13. Остров Сен-Доминго в 1793 году. Год 1806 - французская Гвиана

Кафе "Л, Этуаль" в центре Кайенны.

Через открытые шелковые шторы вишневого цвета был виден выход на веранду.

Мельком осмотрев красиво сервированный стол, покрытый яркой цветной скатерью с экзотическими узорами, Мариэтта переключила всё своё внимание на окружающий пейзаж.

В Кайенне обращала на себя внимание смешанная старинная архитектура в в испанском, голландском, французском стиле, белые стены, увитые вьющимися растениями.

Это разнородность архитектуры наглядно показывала, что территория в прошлом очень часто меняла хозяев.

Напротив кафе рядом с верандой тихо и умиротворяюще журчал фонтан в испано-мавританском стиле.

Ни малейшей прохлады, воздух раскаленный, как из печи и угнетающая влажность, климат здесь был значительно тяжелее для европейца, чем на Сен-Доминго к которому она уже успела привыкнуть. Резные листья пальм сонно поникли на палящем солнце.

Больше всего в пестрой уличной толпе было черных и смуглых лиц, Мари невольно бросилось в глаза, что белые люди держались от всех особняком, смешиваясь с "цветными" только в тех случаях, когда избежать их соседства было физически невозможно. Также было и на Сен-Доминго до Революции...

Рядом с Мариэттой сидела ее подруга Изабель Ромёф, худощавая молодая женщина лет двадцати пяти с пышными светлыми волосами и тонкими чертами лица и с любопытством изучала меню.

Гвианская кухня была причудливой смесью французской кулинарии и местных традиций, наследия коренных индейцев и африканцев, с непривычки европейцу казалось излишним количество специй и особенно кайеннского перца.

Ради Мари и ее подруги Жак заказал блюда преимущественно французской кухни и красное вино "Шато Лагранж".

Мариэтта и Изабель познакомились еще на Гаити, уезжая, Мари упросила Жака забрать ее в Гвиану, одинокая белая женщина без защиты и друзей из местных легко могла сделаться жертвой новых порядков, диктатор Дессалин, сам в юности побывавший рабом, уверенно считал, что"хороший белый это мертвый белый". Жестокость родила жестокость...

Гвиана по-прежнему являлась заморской территорией Франции, здесь она могла бы чувствовать себя куда более уверенно.

На нее саму немного косились и она отлично понимала причину, две белые женщины в окружении троих хорошо одетых чернокожих мужчин.

С ними приехали также гаитяне по происхождению, брат и сестра Ламар, их, сторонников первого президента Туссена тоже не жаловал новоявленный "самодержец" острова и они тоже решились уехать. Именно семьей Ламар оставался пока сын Мари.

- Зачем мы сюда приехали, Жако? Что за дела у вас здесь? Я бы не хотела остаться здесь навсегда...

Буарди поднял голову от тарелки, в мягком полумраке ярко выделялись белки глаз на темном лице:

- Нет, милая, мы не задержимся здесь дольше, чем следует. Еще дома, в Кап-Аитьене, я получил предписание... о том, что я тебе сказал сейчас... никому... поспособствовать смягчению условий содержания нескольких человек в тюрьме Синнамари... разумеется, неофициально.

Эти люди белые... французы, твои соотечественники... - секунду помолчал, будто сомневаясь, стоит ли продолжать, но затем решился - это уцелевшие революционеры, якобинцы, которых бонапартисты ссылают сюда, в надежде, что местный климат убьет их.

Единственные белые, к которым мы можем испытывать искреннее уважение, кто вопреки сопротивлению плантаторов и мнению всей Европы отменил рабство и подал нам руку в строгом соответствии с декларированными принципами...

Ваша же американская "демократия", не обижайся, Энджи, оказалась лживой с самого начала... Какое имеют право рассуждать о демократии... о свободе... те, кто сам имеет рабов?!

- А чего обижаться? Всё так и есть. Янки-англосаксы не считают нас такими же американцами, как они сами...да и людьми тоже... не считают... - губы Дэвиса нервно дернулись, глаза зло блеснули, о чем-то вспомнив, он замолчал.

