10. Террор и Добродетель

Где всё началось, там всё и закончится?...

Как и полгода назад, молодую женщину окружали серые каменные стены, зарешеченные узкие окна под потолком пропускали в помещение слабый рассеянный свет. Появление в общем зале Ла-Форс Мари де Жюссак прошло почти незамеченным.

По требованию Альбера, Антуан выбрал для неё наиболее укромный угол зала, который почти не просматривался со стороны общего входа и с центра.

Мари шла налегке, мрачный санкюлот нёс за ней вещи, что было нетипично, заключенные провожали её сочувственными и заинтересованными взглядами.

Женщины и мужчины, молодые и в возрасте, приподнимались со своих старых матрасов, тихо и вежливо приветствовали ее. Когда-то дорогая и нарядная одежда некоторых из них за долгие месяцы приобрела потертый вид, когда-то идеально белоснежные манжеты и кружева жабо посерели.

Но сейчас, это Мари сразу бросилось в глаза, что-то неуловимо изменилось, сейчас среди заключенных уже немало людей совсем не похожих на аристократов, а некоторые даже вовсе бедно одеты. Почему они здесь? Неужели они тоже роялисты?!

К своему ужасу, молодая женщина почти не увидела знакомых лиц своих прежних товарищей по несчастью. Неужели все они гильотинированы?!

С болью и возмущением она оглянулась на Антуана, который нёс за ней пакеты и сумку с вещами.

Санкюлот едва уловимо пожал плечами, а в темных глазах отразился беззвучный ответ: «А я здесь причем?»

Буайе жестом указал Мари на один из матрасов и поставил рядом сумки.

- Устраивайся «благородная». Ты здесь ненадолго, «принцесса», дня два-три, не больше...Жди, за тобой придут.

Из присутствующих одна Мари могла понять его правильно. Да, что-то должно круто измениться в эти дни, она будет свободна, и Альбер сможет её забрать.

Но оглядевшись по сторонам, она поймала смесь ужаса и острого сочувствия во взглядах женщин, увидела гневно сдвинутые брови некоторых мужчин. Они расшифровали слова санкюлота по-своему, как угрозу близкой казни.

Сдержанно и грациозно перед ней раскланялись двое мужчин:

- Мадемуазель... язык не поворачивается произнести в такой обстановке «рады приветствовать»... но всё же... шевалье де Лонгеваль... граф де Бассомпьер...к вашим услугам, сударыня...

Мы все не устаем надеяться, что на этих белых язычников... охотников за головами... найдутся, наконец, усмирители-конкистадоры... Дождутся эти вандалы новой Варфоломеевской ночи!

- Изверги! Недолго им осталось, уверена, этот режим обречен! Мари, так это ты?! Ты жива и как же я рада тебя видеть! – услышала мадемуазель де Жюссак рядом с собой молодой женский голос. Мари подняла глаза и узнала свою прежнюю подругу по несчастью, Жанну д , Армуаз.

- Жанна, жива! – в порыве эмоций Мари обняла подругу.

- Да, Мари... а скольких уже нет... ты же помнишь добрую мадам д , Эстеван, помнишь пожилого кюре Морана из Вандеи... а графиню де Келюс ты помнишь, она еще ждала ребенка...в мае она родила...и за ней тут же пришли из трибунала... – но тут Жанна замолчала, внимательно вгляделась в бледное лицо Мари – а что происходило с тобой всё это время? Почему тебя вернули обратно?... Ах так, понимаю... – на тонком лице девушки отразились гнев и отвращение – революционный мерзавец наигрался вдоволь... потешил самолюбие плебея, дорвавшегося до благородной девицы и бросил, предоставил тебя нашей общей судьбе...бедная девочка...

При этом невольном оскорблении, нанесенном Альберу, Мари нервно вздрогнула и оживилась, лицо вспыхнуло, она выставила вперед ладонь, жестом требуя молчания:

- Жанна... я прошу тебя... не говори о том, чего не знаешь!

Но и тут мадемуазель д , Армуаз поняла ее по-своему:

- Да, конечно, понимаю, тебе тяжело об этом говорить. И не будем об этом.

.... ..... .....

Где Альбер?! Что с ним... и что происходит у республиканцев? Эти вопросы мучили Мари уже не один час.

