11. Миръ и мiръ

Честный человек и честная девушка — вещи несовместные.

Если оскорбят честного человека, ему полагается вызвать обидчика на дуэль. Если оскорбят честную девушку, она должна найти честного человека — и он будет стреляться с обругавшим.

Если честный человек после пирушки снимет герб с аптеки, у него возникнут неприятности, но его, вероятнее всего, не перестанут называть честным. Если подобное выкинет честная девушка, ей придётся смириться с другим, менее приятным, эпитетом.

Пенелопа, которая ждала Одиссея, прославилась, как честная женщина; Ахилл, скрывавшийся в каком-то царстве, — как человек непорядочный. Оба они, в сущности, делали одно и то же: не осаждали Илион, — но какая же разница в отношении к ним!

Когда Анатоль ловил лягушек, родители лишь по-доброму посмеивались над ним; когда лягушонка поймала Наташа, ей сказали, что это неприлично, позорно, моветон и не комильфо.

Исполни она сейчас задуманное, в лучшем случае её сочтут чудачкой. В худшем — пойдут сплетни да пересуды, на неё будут смотреть косо, и, в конце концов, перестанут пускать в какое бы то ни было общество. А если не исполнит, то пропадёт её уважение к самой себе.

Наташа повертела в руках пистолет. Пожалуй, она уже упала в глазах окружающих… Виданое ли дело — бегать по улицам с оружием! Ещё пара аршинов вниз ничего не решит, и потому она с чистой совестью отправится навстречу неминуемому позору — и чести.

Она примкнёт к крестьянскому отряду.

Наташа не сомневалась, что поступает по совести — но почти не верила, что намерение её осуществится. В самом деле, где найти ей этот отряд? что сказать крестьянам? и что будет она делать там, если совсем ничего не умеет?

Да и примут ли её? У крестьян предрассудков не меньше — верно, даже больше, — чем у людей света. Тут и сословие помешает ей — не всякий землепашец хорошо отнесётся к ней, дворянке.

Поможет только маленький обман… Что-то такое, вроде екатерининских балов — но взаправду.

Вот это было хуже всего; ложь, даже ложь во благо, — это грех, а Наташа с её вечной гордыней и унынием не хочет снова грешить; впрочем, кажется, ничего не поделаешь — и придётся смириться с этим. Смирение должно ослабить её вину!

***

Наташа высматривала на пустынных улицах того, кто поможет ей. Раздобыть крестьянское платье самой казалось ей невозможным: она слабо представляла, где они берут его — уж точно не в лавках. Да и если б ими и впрямь торговали, купить одежду Наташа не могла — денег не было, ведь все её сбережения сгинули в пожаре. Но почему бы не выменять её за серебряные украшения?

Наташа плутала по незнакомому городу и совсем было отчаялась. Вот — всё тот же дом старика в колпаке, поодаль — другие молчаливые здания, и ни души. Потемневшее небо, раскалённо-кровавое от заката ли или от пожаров, пепел, носящийся в воздухе, — точь-в-точь Помпеи после посланного Зевесом извержения!

Наконец в узком переулке повстречала она паренька — должно быть, из тех, что обыкновенно исполняют мелкие поручения. Он сидел на покосившемся крылечке и смотрел на придорожную пыль.

— Послушай, мальчик! — окликнула она его.

— Чего изволите? — буркнул он.

— Не достанешь ли мне платья и ножниц? Я не заплачу́, но я дама тебе серёжки, — поспешила прибавить она и потянулась к ушам.

— Какого платья?

— Самого простого, как обычные люди носят. Не знаю, рубаху, штаны, что ещё? — Детали крестьянского туалета оставались для Наташи загадкой, но, надеялась она, мальчонка в них разбирается куда лучше её.

— Сарафан, что ли? — усмехнулся он.

— Да нет же! Мужского платья!

— Достану. А вам на что?

Как стыдно, как неловко! Наташе стало жарко, — пусть вечерний воздух и остыл, — и на лбу, под полями капора, выступили горячие капли. Оправдываться перед дворовым — и при этом понимать, что, с какой-то стороны, поступаешь дурно, — неприятно; вдвойне неприятнее, если от его решения зависит судьба, — громкое слово, как нельзя лучше подходящее Наташе для того, чтоб описать свои чувства.

— Ну… так… — смешалась она. — То есть мне так надо, а уж для чего — не твоя забота!

Мальчик спрыгнул со ступеней и ушёл во двор; вскоре он вернулся и принёс ножницы и свёрток грубой ткани непонятного оттенка — между синим, серым, зелёным и коричневым.

— Это дворника нашего, — пояснил он, когда Наташа отдавала ему серёжки.

Дело было за малым — только переодеться. Но, право, не на улице же этим заниматься: её могут увидеть нагишом, и репутация, и без того достаточно подмоченная, превратится в совершенно скандальную!

Наташа свернула в другой переулок, прошла, озираясь, и остановилась возле поскрипывающих на ветру ворот. Толкнула их — створка поддалась, впуская Наташу в глубину двора. Не заперто, собак нет, — значит, все разъехались, и здесь её не заметят.

Дверь в дом тоже оказалась открыта, и Наташа остановилась в одной из комнат перед засиженным мухами зеркалом.

«Как воровка», — ужаснулась Наташа. Проникнуть в чужой дом, пожалуй, зазорнее, чем расхаживать в костюме Евы-прабабушки.

Тёплое сукно осеннего пальто, мягкий бархат платья, тонкий батист нижних юбок — она сбрасывала дорогие ткани, точно дерево листья. Холод тронул её кожу, и топлёное молоко разлилось в мутном отражении.

Грубая холстина дворниковой одежды покалывала плечи и икры. Рубаха свисала мешком, и даже пояс-верёвочка не делал её удобнее, портки волочились по полу, — нелепый вид и смешил, и расстраивал, и обнадёживал Наташу.

Она всегда расстраивалась, что не обладает точёной фигурой: половину подсвечников в Радунишковской усадьбе держали Афродиты, а вокруг половины часов стояли Венеры, и Наташа невольно сравнивала себя с античными богинями — и пришла к неутешительным выводам. Теперь этот её недостаток сыграет ей на руку, а складки рубашки ещё надёжнее спрячут изгибы тела.

Она не догадалась попросить у мальчика обуви, и на ногах по-прежнему красовались полуботинки с рядками мелких пуговиц. Штанины прикрывали обувь — и никто не станет спрашивать, отчего надеты не лапти.

Наташа вытащила шпильки — коса спустилась вдоль спины. Взялась за ножницы — поржавевшие кольца сдавили пальцы. Тупые лезвия тёрли, рвали, тянули, но почти не резали волосы, и прошло, кажется, не меньше пяти минут, прежде чем короткие волны обрамили её лицо.

Она ещё раз окинула взглядом отражение. Наташа никогда не думала, что у неё такие круглые щёки… Но, впрочем, сейчас не до щёк! Надо добраться до заставы, потом — до леса, потом — найти отряд. Или пан, или пропал — пути назад нет.