- Англичане, янки, испанцы, голландцы... все они для нас "на одно лицо"... - вяло махнул тонкой кистью кубинец Рейноса - лицемерие их общее качество. Вспомните, сколько визжали их газеты "о зверствах черных, о резне на Гаити" три года назад?

Но разве хоть одна их газета написала о том, как извращались над пленными повстанцами французские бонапартисты несколькими месяцами ранее?

Четвертования, колесования... к нам применялась вся дикость, отмененная в самой Европе. И что? Молчали их газеты... Или вот это... взгляните... изображение не очень качественное... издавалось в подпольной типографии... - Рейноса вытащил из сумки брошюру и нашел нужную страницу.

- Английская гравюра Уильяма Блэйка четырнадцатилетней давности...от 1792 года... повторюсь... нашего времени... не времен Колумба и конкистадоров...

Гравюра изображала чёрного африканца, подвешенного на мясницкий крюк за ребра. Так "носители христианской веры и высшей цивилизации" приводили к покорности восставших рабов в соседнем Суринаме...

Войны с маронами изматывают англичан уже целое столетие... И вот голландцы...неподалеку от границы с Гвианой снова создали прецедент, затеяв охоту на рабов.

- Мароны? - неуверенно переспросила Мариэтта.

- Да, это беглые африканские рабы, обосновавшие свои поселения в сельве по соседству с местными индейцами, они живут там как свободные охотники и земледельцы. Они дерзкие, умелые воины, жестко отбивают атаки на свои поселки со стороны охотников за рабами, а нередко сами нападают на плантации для освобождения соплеменников.

Они хорошо организованы, вооружены. Эти восстания не выглядят жалкими и заведомо обреченными, плантаторов били уверенно и не менее жестоко, чем те прежде обращались с ними... Но тише...

К их столику уверенным пружинящим шагом подошел худощавый мужчина средних лет с очень темной кожей и волосами до плеч, заплетенными в десяток косичек.

На секунды его взгляд с легким недоумением задержался на Мари Дюплесси.

- Кто из вас Жак Буарди из Кап-Аитьена?

Когда тот отозвался, неизвестный продолжал:

- Ваши спутники это Диего Рейноса, уроженец Кубы и Энджел Дэвис из Нового Орлеана?

Услышав спокойное подтверждение, "абориген" снова смерил молодую женщину недоверчивым взглядом, таким же взглядом он скользнул и по бледному лицу Изабель.

Заметив это, Жак решительно отложил вилку и четко раздельно произнес, кивнув в сторону Мари:

- Это... моя жена... - и встретил полный нежности взгляд Мариэтты - на самом деле они на Гаити не успели пожениться и отложили брак до окончания этой странной и непонятной для нее "миссии в Гвиану".

Жак Буарди сделал приглашающий жест и незнакомец подсел к ним, склонившись над столом он тихо заговорил:

- Меня зовут Робер Коменж, меня отправил к вам вождь здешних маронов Франсуа Арройо Мгамбо из лесного поселения Иракубо... - Коменж нервно оглянулся и еще сильнее понизил голос - но сначала вам предстоит увидеться с Фернандо Альваресом... очень колоритный тип и очень ценный для нас человек... - по губам скользнула добродушная усмешка - через него мы заключили союз с "детьми сельвы", индейцами трех аравакских племен: уай-уай, акавайо и гуахарибо.

Индейцы также, как и мы, страдают от набегов охотников за рабами. Недавно эти хищники сожгли дотла деревушку в низовьях Марони. Уцелевших продали в рабство на ближайшие плантации.

В этом колониальным властям и плантаторам, увы, помогают здешние карибы, они нанимаются ловцами на рабов из других племен, охранниками к чиновникам...это процветает в соседнем Суринаме, но иногда происходит и здесь.

Если в ближайшем времени власти колонии не откажутся от этой практики... земля загорится у них под ногами, снова запылают плантации и особняки... Не за горами уже НАША Война за Независимость и конец Белой плантаторской Америки...