11. Якобинец. Глава 10. Якобинцы и партия Жиронды (1)

… Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день готов за них на бой…»
(Гёте «Фауст»)

Жирондисты, обвиняя своих коллег-соперников в дезорганизации и анархизме, не прекращали своих агрессивных выходок, инсинуаций и противодействия во всём.

Стоит строго заметить, их деятельность в этот период свелась к интригам и инсинуациям против якобинцев, к красивым речам, расточаемым с трибуны Конвента и громогласной защите интересов крупных собственников, что не добавляло им симпатий малоимущего большинства французов…

29 октября 1792 года жирондист Лувэ произнес агрессивную обвинительную речь, прямым текстом требовал эшафотов для Робеспьера, Марата и Дантона одновременно, обвинения были размыты, противоречивы и часто абсурдны, но озлобление совершенно искренне и направленно.

Их агрессия против якобинцев не прекращались месяцами: нападения на Марата в октябре 1792 и в апреле 1793, а 24 мая добрались до Эбера, Варлэ, Марино и других, решившись снова поднять дело о событиях сентября. Показательны в этом отношении анти-якобинские памфлеты Бриссо, обращенные к своим избирателям от 24 октября 1792, от 23 мая 1793 года.

По призыву жирондиста Барбару в октябре 1792 город Марсель выслал отряды федератов, состоящих из богатой молодежи «для защиты от санкюлотов», они вели себя агрессивно, орали песенки, в которых требовали кровавых расправ и казней якобинцев:

«От Парижа к берегам Ривьеры
Докатился звон набата -
Вот и мы пришли на голос звона.
Мы казним сегодня Робеспьера,
Завтра снимем голову Марата,
Послезавтра – голову Дантона!»

Вот так «гуманисты и миротворцы», вот так «умеренная» оппозиция»… Но в этом вся суть подобных «миротворцев» всех времен и народов…

Интереснее будет другое, федераты, призванные, чтобы защитить депутатов крупной буржуазии от санкюлотов, чуть позднее и вместе с последними, будут штурмом брать Тюильри...

Видимо, активность и профессионализм якобинских агитаторов Сантерра, Шометта и прочих, посещавших казармы федератов нельзя сбрасывать со счетов.

Современники характеризуют жирондистов, как «партию людей ловких, тонких интриганов и крайне честолюбивых». По словам Кутона: «Они хотят Республики, но хотят также аристократию».

Они презирали народ и боялись его, стоит прочесть их мемуары. Например, послушаем Бюзо: «Париж – это сентябрьские убийцы», «чтобы нравиться парижскому народу - надо обладать его пороками» и т.п. Стоит послушать и Робеспьера: «Они обнаруживали большую чувствительность, но такую, которая плачет почти исключительно над врагами Свободы».

И то верно, агрессивные к коллегам по Конвенту, они расточали свое показное миролюбие исключительно в отношении роялистов.
В январе 1793 роялистом Пари был убит депутат Конвента Лепелетье, за то, что он голосовал за казнь бывшего короля…

Процесс Людовика это главным образом процесс политический и показательный, именно поэтому его исход был предрешён без лишних эмоций. Личный интерес в смерти Людовика мог иметь только Филипп Орлеанский и его сын, герцог Шартрский…

Обвинения в государственной измене подтверждали сотни писем и документов, извлеченных из сейфа бывшего короля после штурма Тюильри.

Стоит сказать сразу, Людовик не невинная жертва и пострадал отнюдь не «за грехи предков», как любят писать роялисты и сочувствующие им авторы, а за свои собственные грехи.

Во всех странах мира, в это время, во всяком случае, государственная измена автоматически означала высшую меру.

С другой стороны, жизнь или смерть Людовика это жизнь или смерть самой Революции и Демократии. Жить или погибнуть молодой Республике во Франции, вот в чем вопрос. Этот человек опасен не только сам по себе, он личность весьма незначительная, а как коронованная фигура и ненавистный символ монархии.

Пока он жив, это поддерживает агрессивный боевой дух роялистов, они не прекратят устраивать заговоры ради его освобождения, высланный же за границу, он станет живым знаменем для эмигрантских корпусов, стоящих на французской границе и готовящихся к вторжению, его присутствие поднимет боевой дух роялистов.

Его казнь сделает революцию необратимой, а Республику окончательной формой французского государства. Как верно заметил Робеспьер, штурмом Тюильри, народ уже вынес смертный приговор Людовику, ведь ранее, простые люди считали личность монарха священно неприкосновенной, таким образом, всё остальное по существу формализм. Это с одной стороны всё так…

Но эти рассуждения доступны лишь уму образованных революционеров, способных к глобальному и абстрактному мышлению, свободных от благоговения перед коронованными и титулованными особами…

С другой стороны, поразительно, с этой логикой не согласился Марат, буркнувший под нос после аналогичной речи Сен-Жюста:
- «Этой доктриной нам причинят больше зла, чем все тираны мира вместе взятые!»

