и если ты также свободен...» хм, предлагает связать со мной жизнь, это что, она сама делает мне предложение? Хочет приз за оригинальность? Вот уж точно, чего ждать милостей от природы, когда надо просто брать их...

И, тем не менее, своеобразной гордости у гражданки Жакен тоже хватало, дала понять, что она не нищенка и не продажная женщина, не ищет выгоды и содержания, предлагает мне «все качества доброй республиканки, 40 тысяч франков годового дохода и юное привлекательное существо»...

И просит, в случае, если ее предложение подходит ему, написать в Нант, до востребования, «прошу, не накладывай на письмо печати Конвента, пиши мне, как частное лицо»...

Вырвался смешок, печати Конвента, ага, чтобы надо мной дружно потешались и коллеги по Комитетам, и депутаты...

Просила оказать помощь родному городу, Нант весьма пострадал от гражданской войны. Наивная девочка, но добрая, по крайней мере...

«Ответь мне, иначе, я начну надоедать тебе своими письмами...» Улыбнулся своим воспоминаниям, и почему это письмо при всей дерзости показалось милым и забавным, а не глупым и раздражающим, как прочие, похожего содержания?

А однажды она сама приехала в Париж... Аделаида Мария Жакен... Его настоящее имя она никому не выдаст, слишком она заинтересована в их отношениях и слишком хорошо понимает, в чем смысл жёсткого соблюдения инкогнито.

Единственная возможная проблема, у него не было и не могло быть свидетельства о благонадежности на имя Франсуа Карро, будет скандал и черный анекдот на весь Париж, если его задержат под этим именем...

Отношения между тем развивались с поразившей «Франсуа» скоростью, он пытался анализировать ситуацию, разобраться в себе, как всё это стало возможно.

Как этой красивой, но малознакомой молодой женщине удалось, не глядя, проломить его привычный защитный барьер из эмоциональности холодности, скованности, неловкости и формальной вежливости...

Пришла на ум старинная легенда о жестоком ледяном ветре, всей силе которого никак не удавалось сорвать плащ с плеч путника и горячем солнечном луче, который добился своего без труда...

Таким теплым лучиком и стала Адель, своего она добилась, при этом совсем не нахально, не цинично, с помощью какой-то таинственной обволакивающей мягкой силы. И нет желания этой силе сопротивляться...

..... ...... ......

«Франсуа» проснулся от нежных, очень умелых и рассчитанных прикосновений. Адель чудесным образом умела вызвать острое возбуждение и заставить забыть об усталости, так и напротив, когда нужно, снять нервное напряжение, приласкать, успокоить.

Ей нравилось наблюдать за тем, как его сдержанность и нервность постепенно тают, уступая вырвавшейся из-под контроля рассудка страсти, чтобы, в конце концов, смениться умиротворением и благодарностью, искрящейся в кошачьих продолговатых глазах.

Сейчас он так внимательно разглядывал обнаженную Адель, будто видел ее впервые. Тёмные, вьющиеся кольцами длинные волосы, карие глаза, задорные и искрящиеся, тонкие черты лица, маленькие нежные кисти рук, она напоминала восточную принцессу. Крупная грудь при тонкой талии и полных широких бедрах.

Осторожным жестом протянул руку к округлой тяжелой груди и слегка сжал её.

Ну, и какие же идиоты придумали, пришло вдруг в голову Адели, что он евнух, бесчувственный автомат Вокансона! Поверхностные глупцы, составившие суждение по холодной бесстрастной внешности...

Томно улыбаясь, Адель гладила его исхудавшее нервное тело, чутко отзывающееся на малейшее прикосновение, грациозным движением пантеры прилегла рядом, нежно повернула его голову к себе и с наслаждением целовала в губы.

- Мне кажется, эти Дюплэ недостаточно хорошо кормят тебя, Максимильен... одни рёбра остались... – в тоне звучало нежное сочувствие и легкая насмешка – особенно внимательной должна быть Элеонора, если хочет претендовать на роль невесты...