Увидев Антуана в компании двоих других охранников-санкюлотов, Мари не стала раздумывать, быстро поднялась с матраса и окликнула его сдержанно и официально, чтобы не вызывать подозрений:

- Гражданин Буайе! Не уходите, подождите... вы мне очень нужны сейчас!

Под удивленные взгляды других заключенных мадемуазель де Жюссак удалилась вместе с охранником в тень, за колонну.

Мари ударил в нос острый запах перегара, Антуан был нетрезв, плохо выбрит, красный фригийский колпак небрежно сдвинут на бок. Движения резкие, нервные.

- Антуан, да ты пьян! – с мягким упреком обратилась она к Буайе - ты видел Альбера?! Где он, что с ним?! Что вообще происходит?!

Санкюлот поднял на нее темные глаза с покрасневшими белками и оперся рукой о колонну:

- Принцесса, тут такое, что впору не только напиться... впору закурить кальян с индийской коноплей... Успокойтесь. Я видел гражданина Мерсье с час тому назад. Живой он...

Их под охраной уводили в Люксембургскую тюрьму... Мы едва успели обменяться даже парой-тройкой фраз.

О том, что случилось, мне только что коротко рассказал старый приятель гражданин Лафоре из секции Пик.

Слушай... без этого ничего не поймешь. Заседание закончилось гигантским провалом. Депутаты Конвента, одни распропагандированные заговорщиками, другие запуганные, взбунтовались. Робеспьеру не дали слова. Представь, принцесса, неслыханно, верно?!

Слово попытался взять Сен-Жюст, но и ему не дали говорить... Первая же фраза, произнесенная им, мне показалась малопонятной...но Лафоре сказал, что было в точности так...

- Что же такого сказал Сен-Жюст, Антуан?

- Я простой человек из рабочего квартала, принцесса, отец был кучером, мать торговала зеленью и овощами, у меня не было никакой возможности учиться... Может быть, я не всё понимаю правильно?

Попытаюсь передать примерно слова Сен-Жюста: «Я не принадлежу ни к одной из враждующих клик... Надо положить пределы честолюбию некоторых граждан ...» Это что может значить, не понимаю...

Но Альбер, по словам гражданина Лафоре, даже окаменел, услышав это, он сказал: «Вот так. Значит, Сен-Жюст решил открыть третий фронт в своем лице, решил стать посредником между Робеспьером с одной стороны и взбунтовавшимся Болотом и заговорщиками с другой»...

Положить конец честолюбию, хм... но кого, заговорщиков он имел в виду или самого Максимильена... а может всех разом?» Так он сказал...

Эти шакалы принялись орать и верещать, как бешеные обезьяны в зверинце, лишь бы лишить наших возможности говорить и объясниться.

Не нужен им мир, не нужна им и конституция 93 года, о которой всё время вспоминал Альбер... им нужно взять власть... и уложить всех нас под топор... Миротворцы, спасители демократии... – санкюлот зло сплюнул на грязные серые плитки пола и с минуту подумав, продолжал рассказ: -

- А потом... вылез какой-то Луше, мелкий незначительный тип, по словам Альбера, когда увидел, что чаша весов склонилась на сторону заговорщиков, и решил сумничать, скорчить героя, когда это стало безопасно... и... – тут Антуан стащил с длинноволосой лохматой головы красный колпак и утер им влажный лоб – предложил вынести на голосование арест Робеспьера! Шакалы, почуяв кровь, радостно завопили...

Лафоре рассказал, что вслед за Робеспьером в центр зала Конвента вышел его брат и встал рядом, он сказал Неподкупному: «Я делил твою славу, хочу разделить и твою судьбу...» так вот... дальше к Робеспьеру добровольно присоединились Кутон, Сен-Жюст и Леба... а следом за ними вышел Альбер...

Последнее, что я знаю от Лафоре, начальник Люксембургской тюрьмы испугался ответственности и не принял столь важных «арестантов»... сейчас они забаррикадировались в Ратуше... А это значит, что Альбер сейчас среди них...

- Так, что же теперь с ним будет?! – васильковые глаза Мари больно защипало от невольно подступивших слёз, она схватила Буайе за руки.

- Да ни черта не будет... всё еще может измениться в любую минуту... – за напускной грубостью Антуан скрывал собственные сомнения и страх – мы очень рассчитываем на генерала Анрио и поддержку секций... и отпустите же меня... – резко выдернул руки – за нами наблюдают... Думаю, в ту ночь всё решится...

.... ..... .....