Тем удивительнее, что все эти соображения вовсе не исключали сочувствия к Людовику, как к человеку. Это было заметно даже в поведении Марата, которого противники рисовали типом с садистскими наклонностями, слёзы Эбера тоже выглядели вполне искренними.

Марат был сторонником открытого процесса, пусть даже он будет чисто политическим и уже потому предрешенным.. Он считал, что в ином случае, в глазах простых малограмотных людей, приученных рабски почитать коронованных особ эта казнь, будет выглядеть как обычное убийство…
Удивительно, но каждый по-своему прав.

А что же жирондисты, эти лже-республиканцы? Они откровенно пытались выгородить Людовика, аппелируя к чисто роялистской логике, диктующей формулу, согласно которой личность королевской крови является особой «священной» и не подлежащей никакому суду в принципе!

Но разве это рассуждения революционеров и республиканцев? Что же будет дальше? Qui vivra verra… («поживём, увидим…»)

Вся правда в том, что значительная часть этих людей, не была искренними республиканцами и их тайные симпатии всегда склонялись к конституционному роялизму.

В их планы входило сначала подчинить Людовика своей воле и при формальном сохранении монархии стать фактически правящей силой, событий 10 августа они не хотели и приняли Республику задним числом, имея в виду, что она должна стать сугубо олигархической, буржуазной, но не подлинно демократической, к чему так стремились якобинцы.

Поэтому на разных этапах 1791-1792 года их политика существенно менялась, успешно шли тайные переговоры с королем и, они становились защитниками трона и крестили сторонников Республики анархистами и экстремистами, но если Людовик не шел на уступки, бриссотинцы стуча в грудь, изображали из себя пламенных республиканцев, да еще «отцов-основателей Республики», и это те, кто был против штурма дворца 10 августа…

Спасение короля оставляло последнюю лазейку к сговору с династией Бурбонов на выгодных условиях. Их избирательный «гуманизм» неизменно распространялся только на тайных и явных врагов Республики, но никогда не распространялся на коллег по Конвенту, якобинцев, что характерно и станет видно позднее.

В схватке вокруг бывшего короля кипели политические страсти, но не личные чувства, это борьба социальных интересов, но не чьей-то личной жестокости или милосердия…

В новом 1793 году противостояние жирондистов и якобинцев продолжалось в ускоренном темпе.

А далее? По порядку: в марте 1793 года с фронта пришло известие об измене генерала Дюмурье, ставленника Жиронды, пытавшегося повернуть войска на Париж, разогнать Конвент и усадить на восстановленный трон герцога Шартрского, сына Филиппа Орлеанского, родственника казненного короля, изображавшего из себя якобинца.

Не поддержанный ни офицерами, ни солдатами генерал Дюмурье сбежал в Англию вместе с герцогом Шартрским, отец которого, герцог Орлеанский был казнен, как сообщник.

Апрель 1793 года. Жиронда обезумела от ненависти к якобинцам, они придумали повод и рискнули отдать под трибунал Марата.

Обвинения были построены на том, что из циркуляра, написанного Маратом крайне эмоционально, впрочем, как всегда, они произвольно выдергивали фразы, вне основного текста звучавшие агрессивно и жестоко, якобинцы настояли на том, чтобы злосчастный документ был зачитан полностью.

Впрочем, есть мнение, что Друг Народа всего лишь подписался под этим документом, будучи в тот день председателем Клуба.

Это был тот самый злосчастный циркуляр, из которого враги Друга Народа с 1793 года и по сей день выдёргивали цитату о «100 тысячах голов, которые следует отсечь ради победы французской Республики..» Эта цифра произвольно повышалась вместе с накалом эмоций от 600 голов до 500 тысяч…

Но в общем тексте смысл этих слов был иным, он, как и всегда предостерегал нацию и её представителей от беззаботности перед лицом врага.
Марат считал, что неуместная сентиментальность впоследствии будет стоить народу миллионов жизней, которых роялисты и их иностранные союзники не пощадят, когда снова почувствуют себя хозяевами страны…

Итак, пусть погибнут эти опасные и совершенно бесполезные как паразиты «золотые» 100 тысяч привилегированных, графов и маркизов, чем миллионы людей из народа. Эти слова продиктованы чувством республиканского самосохранения, а не личной «жажды крови».

К тому же, количество «100 тысяч» было «снято с потолка» для эффекта, что позднее признал и сам Друг Народа, и таким образом не представляла собой никакого «чудовищного продуманного плана истребления»…

Таким образом, стало понятно, что обвинения строились на грубых инсинуациях, в общем тексте смысл этих фраз имел несколько иное значение.

Якобинцы, сотни людей разом в один голос решительно заявили со своих мест, что все подпишутся под злополучным циркуляром, не видят в нём никакого «бешенства» и призывов к анархии, жирондисты были растеряны и взбешены провалом обдуманного процесса. Усилия жирондистов были напрасны. Друг Народа был оправдан с триумфом.

Но этот процесс лишил жирондистов последних симпатий парижан.