Уже весьма сильно возбуждённый, Максимильен стал вдруг серьезным и нахмурился:
- Адель, милая, не трогай Дюплэ, прошу тебя уже не первый раз. И так перед ними неловко...

Семья Дюплэ искренне приняла его, как сына, терять такую душевную и комфортную обстановку в кругу семьи было почти выше сил для человека, одинокого с самого детства.

Но всё сильнее напрягало, их очевидное и затянувшееся ожидание увидеть его мужем своей старшей дочери. Элизабет и Викторию устраивала роль «младших сестёр» Максимильена, но как же Элеонора с ее тщетно скрываемой надеждой? По отношению к ней всё это не вполне честно и жестоко. Невозможно представить, чтобы Адель в роли жены вошла в дом Дюплэ...

Но с другой стороны, их отношения с Элеонорой никогда не заходили так далеко, чтобы поднимать тему об обязанности жениться...

Сама жизнь не оставляла времени для решения этой личной проблемы. События разворачивались в последние месяцы с чудовищной скоростью и совсем не по-хорошему...

- И что у вас там, в Конвенте происходит в последнее время, ты так скоро заработаешь невроз, если это уже не случилось. Знаешь, что снова стонал и метался во сне... снова бормотал какие-то ужасные вещи... слушать было страшно и очень больно...ты всё чаще говоришь о смерти – темные кудри Адель разметались по его груди.

Максимильен погладил молодую женщину по шелковистым волосам, как ребенка.

- А ты не слушай...милая... мало ли что там, во сне... я чудовищно устал... как-будто с 1789 прошло не пять лет... а все двадцать...я тоже человек, а не железный автомат, Адель...

- Я как раз это и понимаю, любимый... не понимают те, другие... До сих ты никогда не обманывал меня, значит, уже в самом скором времени Аделаида Мари Жакен сделается «гражданкой Робеспьер»? – молодая женщина нежно, кокетливо и томно скосила на него яркие темные глаза.

Максимильен ответил ей мягким взглядом, облизнул пересохшие губы:
- Да, но придется немного подождать... милая... совсем немного...

Адель, приподнявшись на локте, приблизила лицо к нему так, что оба уперлись лбами:
- Ах, вот как! Снова ждать... видимо также, как годами неизвестно чего ждет Элеонора?! И где тот рубеж, любимый? Видимо победа мировой Революции, ты что, издеваешься надо мной?! Вот только я не Элеонора! – возмущение Адель было искренним, девушка была темпераментной, энергичной и настойчивой в достижении желаемого.

Но даже в своей настойчивости она оставалась весьма женственной и никогда не проявляла отвратительной Максимильену в женщинах грубой жёсткости и командирского тона.

Успокаивая, он властно привлек ее к себе:
- Нет, всё не так. От своих слов я не отказываюсь. А крайний срок уже примерно ясен. Сегодня у нас 3 июля... всё должно решиться до исхода этого месяца, максимум до первых чисел августа.

Со щитом или на щите, так говорили древние.

В случае неблагоприятного для нас исхода, имя «гражданки Робеспьер» станет для тебя проклятием... - горло сжалось, он замолчал.

Нервная озабоченная Адель гладила его лицо, волосы, руки, лишь прошептала холодеющими губами:
- Что за Апокалипсис вы все ждёте?! Но что бы это ни было, чем бы мне не угрожали, я бы гордилась тем, что я твоя жена...

Приподнявшись, Максимильен положил голову к ней на колени:
- Подожди ровно месяц, прошу тебя. Если мы раздавим заговорщиков, даю слово, я съезжаю от Дюплэ и женюсь на тебе... Жди... Прости... я должен идти... меня ждут в Клубе...

Адель рывком села на постели:
- Так... Если раздавите заговорщиков... а если нет? Не играй словами, Максимильен, я тоже упряма!

Уже в самых дверях он обернулся к ней, опершись о косяк:
- Верь мне, я честен с тобой... Если нет... то это означает... что и меня больше нет!