Заснуть не получалось. Странные хаотичные перемещения тюремных служащих и охраны, лязг железных дверей и тяжелых замков, стук сапог по гулким коридорам туда-обратно, приглушенные ругательства охранников-санкюлотов заставляли заключенных сбиваться в кучки, перешептываться, обмениваясь впечатлениями, прислушиваться к звукам извне и тревожно гадать, что же у якобинцев происходит и чем это грозит обитателям Ла-Форс...

С улиц, примыкающих к Ла-Форс, слышался цокот копыт и воинственные выкрики, одни агрессивно орали: «Смерть Робеспьеру, долой якобинцев!», «Не будем защищать этих убийц Эбера и Шометта! К черту максимум!»

Другие не менее воинственно требовали заткнуться и обещали отправить «контрреволюционных горлопанов и изменников» в увлекательный круиз до площади Революции с билетом в один конец.

Наконец, санкюлотам с обеих сторон надоело пикироваться лишь на словах, послышались крики, стоны, ругательства и глухие звуки ударов.

- Эй, хватит мордобоя, горячие провансальские парни! - услышали замершие заключенные и притихшие охранники низкий рычащий голос, раздавшийся во дворе Ла-Форс – слушайте же все, отряды Конвента штурмом взяли Ратушу, Робеспьер, Сен-Жюст и прочие арестованы и отправлены в Консьержери. Конец диктату Якобинского клуба! Да здравствует Конвент!

- Да здравствует Конвент! – энергично рявкнули одни из участников недавней потасовки, другие приняли зловещую для них новость с нарастающей растерянностью и тихо исчезали в темноте двора.

Неожиданно Мари услышала рядом свистящий шепот:

- Слышь, Франсуа, эту чудесную новость сейчас подтвердил один охранник, ну что... скоро наш черед танцевать фарандолу... всё так и есть, отряды Конвента штурмом взяли Ратушу, Робеспьер ранен, выстрел разнес ему челюсть... кто-то из них убит, Сен-Жюст и остальные в Консъержери... Через несколько часов их всех...

Мари успела повернуть голову и увидела, как молодой человек медленно провел большим пальцем себе по горлу. Его приятель радостно кивнул:

- Наконец-то, Жильбер! За это можно и нужно выпить! – и перехватив больной взгляд воспаленных глаз молодой женщины, обратился к ней – раз вы всё равно всё слышали, гражданка – протянул ей стакан красного вина – присоединяйтесь к нам, скоро мы все будем свободны и этот день... 9 Термидора II года Республики нужно сделать праздником!

Мари де Жюссак с отвращением отдернула руку от протянутого стакана и слегка пошатнувшись, села на свой матрас.

- Что с вами? Вам плохо?!

.... ..... .....

10 термидора II года Республики (28 июля 1794 года, Париж).

Тяжелый выдался день для тюремного начальства Ла-Форс, мрачный гражданин Жюмийяр, запершись в своем кабинете пребывал в мрачном оцепенении, не получая никаких указаний, он не торопился действовать, вооруженные охранники-санкюлоты с трудом сдерживали растущее опасное возбуждение заключенных.

Система работала по инерции, сегодня утром из трибунала снова пришли люди и регистратор, гражданин Ламар зачитал очередной роковой список. Арестанты осмелели, кричали, сыпали посланцев трибунала угрозами и проклятиями, трясли решетки на входе...

Разумеется, гражданин Жюмийяр поспешил засвидетельствовать «верность Конвенту и Комитету Общественного Спасения», но он и сам сознавал, что звучит сие со вчерашнего вечера двусмысленно.

Кому он сейчас присягал, прежнему Комитету Робеспьера или новому, роли в котором еще не распределены между участниками переворота, даже стандартная присяга Национальному Конвенту звучит двусмысленно... в условиях победившего безыдейного коррумпированного сброда из Болота и новых лидеров типа Фуше, Барраса и прочих?...

Так кто же ты и с кем, гражданин Жюмийяр? Мысленно спрашивал себя начальник тюрьмы Ла-Форс... уронив голову на руки, внутри себя он не особенно сочувствовал торжествующим победителям, но перед глазами стоит бурое от крови, сорокакилограммовое лезвие гильотины... и этот довод тоже очень силён...

Это утро для него началось с визита гражданина Меневаля. Высокомерный и властный, нескрываемо гордый своей новой ролью нарисовался он на пороге кабинета Жюмийяра.