Май 1793 года. Жиронда не унимается, вопреки закону они хватают якобинцев, бросают в тюрьмы, на основании смехотворных несерьезных обвинений, запрещают их собрания.

Ослепленные ненавистью, они рискнули создать Комиссию 12-и, состоявшую из одних жирондистов, то есть людей заранее предубежденных, чтобы снова поднять тему «сентября»…

Жирондистов не пугал устроенный ими раскол Конвента… И это делают люди, всё время выставлявшие якобинцев «анархистами и дезорганизаторами», что они и напишут в своих мемуарах, полных восхваления своей политики, как единственно разумной, и яростных проклятий в адрес оппонентов.

Не примирения, а подавления якобинцев и казней их руководителей добивались эти люди, называвшие себя «умеренными» и «сторонниками нестрогих мер» , интриговали и проявляли агрессию с самого сентября 1792 по май 1793 года, пока у тех не истощились остатки терпения…

Восстание, во главе которого стоял Марат, более других пострадавший от их нападок, разразилось в Париже 31 мая- 2 июня. Здание Конвента было окружено национальной гвардией под командованием генерала Анрио, лидеры Жиронды, 22 человека были были отданы под нестрогий домашний арест и лишены депутатского иммунитета.

Однако, «кровожадные» якобинцы отнюдь не репрессировали своих оппонентов как партию в целом, а лишь арестовали руководивших ими подстрекателей,22 человека, занявших контрреволюционные позиции, в лице Антуана Сен-Жюста выразив остальным сожаление и надежду на их благоразумие, сумев отделить людей заблуждавшихся от изменников. Эти жирондисты оставались в Конвенте до октября 1793 года.

Из переписки некоторых жирондистских депутатов, можно привести в пример Дюбо и Шассе, с друзьями из провинции видно, они сами задумали переворот, устранение якобинцев и казни их крупнейших руководителей, письма датированы 15 мая, 24 мая..стали создаваться отряды для «крестового похода» на Париж
.
Так кто же реально развязал гражданскую войну летом 1793? Разве якобинцы?

Так, Марсель, руководимый жирондистской администрацией, взбунтовался еще до 31 мая, а отнюдь не в следствии, как станут утверждать они сами и их защитники…

Жирондисты Бордо еще 8 мая отправили в Париж открытое письмо с угрозами в адрес якобинцев… А 12 мая взбунтовалась жирондистская администрация Лиона…

Выходит, якобинцы Парижа 31 мая всего лишь опередили их…

Это июнь 1793 года… После перечисленных фактов становится ясно, что «агрессивность» якобинцев и «гуманизм» жирондистов это политический миф, созданный самими жирондистами.

И эти люди еще восхваляли себя как «отцов основателей» Республики и «подлинных» революционеров. Они, которые были против штурма дворца и стали «республиканцами» задним числом! По крайней мере, это касается этих знаменитостей…

Высокое самомнение у этих буржуазных «граждан-господ», не сумевших ни открыто признать себя умеренными роялистами, к которым всегда склонялись, ни стать настоящими республиканцами, для этого они слишком чурались народа и брезгливо презирали его, всех этих грубых, необразованных, плохо одетых людей…

«Подлинные революционеры», «отцы-основатели Республики»? Разве что в собственных глазах...
Во имя Разума! «Отцы-основатели»?!

Они были против штурма Тюильри перед 10 августа и вообще не принимали в нём участия!

Они защищали Людовика и открыто одобряли преступление фанатичной роялистки Кордэ, что характерно, также воображавшей себя республиканкой, да еще и «подлинной», это уже диагноз.

Последнее есть отнюдь не христианские чувства, а выражение политической позиции, ибо эти же самые люди рукоплескали массовым убийствам рядовых якобинцев в Лионе, Марселе и Тулоне…

В марте 1793 года именно жирондист Ланжюинэ предложил проект закона о расстреле за ношение белой (монархической) кокарды в мятежной Вандее.

В то время как Марат, оклеветанный противниками как «кровожадный монстр» резко осудил этот проект, справедливо заметив, что такой закон противоречил бы совести и здравому смыслу, карать следует не невежественных крестьян, а их подстрекателей – дворян и неприсягнувших конституции священников, убеждавших паству, что убийства и даже пытки пленных республиканцев «угодны Богу..».

Тем временем Верньо, Бриссо, Петьон, Жансонэ, Барбару, Гюаде без труда сбежали из Парижа в течение первых же дней, настолько нестрогим был их «домашний арест». И занялись разжиганием гражданской войны в родных департаментах, сея у населения страх и ненависть к якобинцам, особенно к Марату, активнее других способствовавшему их свержению с политического Олимпа.

В целях пропаганды все средства хороши и они лгали, не стесняясь, расписывая мнимые «ужасы и зверства» творящиеся будто-бы в Париже, «улицы залитые кровью, изуродованные трупы на тротуарах...»

Они нашли благодарных слушателей, именно бежавшие в Канн жирондисты - косвенным образом стали вдохновителями фанатичной дворянки Шарлотты Кордэ д,Армон.